Матери у меня родной не было. Отец мне говорил, что она умерла еще при родах, и звали ее Катейлина. Злые языки говорили про нее мне всякие гадости. Она была очень красивая, с длинными черными ресницами, глубоко посаженными карими глазами, которые не оставляли равнодушным ни одного мужчину, а ее алые французские пухленькие губки на правильном симметричном овале лица оставляли глубокое очарование ею и загадку в душе. Мой отец как раз-таки и попался в эти оковы и не устоял перед ее тонкой шеей и остальными достопримечательностями лица, невинно прикрытыми длинными, черными кудрявыми прядями. И кстати, лицом я был очень похож на мать, только скулы у меня были более суровые и угловатые, и нос мой был не так мил и мал, но, однако, имел солидную правильную форму и выгодно подчеркивал мой буйный нрав. По версии соседей и недоброжелателей, мать нас бросила, ушла бродить среди новых ухажеров. Кому верить, наверное, тут уже неважно теперь. Живу же я все равно с отцом, и он ничем не хуже, он обо мне заботится.
В начале своей карьеры, так как я был еще очень мал, ему приходилось брать меня с собой на работу. Так безопаснее казалось для него. Он работал в органах правопорядка, в отделе, который отвечал за очистку и выселение тех самых граждан из малоэтажек. Отец и его контора представляли интересы государства, и поэтому каждый участник всех этих действий, в том числе их близкие, попадали под немилость населения. Уходя с этой работы впоследствии, он рисковал остаться так же на улице, без жилья и работы. Он несколько раз порывался это делать, и под угрозами ему приходилось возвращаться обратно. Эта напряженная обстановка еще осталась в моей памяти, будто бы это все происходило вчера. Хоть я был маленький, я все равно все помнил. Остальные же граждане те смутные времена позабыли напрочь уже, и продолжают жить, как ни в чем не бывало. Те времена оставили свой отпечаток на многих семьях, сейчас эта информация закрыта для обсуждения среди народа. И люди предпочитают жить настоящим, не копаясь больше в старых архивах и историях.
Однажды мне пришлось снова пойти с отцом на его работу. Он считал, что если я буду сидеть в коридоре рядом с его кабинетом, то со мной ничего не случится. Теоретически он был прав, так как камер видеонаблюдения в здании было столько же, сколько и сотрудников, и любое даже самое малейшее непристойное движение пресекалось тут же силовиками. А в случае, если силы оказывались неравными, из вытяжки в коридоре поступал усыпляющий газ. Это крайний вариант, за все мое времяпровождение его ни разу не пускали, но рассказывали, как были случаи до моего рождения, когда отец только начал здесь работать. Конечно, делать маленькому ребенку в таких местах все равно было нечего. Но мой отец не задумывался, какой отпечаток мое времяпровождение здесь могло оставить на моей психике. Его больше интересовало то, что я был на его глазах, и всегда говорил после того как выходил из кабинета такую фразу «все живы, день прошел и ладно».
Поток народа там был разнообразный. Людей часто водили из комнаты в комнату. Кто-то издавал вопли в этих комнатах несравнимые даже с самой жесткой рок музыкой. Кто-то молча сидел порой возле меня, некоторые пытались заговорить, излить свою душу, рассказывая невообразимую для меня историю, жарко жестикулируя руками, эмоционально меняя свое ничем непритязательное морщинистое лицо. Пока я сидел там под надзором всей этой суеты и моего отца, я должен был не обращать на это все внимания, и заниматься своими делами. Читать книгу, делать уроки. Но разве вот возможно усидеть нормально на месте при всем этом шуме, гаме и неординарных вещах? Я вот не мог. И бросал свои дела, ибо некоторые случаи были поистине интересные и незабываемые, оставившие глубокие шрамы на моем сознании по сей день.
Например, однажды возле меня сел молодой человек, лет тридцати. Худощавого телосложения, невысокого роста, с маленькими щуплыми плечиками и небольшой головой, которая как бы увенчала его образ. Чертами лица он особо не выделялся, разве что были четко выделены скулы, а в остальном все стандартно. Мою неприязнь к этому человеку вызвал цвет его лица, да и всей кожи на его теле, включая открытые руки и часть щиколотки. Цвет был сухой и серо-коричневый, его руки постоянно что-то теребили и перебирали, расстегивали и застегивали верхнюю пуговицу на синем жакете, одетом поверх белой майки с изображением мультяшного персонажа, гуся. Наверное, так он выделяет свое Альтер-эго. Тогда мне было около двенадцати лет, но, как вы могли обратить внимание, я был достаточно неглуп. Непростая жизнь дала мне в раннем уже возрасте многое понимать и осознавать, и замечать такие детали, которые мои сверстники и за всю жизнь не заметят и не обратят внимания. И начал этот молодой человек следующий диалог:
А ведь ты знаешь, начал он, ведь я ни в чем не виноват. Его лицо в этот момент было почти безжизненным, и взгляд он четко направил в стену напротив нас. Будто бы я там сидел, а не рядом. Я, как и ты стал просто заложником ситуации. Мои родители обычные учителя в школе, и меня будут судить за то, что я не совершал за разбой и грабеж.
По ходу он подумал, что я тут сидел как преступник, и что тоже, как и он ожидаю вердикта от вершителей правопорядка. Но его это интересовало меньше всего. Меня же разговор этот зацепил, и хотел было поддержать его парой слов, но он не давал мне и слова вымолвить, перебивал, слезно и много извинялся за то, что перебил и не давал говорить, и вообще весь наш диалог был довольно напряженным и прерывистым.
Я, кажется, не представился. Меня зовут Трэш, и он дальше вел свой рассказ. Я же задумался ненадолго, покрутил в голове, что бы это имя могло означать. Но он повысил голос, чем снова привлек меня как слушателя и все мое внимание на себя. Перебил мои мысли, но в этот раз не извинился даже.
Ты, я думаю, пойдешь по моим стопам. Жизнь скучна, и нелегка, и всяческие наши с тобой мелкие шалости всего лишь крутой трамплин к великим делам. Сказал он эту фразу и замолчал на пару минут, задумался, даже глаза прикрыл. Потом резко оглянулся, увидев, что никого нет в коридоре, прошептал На самом деле, я серийный убийца! В этот раз он четко словил мой взгляд, и посмотрел мне прямо в глаза. Мое имя знаешь, что означает? Все то, что остается после огня, зола, прах и прочее. И если вдруг узнает кто-то, что я убийца, раньше положенного срока, то Не зови никого, и тогда я расскажу всю историю до конца. Хочешь знать?
Я молча кивнул. Мне стало любопытно, не скрою. Особой опасности я не испытывал, сидя рядом с этим человеком, даже после таких его слов. А может быть я просто ловкач, который вечно ходит по линии ножа. Хотя нет, вру, немного страха я все же испытывал, но он был такой приятный, как будто прыгаю с высоты, или нахожусь перед каким-то важным для меня событием. Немного волнения я все же испытывал. И ответы-то на вопросы мои он давал, получается сам, будто считывал их. Я тогда отметил про себя, что так может делать только хороший психолог, то есть интересный, неординарный человек, и неважно, откуда он получил такие знания. Мать-природа наградила его этим талантом, либо специально учился. Я тоже так хочу уметь. Ведь просто тыкая пальцем в небо и угадывая, что думают люди, достаточно сложно, а он во мне увидел себя, возможно. Мои мысли, потому что не все были так чисты и безобидны. Сидя в этом длинном однообразном коридоре, постоянно слушая то рыдания, то томные вздохи людей, а порой и дикие истерики, волей-неволей хотелось разбавить свое существование чем-то необычным, новым. И этот Трэш был для меня чем-то новым, и почему-то в ту минуту внушал доверие. Хотя, те люди, которые перешли за те рамки, когда им стало позволено нарушать общественные устои, грабить, убивать и воровать, могут лгать не смолкая. Я до сих пор толком не знаю, врал ли мне тот человек, или рассказал правду. Я все же поддался любопытству, и решил его выслушать.