Согласно Канту «долженствование имеет причину в разуме, который свободен, следовательно, и долженствование как понятие свободно, поэтому философ и называет его «возможным поступком»». (Л. Ф. Мулюкова) У Ницше должествование это необходимость избежать неприятных последствий. Неприятные последствия это ценностные показатели. Если, существует у конкретного субъекта «обходной маневр», иной способ действий, позволяющий избежать нарастающего негатива, то факт должествования снимается. У Ницше лев сменяет верблюда.
В современной философии должествование рассматривается в плоскости нравственной проблематики. Практическая формула «долженствование предполагает возможность» (ought" implies "can) (А.В.Прокофьев) переводит философию по большей части в область психологии и юриспруденции. С точки зрения аксиологии должествование, наоборот, носит объективный характер и указывает на проторенный человечеством путь, который необходимо пройти каждому человеку. Аксиологическая универсалия, раскрываясь для субъекта через должествование как бы говорит: этим путем достигнешь желаемого.
Должествование и возможность связаны между собой, поскольку являются подчиненными одной аксиологической универсалии, но все же не взаимозависимы. Должествование это направление, а возможность маршрут.
В современной философии возможное рассматривается опять-таки в более узком значении. По мнению Михаила Эпштейна возможное это «то, чего нет, но что может быть». Для аксиологии это пустой звук. Какую ценность может иметь то, чего нет? Сразу возникает сравнение с религией: если Бога нет, то к чему многовековое упорство атеистов, доказывающих и доказывающих, что «нет того, чего нет и быть не может того, чего не может быть»
Возможное о котором мы ведем речь намного шире и глубже.
Аксиологическая универсалия раскрывается через «должно» и «можно», но не дает и намека на то, что нельзя. Вообще в мире не существует запретов. Можно плавать среди акул, можно спрыгнуть со скалы в пропасть: акулы и камень не против
Артур Лавджой объяснял это принципом изобилия. Должно все, что возможно, а возможно безгранично.
Но, что возможно не всегда ценно. И, даже скорее, наоборот, то, что возможно не представляет ценности. Подлинную ценность имеет то, что и не должно иметь ценности. Мы начинаем ценить любовь наших родителей, когда они уходят. То же можно сказать и о великих артистах и музыкантах. Поэтому ценность чего-то это его дефицит.
Отсюда становится понятно, чем объясняется ценность научных исследований и творческих достижений. Каждый подобный путь это путь уникальный, построенный на отрицании прежних достижений. Ученого естествоиспытателя сегодня не устраивают научные разработки требуется создать искусственный интеллект, который по «заданию» ученого вел такие разработки. Киношный герой зрителю неинтересен, если он не помещен в фантастическую реальность, созданную на компьютере. Даже в мужчине и женщине нет сегодня ценности, но ценность в «гендерном конструировании». Все это попытки найти иной путь в обход уже существующего.
Но это эрзац ценности. Эрзац потому, что ценностью объявляется не результат, который лишь может и быть ценностью, а путь движения к нему. Путь непредсказуемый, противоестественный и даже абсурдный. Противоестественность и абсурдность поведения вот новые ценности нашего века.
Но насколько они новы? Разве не было в прошлом веке массовых кровопролитий ради построения смутно понимаемого коммунистического общества? Разве не создавалось оружие, которое нельзя применить ни в укоренение зла, ни в защиту добра? Никак нельзя применить
Появление современных эрзац-ценностей, в виде отрицания существующих ценностей лишь дальнейшее развитие давно возникшего тренда на поиск путей, минующих аксиологическую универсалию. Однако в памяти останется все равно лишь тот, кто любил и страдал, стремился и был гоним, отказывался, но достиг вопреки.
Феномен маятника как имманентность социума
1
Вступление
После распада СССР в научных дискуссиях не утихает спор на тему: россияне это кто? Европейцы? Азиаты? Может, как уверяют некоторые, мы «евроазиаты» или даже, как ерничал по этому поводу сатирик Задорнов «азиоповцы»? В основе всех споров на данную тему лежит жонглирование устоявшимися социолого-политическими терминами, применяемыми в априорном формате. Власть, олигархия, тирания, плебс, демократия все эти и многие другие термины мы произносим не задумываясь об их истинной понятийной наполненности. Например, мы говорим, что демократия это лучшая форма организации социума, какая есть на белом свете. Думаю, что большинство современных европейски настроенных ученых с этим согласятся. Но почему? А потому, что некий деятель за океаном как-то сказал, что демократия, конечно же на самом деле плохо, но поскольку ничего другого в его стране нет, то следует считать ее идеалом Ну или примерно так сказал
Или, вот, что записал в своем дневнике талантливый философ Бибихин в августе 1991 года: « Олигархия партийных аристократов кончилась Пришел плебс». [8] Но можно ли так, без уточнений и определений применять подобные понятия в анализе движения российского социума? Можно ли свободно применять выработанные в европейской и американской социологии и политологии дефиниции к описанию российского общества и протекающих в нем политических процессов и наоборот? На заре перестройки, возможно, каждый бы ответил на этот вопрос только утвердительно. Ведь мы европейцы! Мы любим пиво и футбол, европейскую одежду и турецкие пляжи чего же еще! Но, вот, последние тенденции в движении социума коллективного Запада, которые вызывают нравственные конвульсии, даже у самих европейцев, сегодня наводят уже многих и в нашей стране на мысль о том, что, видимо, не все так однозначно, как виделось в девяностых
Чтобы приблизится к обсуждению этого вопроса, следует сравнить существующие социальные системы (например, Запада и России), но сравнение не должно быть произведено в тех «априорных» понятиях, повсеместно используемых в современной социологии и политологии, иначе мы опять получим еще один «взгляд из-за океана». Вот это мы и попробуем сейчас исполнить.
Социологические теории рассматривают организацию общества или его политическую систему как пребывающую в историческом периоде константу, как социальный строй, имеющий предысторию, но не имеющий будущих трансформаций. Например, согласно Советской исторической энциклопедии коммунизм это «сменяющая капитализм высшая общественно-экономическая формация». [17] А, например, демократия это «такие формы правления, при которых все зрелые, взрослые члены общества либо организации составляют осуществляющую политику орган». [7] Неизменяемость это привычно для каждого из нас. Прошлое удел историков, будущее фантастов, социологам остается настоящее. Но и в обычной жизни человек говоря о социуме, понимает существующее вокруг него общество, как достаточно стабильное, устойчивое образование. Как заявил булгаковский Понтий Пилат: «На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиверия!» Подобное и сегодня говорят о демократии. Считается, что Бердяеву принадлежит следующий афоризм: «демократия худшая из всех политических систем, но лучшей не дано».
И лишь Стивен Манн взглянул на социально-политический строй как на потенциально изменяющуюся систему, при чем детерминанту изменений носящую в себе самой. «Стивен Манн в своей работе «Теория хаоса и стратегическое мышление» предположил, что каждое общество представляет собой неравновесную «динамическую» систему. «Внутри этих систем существует непериодический порядок, по внешнему виду беспорядочная совокупность данных». Второе, что предположил С. Манн: сложные системы никогда не достигают состояния равновесия. Их состояние всегда нестабильно: в один период более, в другой менее. Это было им названо принципом самоорганизующейся критичности». [19] В том, что социальная система нестабильна и несет в себе условия и силы для своего изменения он несомненно прав. Но и он говорил о современном ему обществе, не обращаясь к истории. Если же посмотреть на историю социума, то вполне можно отметить, что формы социально-политического строя сменяют друг друга, двигаясь по определенной маятникообразной траектории. При чем, можно отметить, как минимум два отличных друг от друга типа подобного движения социального маятника. Назовем их номер один и номер два. Мы говорим, как минимум, поскольку нельзя исключить, что в каких-то этносах или макросоциальных группах, имеются и иные формы маятников.