Как у жизни выпытать,
что же у корыта нам
ожидать разбитого?
Не понять, наверное,
то, что не положено,
что твоё неверие
на моё помножено
но для чего эта память? На что мне?
* * *
Запах духов, острый запах укропа,
белый шиповник в саду придорожном,
где чернобылом заросшие тропы
Как бы забыть, да забыть невозможно.
Снова мне снится жасминовый ветер
счастья пролётного бдительный сторож.
Как этот мир непонятен и светел!
Как он прекрасен, хмельной от простора!
В ставни закрытые веткою стукнет,
вновь уводя в бурелом чернобыла
Только лишь юности это доступно.
Но для чего это всё-таки было?
Но для чего эта память? На что мне
эта тревога и боль до предела?
Словно у старой заброшенной штольни
с часу на час ожидаю расстрела.
* * *
От бега коленные ноют суставы,
ботинки мои увязают в снегу,
а я всё бегу и бегу за составом,
а я всё проститься с тобой не могу.
Ты там, за окошком, в тепле и покое,
куда не доносятся скрежет и шум,
а я Я не знаю, что это такое,
зачем я бегу и рукою машу.
Каким запрещается это законом
с собой меня взять, как какую-то кладь?
И я всё бегу, всё бегу за вагоном,
боясь, обретая, тебя потерять.
И нет уже сил, и стесняет дыханье,
и поезд скрывается в сером снегу.
Но как мне поверить, что это прощанье,
когда я расстаться с тобой не могу?!
* * *
Убогий дом, фасад его обшарпан,
но он надёжно от других скрывал
и приглушал, как будто тёплым шарфом,
слова любви счастливые слова.
Они звучали в лестничном пролёте
мелодией единственною той,
какую слышат в неземном полёте
над временем, пространством и мечтой.
Но время шло, как будто счётчик щёлкал,
я бег его челночный не унял.
Снесли, наверно, старую «хрущёвку»:
ничто не вечно, даже и Луна.
Она, увы, ни в чём не виновата.
Она томится с нами без суда.
Настанет день: от жёсткого захвата
она освободится навсегда
Но ты Луну тогда опередила.
Слова любви пустой, наверно, звук.
Ты скрылась, как вечернее светило,
среди нависших облаков разлук.
Ну что ж, прощай. Всё обошлось без крови.
Хвала тебе. Мирская исполать,
и всё понятно, всё понятно, кроме
того, что мне вовеки не понять.
* * *
Распалась наша уния
как рыба, был я снул,
но жалко эту юную,
безумную весну.
Когда леса и пажити
окрасил хлорофилл,
когда тебя без памяти
неистово любил.
Сильнее дома отчего,
не ведая стыда,
причём я верил в то, чего
не будет никогда
Но никуда не денешься:
теперь под горку спуск.
Любовь блеснула денежкой,
а кошелёк мой пуст.
Судьба моя незрячая,
прости меня, прости,
что было всё истрачено,
чего не обрести.
* * *
Я брёл вслепую, я жил понуро,
мне не хватало такого взрыва,
и сердце шустрой борзой рвануло
и понеслось валуном с обрыва.
И мне открылись такие дали,
что я забуду, что был я пешкой.
Но эта встреча её мы ждали,
увы, кончается так поспешно.
Я, попрощавшись, утратил целость,
утратил волю, утратил разум.
Я оставляю такую ценность,
что все богатства тускнеют сразу.
Унылой лентой ползёт дорога,
сжимает петлей всё туже, туже
Какое счастье, как это много,
когда ты нужен, кому-то нужен!
* * *
Одиночество это тяжёлый крест,
только нам будет лучше врозь.
Всё закончилось сразу, в один присест,
то, что даже не началось.
Не стряхнуть наваждение, как лузгу,
не удастся, и мы молчим.
Это было не криком, слетевшим с губ,
а лишь выдохом перед ним.
Ты ушла под унылый накрап дождя,
раздвигая его канву,
навсегда я уверен не уходя
из того, чем сейчас живу.
Мир вокруг узнаваем и многолик,
в нём зимы калёный мороз,
но звучит в ушах тот застывший крик
жуткий голос иных миров.
* * *
Если будешь прощаться, рукой помаши,
я дождался последнего дня.
Кто поток перекроет безумных машин,
что увозят тебя от меня?
И рванётся навстречу, как пемза, шершав,
ветер, словно услышав мой зов.
«Жми на тормоз!» отчаянно просит душа,
но в машине той нет тормозов.
И охватит какой-то смертельный азарт,
потому что я вновь на бобах,
когда мокрый песок метит прямо в глаза
и когда он хрустит на зубах.
Кто же тут виноват? И какой тут скандал?
И кого обвинять тут, кого,
если сам я себе приговор подписал
и привёл в исполненье его?
* * *
Может, я и не понял что-то,
предварительным был анализ:
мы с тобой, моей асимптотой,
бесконечно пересекались.
И теперь я не понимаю,
для чего унеслись в загуле.
Если линия ты прямая,
я фигура из загогулин.
И не выпустит нас из круга
жанр жестокого детектива,
и чем дальше мы друг от друга,
тем туманнее перспектива.
И не надо шафрана рая
я лечу по крутым орбитам,
в бесконечности растворяя
то, что всё еще не забыто.
II
закричать бы счастливым криком*Белёк детёныш тюленя.