Там яйца, крикнула она, стремительным движением вырвала у меня из рук авоськи и выбежала из дома.
Поля! закричала ей вдогонку испуганная бабуля. Но той уже и след простыл.
Я метнулся за ней на улицу как был, в коротких домашних валенках и школьном костюме. Пока я смотрел, в какую сторону побежала мать, она уже была на перекрёстке с улицей Ленина. То ли я совсем дохляк, то ли мама слишком прыткая, но догнал я её только на Площади.
Ты куда? Что случилось? спросил я, запыхавшись, когда поравнялся с ней.
Дыхание у меня совсем сбилось, а мама так вообще не могла говорить. Вместо ответа она только на ходу махнула рукой вперёд.
Мы пробежали с ней квартала два в сторону вокзала. Вдруг она упала на колени перед ничем не примечательным сугробом и начала руками разгребать снег.
Она вытащила из сугроба цветастую авоську с увесистым свёртком. Я отодвинул её и хотел поднять авоську, но оказалось, что каждая её ручка оторвалась с одной стороны.
Я хотела его подмышкой донести, сказала мать, чуть отдышавшись, но поняла, что три сумки в одной руке не дотащу.
Я поднял сумку со свёртком, взял его в охапку и понёс домой. Немудрено, что ручки оторвались: свёрток весил килограмм семь. Мать успокоилась и шла рядом.
А к чему такая спешка? поинтересовался я. Что там?
Рыба, ответила она, довольно улыбаясь. Ледяная. Беспокоилась очень, чтобы собаки не учуяли.
О, ледяная! Это вещь! обрадовался я. В моё время она стоила дороже форели, так ещё и была не везде и не всегда. Поедим, как Славка говорит. Сколько она сейчас стоит?
Сколько и всегда: шестьдесят копеек, ответила мама.
Шестьдесят копеек килограмм? А здесь сколько? встряхнул я свёрток.
Семь с половиной килограммов, гордо ответила мама.
И стоит меньше пяти рублей? Класс! восхитился я. Надо было больше взять.
Куда же больше? Хранить-то где? Зимой, конечно, можно набрать побольше. А так, весна же скоро, не успеем съесть, испортится рыба.
Эх, холодильник нужен, пробормотал я.
Другие брали по полтора-два килограмма, продолжала рассказывать мама, ну, три максимум. Я и так взяла самый здоровенный кусок, который смёрзся, его не стали размораживать, так, целиком мне взвесили. А что, нас сейчас много, съедим же?
Конечно, съедим! О чём речь, заверил я её.
Мне передалось её воодушевление, мы гордо прошли через площадь со своей добычей и дошли до перекрёстка с нашей улицей.
Вдоль улицы рыскал взбудораженный Славка. Увидев нас, он кинулся в нашу сторону.
Что случилось? Где вы были? набросился он на нас.
Ты не поверишь! смеясь, ответил я. Мама не смогла дотащить до дома все покупки и закопала рыбу в сугробе.
Ааа, протянул Славка, глядя на нас как на сумасшедших. А к чему была такая спешка?
Так найти же мог кто-нибудь! воскликнула мать. Собаки могли учуять.
А, ну тогда конечно, согласился Славка. И далеко закопала?
На Ленина за кинотеатр ещё квартала два, объяснил я.
Мы вошли в сени, разделись и вошли в дом.
Это вы во втором гастрономе, что ли, были? спросил Славка, заходя следом. А что за рыба?
Ледяная, гордо протянула мама, разворачивая на столе свой драгоценный свёрток.
Паш, давай собирайся, нам уже идти надо, засуетился Славка. Я к своим сейчас сбегаю, скажу, что там рыбу дают. Тёть Поль, там ещё много было?
Я не знаю, подносили коробки из подсобки, а сколько их там мама развела руками.
Девчонки занялись рыбой. Славка убежал домой. А я огляделся в поисках газетного свёртка с плюшками для Мишки. Вскоре нашёл его, выбрал матерчатую чёрную сумку из тех, что мать повесила обратно на ручку двери гостиной, и пошёл одеваться.
Когда я вышел на улицу, Славка уже бежал мне навстречу. Молодец, хозяйственный, беспокоится о своей семье не поленился сбегать, сообщить о то, что рыба в продаже появилась. Как-то и я уже начинаю снова осваиваться в этой эпохе. Ничего страшного научусь снова и в очередях стоять, и добывать все, что для семьи нужно.
Глава 4
19.02.71 г. У дома Домрацких-Ивлевых.
Ну, что, сказал своим? спросил я, когда Славка поравнялся со мной.
Сказал, бабка собирается, может успеет ещё.
Мы пошли в сторону булочной. Ещё издали заметили Полянского, он стоял на самом углу. Пока мы дошли, из булочной вышел Лёха с бумажным кульком.
Здорово! протянул нам руку Тимур. Мы поздоровались с парнями, и все вместе направились в сторону больницы.
Чего у тебя там? спросил я Мужицкого, кивая на кулёк.
Да вафли Мишке взял, ответил Лёха. Не с пустыми же руками идти.
Правильно. Я тоже у своих пару домашних плюшек выпросил.
Славка вдруг вытащил пачку «Примы» и неумело закурил. Видно было, что процесс у него совсем не отработан чуть спичку не сломал об коробок.
Ты чего это вдруг? опешил я, уже много пожил, на тот свет спешишь?
С чего это вдруг! обиделся друг, у нас куча знакомых курит. Теперь хоть есть о чем поговорить!
О кашле и желтых зубах, что ли? спросил я, ты же классно бегаешь, лучше меня, а начнешь курить пиши пропало!
Чего ты так дергаешься? удивился Славка, сам же недавно с папироской в зубах бегал, пытался Дианке понравиться!
Что-то не похоже, чтобы получилось! весело заржал Тимур.
Да уж, Пашкино прошлое как какой-то ребус тайна за тайной. Не хотелось мне, чтобы Славка курил, но я уже понял, что подход с наездами не сработает. Больно у него характер независимый и обидчивый, только разве что поссоримся. Надо будет что-то другое придумать, чтобы на него повлиять на что мне прожитые годы, если не сумею?
Мы шли, болтая о завтрашнем походе, точнее, о том, что брать с собой. Настроение у нас было приподнятое, мы предвкушали приятное времяпровождение.
В больнице я взял на себя роль старшего, велел всем на входе тщательно вытереть ноги и повел всю компанию сразу в хирургию.
Дверь в нужную нам палату была приоткрыта. Я заглянул туда прежде, чем запустить нашу гопкомпанию. Мишка лежал, отвернувшись к стенке. Я сделал нашим знак рукой, чтобы оставались в коридоре, а сам прошёл в палату, подошёл к Мишке и осторожно тронул его за плечо. Мишка не спал и резко повернулся. Увидев меня, он сел.
Привет, протянул я ему руку. Что ты такой дёрганый? Случилось что?
В палату заглянул Полянский. Увидев его, Мишка поднялся, и мы с ним вышли в коридор.
Пойдёмте отсюда, что стоять на проходе, предложил Мишка.
Мы оккупировали один из подоконников в холле. Парни разглядывали Мишку с нескрываемым интересом. Выглядел он уже чуть получше, синяк вокруг глаз и носа начал желтеть. Отёк губы спал, но шов, всё равно, смотрелся жутковато: замазанный зелёнкой с торчащими концами ниток.
Так что случилось? переспросил я Мишку.
Участковый приходил.
Чего хотел? спросил Полянский.
Он мне не докладывал, но, похоже, хочет дядьку обратно отправить.
Туда ему и дорога, заявил Тимур.
Не всё так просто, возразил Мишка. Ты, Пашка, прав был, я с матерью говорил, обратился он ко мне.
В этой жизни всё не просто, пробормотал я, вытаскивая из сетки газетный свёрток с плюшками и протягивая ему. Что в итоге?
Не знаю, развёл руками Мишка.
Ты что-нибудь подписывал? спросил Славка. Хотя, он с твоей матери мог заявление взять.
Ничего я не подписывал, ответил ему Мишка.
Я точно не знаю, сказал я, но, кажется, милиция может возбуждать дело и без заявлений от потерпевших, если преступление совершено против несовершеннолетнего.
Мы молча стояли у подоконника, переваривая информацию, как вдруг Полянский заявил:
Да что вы так переживаете? Ну посадят его ещё раз. Кому хуже станет?
Да пошёл ты, огрызнулся Мишка.
Тимур набычился.
Ты не понимаешь, начал объяснять я ему. Он первый раз сел, потому что защищал сестру с детьми от её ненормального мужа, они бы там все легли. Сейчас вышел, опять на него всех собак.
Так и есть, подтвердил Мишка. Он бы мне харю не начистил, если б я к нему не полез за отца предъявлять. Я ж не знал!..