Конечно, ответил я и поднял стекло, когда сержант отошел от нашей машины.
Мы поехали дальше. Я нахмурился, потому что не хотел привлекать к себе внимание. Но делать было нечего.
Как и просил сержант, мы заехали в Сегежу. Правда, пришлось сделать небольшой крюк, но заменить лампочку было необходимо, потому что начинало смеркаться.
Мы приехали, пап? спросил Тим у автосервиса.
Нет. Нам еще несколько часов. Выйди пока, разомни кости, пока я заменю лампочку.
Через несколько минут, мы снова были в пути.
После вчерашнего случая, когда я, то ли уснул, то ли задумался на дороге, было страшновато оставаться за рулем в темноте. Однако по пути не было никаких мотелей, да и города попадались уже очень-очень редко. Ехать от Сегежи нужно было без остановок через лес, поэтому в городке я купил несколько энергетиков, чтобы выпить их по дороге. На всякий случай.
Успокаивало, что темнеть в этих краях начинало гораздо позже.
Тимофей уже задремал, когда мы съехали с трассы и повернули на дорогу до Костомукши. Тело ломило от долгой дороги, глаза устали смотреть в даль, а поясница начинала болеть, видимо, я подтянул ее, когда толкал машину.
Я начал узнавать знакомые места. Мы были здесь, на этой дороге, много лет назад с братом. Приезжали к дяде на лето, чтобы погостить и заработать немного денег на строительстве домов. Добирались до Карелии в основном на поезде и только потом на машине по этой самой дороге. Федеральная трасса была мне незнакома и не бередила душу старыми воспоминаниями, отдаваясь где-то глубоко лишь мировой грустью. Так я назвал этот странное состояние для себя. Дорогу до Костомукши я узнавал. Она уводила меня в печальные воспоминания. Я вспомнил эти озера, эти болота, редкий кустарник, здесь, вдоль обочины, практически не было густого леса, светло-серый асфальт, покрытый частыми капельками щебня. Вспомнил, как видел все это, когда мчался на скорой помощи по этой дороге, держа брата за руку. И испуганный взгляд дяди, полный отчаяния, который он пытался скрыть.
Я не хочу потерять там еще одного сына, говорила тихо мама, когда мы сидели с ней перед отъездом на кухне. Я вспомнил ее слова, осознал, только сейчас. Они, как раскатистый гром, дошли до меня гораздо позднее света. Мама боялась не одиночества, не тоски по сыну и внуку, она не хотела отпускать второго ребенка туда, где погиб ее первенец.
Это было больше двадцати лет назад. Я учился на первом курсе университета. Мой брат на четвертом. Мы поехали на все летние каникулы в Карелию к дяде. Работали на местной лесопилке, где возводили бревенчатые дома. Северный лес из Карелии всегда ценился больше, потому что был плотнее и тверже леса со средней полосы. Лесопилку расположили в старых бараках бывшего коровника. Высокие строения из дерева, большие длинные сараи, почерневшие от солнца и воды.
Когда коровник разорился, всех животных забили и сбросили в общий скотомогильник в лесу, в стороне от строений. Десятки, а может и сотни туш коров разлагались годами в этой яме, присыпанной землей, привлекая к диких животных из местного леса. В основном медведей.
Земля там была пропитана кровью и не справлялась с тем, чтобы перегноить в себе плоть коров и твердые кости. Мы никогда не ходили в ту сторону, потому что запах в этом лесу был густым и противным. Местную воду было невозможно пить. Даже из скважин. Помню у нас с братом начинали появляться беспричинные язвы на теле, которые долго не заживали, как бы хорошо мы их не обрабатывали. Шрамы от этих язв остались у меня на теле до сих пор.
Люди, эти люди думали, что просто и легко скрыли свои проблемы, но на самом деле отравили местный лес халатностью и жадностью.
Но зверь на то и зверь, что идет на запах крови.
Дядя говорил нам, чтобы мы не ходили в ту сторону леса, потому что нередко вблизи бывшего коровника ходили медведи, на которых можно было наткнуться. Убежать от этого зверя невозможно, да и спугнуть, если наткнуться лоб в лоб тоже нельзя.
Мы всегда слушались дядю.
Но медведь нашел нас в другой стороне. Мы вышли в обеденный перерыв поискать грибы, не углубляясь далеко в лес, и практически одновременно с медведем вышли на широкую просеку.
Последними словами брата, которые я слышал, были: «Беги!»
Спокойные, резко брошенные слова старшего брата, которые тогда я не смог пересилить.
И я побежал.
Когда на помощь пришли работники лесопилки с ружьями, брат лежал истерзанный в стороне от просеки. Они стреляли в зверя, но не убили, только отогнали в лес, где он и скрылся.
Брат скончался в больнице, от полученных ран.
Смерть всегда приходит неожиданно, даже если человек умирает от болезни несколько лет. Ее никогда не ждешь. Иначе мысли о смерти, как медленный яд, сожгут тебя изнутри.
Думаю, мама так и не простила дяде Мити, что он не уберег его сына. И вот теперь я снова ехал к нему. Она, как родитель, не могла забыть свое дитя. Говорила, что каждый день так или иначе вспоминает его. А я забыл, точнее примирился с его смертью, хотя брат пожертвовал собой ради меня. Может, поэтому я и забыл, что чувство вины стерло из памяти печальные воспоминания, вытеснило их очень глубоко.
Потому я и решился на это путешествие, что не помнил.
Так или иначе, с тех пор я боялся леса. Боялся, что тот самый зверь встанет на моем пути вновь, и уже некому будет меня прикрыть.
Впереди появились огни города. Было уже темно. Часы на приборной панели показывали одиннадцать часов вечера.
Я набрал дядю Митю. Он объяснил, что на первом же перекрестке, не въезжая в город, нужно повернуть налево, проехать еще километров десять и повернуть направо, на широкую щебеночную дорогу. А там уже километров пятнадцать до одного из озер, на котором стоит его дом.
Надеюсь, не заблудимся в темного, сказал я.
Я вас встречу, увидите свет фар, ответил дядя Митя.
Мой дядя уехал на север еще в молодости, когда ему было чуть больше двадцати. Я никогда не спрашивал его, почему из всех направлений он выбрал именно это, почему остался на севере, хотя наши предки были родом с юга. Не спрашивал, но кажется понимал.
Я чувствовал, что мы с ним похожи: чувствами, отношением к людям и к жизни, образом мысли и темпераментом. Единственное, что нас отличало, я смог совладать со своей природой. Во всяком случае мне так казалось. Смог понять ее, а если понял, значит смог повлиять на нее и найти обходные пути. А суть природы этой заключалась в непримиримости. С миром, с людьми, когда всеми силами пытаешься ужиться со всеми, принять существующее положение вещей и законы общества, не те, которые прописаны на бумаге, а которые применяются на деле, но не получается. Я ушел в писательство детективов, старался сублимировать, как это модно сейчас говорить, свою неприкаянность на бумаге, в детективах, где похожий на меня главный герой в одиночку боролся со всем миром. А мой дядя
Мой дядя понял свой изъян, точнее особенность, слишком поздно, но не нашел подходящего способа совладать с ним и зачастую топил неприкаянность на дне бутылки.
Сразу после переезда на север дядя Митя завел семью. У него были дети. Практически мои ровесники. Но брак распался, когда дети были подростками. Их отец в те времена много работал, заводил много знакомств и друзей, чтобы как-то закрепиться в совершенно незнакомых местах, пытался обрасти связями. Отдал несколько лет работе на местном градообразующем предприятии горно-обогатительном комбинате, но не смог там закрепиться. Все по той же причине: не умея играть по правилам людской общины, тем более такой закрытой и замкнутой, какая бывает в маленьких городах на севере. Потом он говорил, что местный комбинат сродни тюрьме, где даже малейший шаг в сторону или провинность строго наказываются.