Елеазар не уходил, стоял и разговаривал с Булгаковым. Заметив Никона, подошел к нему и присел рядом.
Не выбрасывать же в яму, коли принес Человеку за его труды и старание всегда с Божьей помощью воздаётся! Послушай меня, Никон. Я люблю тебя, как сына. Усмири гордыню, выбрось дурное из головы. Я вижу, много её в тебе. Плохо это, и преподобный грустно посмотрел на него. Мясо-то поможешь опустить?
Спустя время вокруг поварни распространился аромат вареного мяса. Монахи подходили к дверям, заглядывали внутрь и отходили, пряча глаза и глотая голодную слюну. Далеко не уходили. Ждали, когда будет готово мясо. А сели за стол, перекрестились и принялись за еду, молча и сдержанно иногда поглядывая в сторону Никона. Тот сидел, как ни в чем не бывало, а у самого сердце то колотилось, то сжималось от боли, радости и внутренних слез, что смог принести братьям радость.
Елеазар и соборные старцы отказались от мяса, похлебав постные щи, они молча встали и ушли в церковь. Там долго стояли на коленях перед иконостасом, истово молясь и отбивая земные поклоны.
* * *
Студеным январским утром, когда братья сидели в полутемной трапезной и под завывание ледяного ветра доедали скудный завтрак из черной гречневой лепешки и стакана горячего сбитня, Елеазар переглянулся с остальными преподобными старцами, поднялся с места и объявил:
Решили собором назначить Никона келарем.
Сказанное прозвучало как гром с неба. Сидевшие до этого за столом с безучастными и угрюмыми лицами братья в первое мгновенье замерли, а затем с возмущением стали переговариваться. Некоторые решительно застучали деревянными ложками по мискам и столу.
Низвергнутый келарь Никодим выглядел бледным и растерянным.
Подтолкнув его в бок локтем, сидящий рядом Булгаков отодвинул чашку с недопитым сбитнем и встал, нарочито медленно поглаживая длинную окладистую бороду. Метнув злобный взгляд на виновника, который был не меньше других озадачен решением старцев, он язвительно спросил:
А скажи, преподобный, будет ли у новоназначенного келаря печать от общего чулана?
Будет, ответил Елеазар и пошевелил сухими, как пергамент губами.
А общая казна, в чьих руках теперь будет?
В его и будет, кивнул в сторону Никона Елеазар.
Монахи зароптали громче.
Чем же вам не угодил келарь Никодим? спросил Федор, уверенный, что своим заступничеством получит поддержку от остальных монахов. Так и случилось. Братья с неприязнью оглядывались на Никона, громко обсуждая его высокомерие.
А тебе, Федька, что с того? с ехидством поинтересовался преподобный старец Амвросий. Он приподнял над столом свое маленькое и тщедушное тело и, поспешив приблизиться к возмутителю спокойствия, погрозил ему тоненьким высохшим пальцем.
Басурман нечестивый, да. Как ты смеешь бунтовать? Неблагодарный! Я чаю, завидуешь ты Никону-то?
Чего ему завидовать-то? нагло ухмыльнулся Федор. Было бы кому. Я возвыситься не стремлюсь! Не хочу, чтобы меня подозревали в чистоте намерений. Хочу, чтоб было все справедливо и честно всем! запальчиво выкрикнул он и стукнул себя кулаком по груди.
Ты это что же? По скудоумию своему сомневаешься в решении соборных старцев? гневно переспросил Елеазар. Рассерженный Амвросий стоял рядом, кивая и поддакивая.
Сомневаюсь! с вызовом отозвался тот. У него и рожа-то какая-то не христианская презрительная и надменная. Чаю я, что не достоин он этой должности, потому что всегда желал над нами возвыситься и тебя самого сместить, преподобный. Неужели ты не видишь и не обличаешь его намерений? Неужели нет иных среди нашей братии, достойней, чем этот?
Федор ткнул пальцем в Никона. Тот отвернулся с видимым безразличием. Только желваки ходили на худых скулах. Елеазар проследил взглядом за указующим перстом и, возвысив голос, ответил:
Братья, каждый из вас достоин! Однако, посовещавшись, мы единодушно избрали Никона. Я знал, что некоторые будут роптать. И про тебя, Федор, тоже знал. Вспомни, ты и в миру был великий смутьян и разбойник. До сих пор не смирился и не раскаялся, призываешь кротких монахов к бунту против устава. Да как тебе не стыдно, неблагодарный нечестивец! Или ты позабыл о совести? Вспомни, как мы тебя приняли, полумертвого и босого. Или забыл, как бежал от суда за убийство? Мне депеша из Архангельска следом пришла. Зря я тогда тебя пожалел, выбросил ту бумагу. А то висеть тебе давно на дыбе.
Булгаков побледнел.
Напрасно винишь. Разве я бунт замышляю? Не для себя прошу я справедливости для братьев. Ибо ясно вижу, что неправильно угадал ты суть человека, которого назначил. Не я один, вся наша братия подтвердит мои слова: недостоин Никон стать келарем, а особливо заведовать общей казной. Уж слишком он себя над нами превозносит и свою гордыню лелеет, а уж до нас, монахов, и вовсе опуститься не желает и всяких разговоров гнушается! в сердцах промолвил Федор. А вот тех, кто искренно служит вере, ты отдаляешь. И что же ещё говорить, коли и так ясно, кто угодливыми речами втерся к тебе в доверие
Он кивнул на Никона. Потом перекрестился и, желая оправдаться, добавил:
Богом клянусь, что стою за истину.
Елеазар с досадой сплюнул, подозвал к себе Никона, демонстративно оперся о его руку и, обращаясь к настороженно глядевшему Булгакову, сказал:
Напрасно, нечестивец, клянешься, что стоишь за правое дело. Я давно за тобой наблюдаю. Ты и сам желаешь возвыситься. Поверю ли я клятвам человека, который, приняв схимничество, вдруг стал подбивать на бунт монахов? Не тебе, обманщику и вору, рассуждать о справедливости. Вспомни, как тайком залезал по ночам в погреб и пока никто не видел, насыщал свое брюхо до отвала строганиной?
Старец сделал красноречивую паузу и обвел взглядом монахов. Те от неожиданности замерли.
Экий ты дурень, Федька! Ты, поди, думал, что я не замечу? Елеазар крякнул и с досадой покачал головой.
У меня болезнь дурная. Если бы я не ел рыбу, то помер бы, обиженно стал оправдываться Булгаков, желая вызвать жалость, и демонстративно вытер тыльной стороной ладони глаза. Монахи в смущении отворачивались от него и перешёптывались. Некоторые сочувственно посматривали на Федора.
Тьфу! Врешь ты всё. От этой болезни чеснок и квашеная капуста хорошо помогают. Этого добра у нас в погребе навалом! А ты рыбу пожрал от паскудства и жадности! Я тебе и раньше хотел об этом сказать, да пожалел. Думал, может, одумаешься и исправишься. Да не суждено тебе старец помолчал. По весне сам не уйдешь я депешу в Москву пошлю, чтобы патриарх вызвал за тобой стрельцов. Не место тебе здесь.
Елеазар с негодованием отвернулся от Булгакова и сказал, обращаясь к монахам:
Предостерегаю вас, братья, не поддавайтесь дурному внушению. Бегите ото всякой лжи и смуты, которые сеет Федька Булгаков. Он бунтовщик, и вас к тому же призывает. А вы, братья, отбросьте сомнения и воздержитесь от гневливых речей, лицемерия в мыслях и словах. Верю, что не подведете меня. Через Булгакова дьявол прельщает вас, незлобных сердцем, своими лживыми и льстивыми речами. Да воздаст вам Боже милосердный по делам вашим. Блюдитесь, братья, от таковых, как этот басурман нечестивый, и не сообщайтесь непотребными и темными его делами и сквернословию. Будьте смиренны, кротки и Богу угодны. Не бранитесь и не помышляйте плохо друг о друге, особенно о новом келаре. Говорю вам, братья, он нами достойно назначен, Елеазар оглядел монахов в надежде встретить ответный отклик во взглядах. Не встретил. Лживые речи Федьки Булгакова успели дать свои всходы: монахи избегали смотреть на преподобного. И голос его пресёкся.
А если вы, как он бунтовать посмеете, то вспомните, что этим нарушаете вы наш устав и обет послушания и смирения. И посему с каждым из вас мы поговорим отдельно. Решим, кому остаться в скиту, а кому покинуть его, заключил Елеазар.