Ты в порядке? Держишься? спросил он наконец, выпустив ее из объятий.
Да. С трудом. Но я знаю, что папа выкарабкается. Я попросила Господа.
6
Через пару минут в палату вошла медсестра, проверила капельницу, положение дыхательной трубки, записала несколько цифр, высветившихся на контрольных мониторах.
Мы сейчас его помоем сказала она. Можете остаться, если хотите, но это не обязательно.
Мне надо покурить, сообщил ей Поль.
Как правило, ему удавалось сдерживаться в течение определенного промежутка времени, соответствующего нормам о запрете курения в общественных местах; но тут был случай форс-мажора. Он вышел на набережную и тут же продрог до костей. Человек тридцать вышагивали туда-сюда перед воротами больницы с сигаретой в зубах; никто из них не произносил ни слова и, казалось, даже не замечал окружающих, замкнувшись в своем личном маленьком аду. Впрочем, если и есть место, генерирующее тревожные ситуации, место, где потребность в сигарете быстро становится нестерпимой, так это больница. Положим, у вас есть муж, отец или сын, и еще сегодня утром он жил с вами, но пройдет несколько часов, а то и минут, и у вас его заберут; что, как не сигарета, может быть на высоте положения в данной ситуации? Иисус Христос, ответила бы, наверное, Сесиль. Да, наверное, Иисус Христос. Последний раз Поль видел отца в начале лета, еще и полугода не прошло. Он прекрасно выглядел, увлеченно готовился к предстоящей поездке с Мадлен в Португалию они собирались уехать на следующей неделе, и он как раз бронировал номера в отелях в поузадас или других подобных заведениях, ему хотелось снова побывать там повсюду, он всегда любил эту страну. Отец интересовался и политическими новостями и долго, со знанием дела, рассуждал о возобновлении деятельности black blocs[11]. Короче, их встреча прошла очень хорошо и обнадежила его; отец вполне соответствовал образу активного пожилого непоседы, которому старость в радость, что же касается его супружеской жизни, то Полю оставалось лишь ему позавидовать вот типичный пенсионер, думал он, образцовый герой рекламного ролика о ритуальном страховании.
Рабочий день в офисах только что закончился, на набережной Клода Бернара пробка стала еще плотнее, движение фактически застопорилось. На светофоре, прямо напротив больницы, снова зажегся красный свет; раздался первый гудок, похожий на одинокий крик марала, и следом засигналили все, выбросив в загазованный воздух гигантскую звуковую волну. У всех этих людей наверняка полно своих разнообразных забот, личных и профессиональных; они далеки от мысли, что смерть поджидает их прямо тут, на набережной. В больнице родные собирались уходить у них тоже, конечно, есть личная и профессиональная жизнь. Задержись они еще на пару минут, они увидели бы смерть. Она стояла внизу, недалеко от входа, но уже готова была подняться; этакая сучка, правда сучка буржуазная, стильная и сексуальная. При этом она гребет все кончины подряд, умирающие из бедных слоев общества могут рассчитывать на нее наравне с богачами; как и все бляди, она не привередничает, выбирая клиентов. Больницы не должны находиться в городе, подумал Поль, тут слишком суматошная атмосфера, перенасыщенная планами и желаниями, город не лучшее место для умирания. Он закурил третью сигарету; ему не очень хотелось возвращаться в палату к отцу, лежащему с трубкой в горле, однако он себя заставил. Сесиль была с ним одна, она преклонила колени в изголовье кровати и знай себе молилась совершенно беззастенчиво, невольно подумал он.
Ты молишься Богу? спросил он с ходу, нет, ему явно с этим не свыкнуться, интересно, когда-нибудь он научится задавать не только дурацкие вопросы?
Нет, сказала она, вставая, это обычная молитва, мне сейчас лучше к Пресвятой Деве обращаться.
Да, понимаю.
Нет, ты ровным счетом ничего не понимаешь, но это не страшно! Она чуть не расхохоталась, ее улыбка была ослепительной и немного насмешливой, и внезапно он вспомнил то лето, когда ей исполнилось девятнадцать, незадолго до того, как она познакомилась с Эрве, она точно так же тогда улыбалась. В то время его младшая сестра жила беспечной и какой-то поразительно безоблачной жизнью. Сам же он находился на полпути очередного запутанного романа, ближе к концу полпути на самом деле, Вероника только что сделала от него аборт, причем ей даже в голову не пришло с ним посоветоваться, он узнал эту новость на следующий день после операции, что само по себе было плохим знаком, и действительно, через несколько недель она бросила его, это она произнесла роковые слова, что-то вроде: Наверное, нам лучше расстаться или, скорее, Наверное, нам надо сделать паузу и все хорошенько обдумать, сейчас и не вспомнишь, в любом случае одно другого стоит, да и вообще, только начнешь что-то обдумывать, как все сразу покатится понятно куда, кстати, не только в плане чувств; обдумывание и жизнь просто-напросто несовместимы. Впрочем, нельзя сказать, что он лишился тем самым какой-то невероятно заманчивой жизненной перспективы, Вероника была заурядной особой, средоточием всей заурядности мира, и вполне могла бы стать ее символом. Он не знал, где она теперь и что с ней происходит, да и желания знать не испытывал, но ее муж, если таковой имелся, наверняка был несчастлив, да и она сама тоже: осчастливить кого-то и самой быть счастливой это не про нее; она просто не умела любить.
Да и с учебой у него возникли проблемы, тоже отдававшие, как он понимал теперь, по прошествии времени, унылой заурядностью. Он сомневался, что ему удастся окончить ЭНА в числе лучших и, соответственно, получить право выбрать инспекцию финансов вот что тогда в основном занимало его мысли. У Сесиль и тут все шло как по маслу, она просто нигде не училась, а подписывала один за другим временные контракты в сфере социальной помощи или ухода за больными, она, видимо, тогда уже практически решила, что станет домохозяйкой, в смысле, что работать будет только в случае крайней необходимости, трудовая жизнь никоим образом ее не привлекала, да и учиться она не рвалась. Я не интеллектуалка, любила она повторять. По правде говоря, он тоже не то чтобы зачитывался по ночам Витгенштейном, но с амбициями у него было все в порядке. Амбиции? Сейчас он затруднился бы воспроизвести природу своих амбиций. Явно это были не политические амбиции, ну уж нет, ничего подобного ему и в голову не приходило. Если он и вынашивал амбициозные планы, то они сводились к квартире с великолепным общесемейным пространством, панорамные окна которого выходят на парк Берси, к возможности каждое утро идти по городскому саду, в котором соблюдается биоразнообразие, растут гинкго билоба и разбиты овощные грядки, ну и к женитьбе на ком-нибудь вроде Прюданс.
Я отправила Мадлен домой спать, сказала Сесиль, прервав его раздумья. Ей сегодня досталось.
Он и думать забыл про Мадлен и сейчас вдруг ужаснулся, представив себе, в какой она оказалась ситуации. Десять лет назад отца ушли на пенсию, а через несколько дней умерла мать. Поль тогда серьезно опасался за здоровье отца, да и за его жизнь тоже. Он остался без работы, он остался без жены, он просто не понимал, как дальше жить. Он мог часами сидеть на месте, листая старые дела. У него даже не возникало мысли помыться или поесть; зато, к сожалению, он по-прежнему выпивал, и куда больше, чем раньше. Пребывание в психиатрической клинике Макон-Бельвю решило проблему лишь отчасти, благодаря разнообразным психотропным препаратам, которые он заглатывал с удивительной готовностью, он проявил себя на удивление покладистым пациентом, по выражению главврача. Затем он вернулся в Сен-Жозеф, в свой любимый дом, ставший частью его жизни, но всего лишь частью его жизни. Он работал в ГУВБ, но работа закончилась; его брак тоже закончился; неожиданно его существование в значительной степени упростилось; дом, конечно, никуда не делся, но дома могло оказаться недостаточно.