Такси! кричит Майкл, подзывая машину. Кидает рюкзак на заднее сиденье и сам разваливается рядом.
Куда тебе, друг? спрашивает таксист, смотря на него в зеркало заднего вида. У него сильный, почти утрированный калифорнийский акцент, словно он выучился ему до того, как приехать сюда.
Секунду, мне надо проверить адрес, отвечает Майкл, лицо водителя расслабляется.
Откуда ты? спрашивает таксист.
Майкл роется в рюкзаке в поисках блокнота.
Из Лондона.
Я не откуда-то там.
Из Лондона! повторяет таксист.
Майкл находит блокнот, вырывает страницу с адресом и протягивает на переднее сиденье.
Да.
«Как поживаете, сэр?» смеется таксист. Вы пили чай с королевой? спрашивает он, Майкл смеется в ответ, через силу.
Я наслышан об этом явлении, об этой очарованности Британией, об американцах, которые спрашивают британских туристов, пили ли они чай с королевой. Интересно, где проходило бы такое чаепитие. В Букингемском дворце, где я не был с нашей семейной поездки и который считал скорее музеем, нежели чьим-то домом. Или в кафе? Возможно, в Кенсингтоне, в местечке с двенадцатью видами сыра на витрине. Точно не в сетевом заведении; осознавая статус, я бы освободил ее от необходимости отвечать: «Королева», на вопрос, что написать на стаканчике, и слышать окрик: «Королева!» на все кафе, когда заказ будет готов. Представляю, как она произносит:
Ах, какая неловкость.
А я отвечаю:
Вы королева, как вы можете смущаться?
Мы гогочем, потягивая пряное что-то с чем-то там. Или в кафешку попроще, без французского пафоса и людей, которые приходят с ноутбуками и в наушниках, чтобы «писать». Или в столовую где-нибудь в Финсбери Парк, со строителями в светоотражающих жилетах с разложенными перед ними газетами, оставленными на полу касками и в темных ботинках с металлическими носками. Когда бы мы зашли, они сказали бы: «Доброго денечка, вашество». И совершенно проигнорировали бы меня.
Нет, я не пил чай с королевой, отвечает Майкл. Таксист смеется.
Они проезжают город; дом за домом, выстроенные в аккуратные линии, ряд за рядом, словно детали лего. Снаружи удивительно ясно; возможно, здесь светит какое-то другое солнце. Все такое кристально четкое, очищенное. Майкл слушает непрерывную болтовню таксиста, лишь изредка говоря «ага» или «правда?», чтобы поддержать беседу.
Вот и приехали. Таксист тормозит у бордюра и ставит счетчик на паузу. Выходит сорок долларов.
Майкл вытаскивает из кармана банкноты, похожие на деньги из «Монополии», и отдает.
Таксист желает ему всего хорошего и говорит:
Только не теряй здесь голову или теряй! и сам же над этим смеется.
Я на месте.
Майкл отправляет сообщение, стоя в демонстративном ожидании у дверей двух магазинов.
Привет! раздается за его спиной. Он оборачивается и видит женщину. Выглядит она точно как и звучит: энергичная, активная, любящая жизнь, как будто есть ради чего ее жить, только он не в курсе.
Она протягивает руку и представляется, но Майкл даже не пытается запомнить имя. Зачем вообще запоминать чьи-то имена? В другой руке у нее большой одноразовый стакан из сетевого кафе (с французским пафосом) и звонкая связка ключей. Он пожимает ей руку.
Идемте за мной.
Она ведет, он идет следом, его шаг равен трем ее. Они входят в многоквартирный дом. В ее рыже-русой шевелюре мелькают светлые пряди, на ней рваные джинсы с потертостями. Они говорят о погоде, что он и не представлял, насколько здесь тепло. Женщина рассказывает о засухе в Калифорнии, о том, что дождь совсем не помешает. Он говорит, что в Лондоне дождь идет постоянно, и она предлагает махнуться погодой на день, а Майкл предлагает на целую неделю, в итоге оба соглашаются, что это невыполнимо; в основном потому, что жители обоих городов быстро начнут жаловаться на погоду.
Вот мы и пришли.
Они входят в квартиру. Просторная студия, очень богемная картины существ с гипертрофированными конечностями и креативная подсолнухи стоят в вазах из переработанного стекла.
А это ваши ключи. Доверившись его рефлексам, она подкидывает их, и он тут же их ловит. Располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Я буду время от времени заглядывать за кое-какими вещами, но всегда по предварительному звонку, чтобы и вам было удобно.
Майкл выходит из квартиры в футболке. Солнце слепит глаза, мешая четко видеть вокруг. Его тепло отдается электрическим покалыванием в коже. Дыхание спокойное и размеренное. Вот что значит быть живым быть где-то еще, не там, где я уже был; быть в моменте, здесь и сейчас.
Он выходит на проезжую часть, глядя направо, переходит улицу, но тут ему сигналит машина дважды, громко, едва не наехав на него. Майкл недовольно взмахивает руками, как бы говоря: «Ты чуть не убил меня, придурок!» но понимает, что смотрел не в ту сторону. Даже такое простое действие, как перейти дорогу, потеряло свой автоматизм, но так всегда: что-то теряешь, что-то находишь. Другая сторона улицы слишком далеко, чтобы перейти; он вспоминает, что дома такие трехполосные дороги встречаются только на шоссе. Дома. Это слово эхом отзывается в нем: дома, дома, дома.
Майкл заходит в магазин, где его встречают дежурные улыбки сотрудников.
Добрый день, сэр. Добро пожаловать в «Таргет» [9], пропевает одна задорным высоким голосом. Он наклоняет голову и видит миниатюрную, едва ли полтора метра ростом, девушку с темными волосами медного оттенка. Как будто он видел ее раньше или хотел увидеть: в клипе или журнале, одетую по высокой моде, а не в чиносы цвета хаки и тускло-красную футболку, как сейчас. Он воображает, что она работает где-то в другом месте, живет другой жизнью.
Привет, отвечает Майкл бездыханно. Девушка улыбается, а он проходит в отдел электроники с огромными телевизорами, на экранах которых счастливые люди демонстрируют один за другим товары магазина; затем идет к секции одежды с камуфляжными брюками, джинсами клеш и футболками всех форм и размеров от маленьких до непомерно больших.
Он вымотан; ноги горят, словно он ходил по раскаленному песку. В пояснице стреляет. Он хочет присесть. Оглядывается. Вокруг лишь пол. Майкл берет коробку печенья с шоколадом, зеленый чай, бананы и еще кое-что.
Как ваше настроение, сэр? бодро спрашивает девушка-кассир.
Спасибо, неплохо, отвечает Майкл и ставит продукты на ленту. У нее оливковая кожа, высокие скулы; черты округлого лица смягчаются и расслабляются. Сканер пищит.
Это все ваши покупки? спрашивает она, наклонившись и заглядывая ему в рот.
Я же не хочу лишиться всех денег зараз, нервно смеется он.
Все в порядке, отвечает девушка, уже не просто смотря, а пялясь. Чай неплох, но я больше по кофе. Это было произнесено так, будто он должен принять это во внимание.
Кто-то любит чай, кому-то нравится кофе, отвечает Майкл. Она вежливо улыбается.
С вас девятнадцать долларов. Он тянется за двадцаткой в карман и протягивает ей. Она дает сдачу: хрустящий доллар, который тут же отправляется в кошелек.
Приятного дня, говорит она.
Он улыбается в ответ. Складывает продукты в сумку и направляется к выходу. Два охранника, все в черном отполированные ботинки, носки, боевые чиносы с наружными карманами следят за ним сурово, с подозрением. Майкл вспоминает, как ходил в супермаркет с Сандрой после работы: белая клетчатая рубашка, красный галстук в горошек, брюки со стрелками, броги охранник, бродивший за ними по рядам, был пусть и забавным, но сбивающим с толку явлением. Он усмехнулся, охранник понял, что его раскрыли, и тут же отправился в другом направлении. Майкл все еще помнит ответ Сандры: «Ты себя накручиваешь». Помнит саму Сандру. Он вспомнил о ней впервые с отъезда. Порой легче забыть, чем излечиться. Воспоминание ложится в голове тяжким бременем, и он отбрасывает его, задергивая шторы вне своего сознания.