– Братцы! – бормотал великий комбинатор, в то время как его пристегивали к носилкам ремнями. – Сообщите, братцы, моему покойному папе, турецко-подданному, что любимый сын его, бывший специалист по рогам и копытам, пал смертью храбрых на поле брани.
Последние слова потерпевшего на поле брани были:
– Спите, орлы боевые .Соловей, соловей, пташечка.
После этого Остапа понесли, и он замолчал, устремив глаза в небо, где начиналась кутерьма. Катились плотные, как сердца, светлые клубки дыма. На большой высоте неровным углом шли прозрачные целлулоидные самолеты. От них расходилось звонкое дрожание, словно бы все они были связаны между собой жестяными нитями. В коротких промежутках между орудийными ударами продолжали выть сирены.
Остапу пришлось вытерпеть еще одно унижение. Его несли мимо ГЕРКУЛЕС’а . Из окон всехчетырех этажей лесоучреждения выглядывали служащие. Весь финсчет стоял на подоконниках. Лапидус-младший пугал Кукушкинда, делая вид, что хочет столкнуть его вниз. Берлага сделал большие глаза и поклонился носилкам. В окне второго этажа на фоне пальм стояли, обнявшись, Полыхаев и Скумбриевич. Заметив связанного Остапа, они зашептались и быстро захлопнули окно.
Перед вывеской «Газоубежище № 34» носилки остановились, Остапу помогли подняться, и, так как он снова попытался вырваться, санитару-распорядителю пришлось снова воззвать к его сознательности.
Газоубежище расположилось в домовом клубе. Это был длинный и светлый полуподвал с серебристымпотолком, к которому на проволоках были подвешены модели военных и почтовых самолетов. В глубине клуба помещалась маленькая сцена, на заднике которой были нарисованы два синих окна с луноюи звездами и коричневая дверь. Под стеной с надписью: «Войны не хотим, но к отпору готовы» – мыкались пикейные жилеты, захваченные всем табунчиком. По сцене расхаживал лектор в зеленом френче и, недовольно поглядывая на дверь, с шумом пропускавшую новые группы отравленных, с военной отчетливостью говорил:
– По характеру действия боевые отравляющие вещества делятся на удушающие, слезоточивые, общеядовитые, нарывные, раздражающие и т. д . В числе слезоточивых отравляющих веществ можем отметить хлорпикрин , бромистый бензил , бром-ацетон, хлорацетофенон …
Остап перевел мрачный взор с лектора на слушателей. Молодые люди смотрели оратору в рот или записывали лекцию в книжечки , или возились у щита с винтовочными частями. Во втором ряду одиноко сидела девушка спортивного вида, задумчиво глядя на театральную луну.
«Хорошая девушка, – решил Остап, – жалко, времени нет. О чем она думает? Уж наверно не о бромистом бензиле . Ай-яй-яй! Еще сегодня утром я мог прорваться с такой девушкой куда-нибудь в Океанию, на Фидж иили островаЖилтоварищества, или в Рио-де-Жанейро».
При мысли об утраченном Рио Остап заметался по убежищу.
Пикейные жилеты в числе сорока человек уже оправились от потрясения, подвинтили свои крахмальные воротнички и с жаром толковали о Пан –Европе, о морской конференции трех держав и о гандизме.
– Слышали? – говорил один жилет другому. – Ганди приехал в Данди.
– Ганди этоголова! – вздохнул тот. – И Данди этоголова.
Возник спор. Одни жилеты утверждали, что Данди этогород и головою быть не может. Другие с сумасшедшим упорством доказывали противное. В общем, все сошлись на том, что Черноморск будет объявлен вольным городом в ближайшие же дни.
Лектор снова сморщился, потому что дверь открылась ,и в помещение со стуком прибыли новые жильцы – Балаганов и Паниковский. Газовая атака засталаих при возвращении из ночной экспедиции. После работы над гирями они были перепачканы, как шкодливые коты. При виде командора молочные братья потупились.
– Вы что, на именинах у архиерея были? – хмуро спросил Остап.
Он боялся расспросов о ходе «дела Корейко» , поэтому сердито соединил брови и перешел в нападение.
– Ну, гуси-лебеди, где были,что поделывали?
– Ей-богу, – сказал Балаганов, прикладывая рукук груди . – Этовсе Паниковский затеял.
– Паниковский? – строго сказал командор.
– Честное, благородное слово! – воскликнул нарушитель конвенции. – Вы же знаете, Бендер, как я вас уважаю! Это балагановские штуки !
– Шура! – еще более строго молвил Остап.
– И вы ему поверили ? – с упреком сказал уполномоченный по копытам. – Ну, как вы думаете, разве я без вашего разрешения взял бы эти гири?