Давид. Кузнец в чужом краю
И дернул же черт красавицу Ингрид, одним воскресным днем спешившую на молебен в церковь пригорода Ганновер, перебежать дорогу мчавшейся двухместной карете барона фон Каленберг. Мгновенно отреагировав на дорожную помеху, кучер успел сильно натянуть вожжи. Подчиняясь до крови впившимся в скулы кольцам металлической уздечки, два черных жеребца стали резко тормозить, пронзительно заскрежетав железными подковами по брусчатке. Сидевший в карете на подушках толстый и расфуфыренный богач, находящийся в сладкой дремоте, был, мягко сказать, потревожен. Его так дернуло по ходу движения, что он чуть ли не ударился лбом о переднюю стенку. Парик, украшенный с боков и над лбом многочисленными буклями, слетел к ногам сидящего, и облачко белоснежной пудры долго еще витало по закрытому кузову экипажа.
Возмущенный пассажир громко выругался, перекрестился и, натянув на голову слетевший парик, стал поносить на чем божий свет стоит бестолкового и безрукого кучера. Прихорошившись, он осторожно отодвинул шторку из малинового бархата и выглянул в окно дверцы.
Внизу, на рыже-оранжевом ковре из опавших листьев клена, лежало юное создание. Пышная серая шерстяная с красными разводами юбка девушки при падении чуть задралась вверх, представив созерцателю стройные ножки в белых вязаных чулках и красиво раскрашенных деревянных башмаках.
Красавица застенчиво прикрыла ноги, поднялась и, отряхивая прилипшие к юбке листья, не переставала произносить свое умоляющее Verzeihen Sie mir34
Сальные глазки барона забегали и, уже выходя из кареты, он слащаво осведомился:
С каких небес к нам этакий ангел спустился?
Господин фон Каленберг, как говорится, влюбился с первого взгляда и по уши
С того воскресного дня жизнь не только Ингрид, но и всей ее семьи превратилась в сущий ад. Отец девушки, местный кузнец Вольфганг Шмидт35, даже не мог предположить, что попадет в такую беду.
Богатый аристократ не давал шестнадцатилетней девушке проходу. Искал с ней встречи, дарил какие-то подарки.
Была бы хоть маленькая надежда, что он на ней женится, рассуждал отец, можно было смириться и с его старческим возрастом и телесными недостатками. А так ведь только поиграет и выбросит.
Родители Шмидт в ужасе понимали, что их дочке хотят уготовить участь метрессы. Три старших брата Ингрид, готовых своими жизнями спасти и защитить честь любимой сестренки, пошли бы на крайние меры. А сил у сыновей кузнеца хватало. Это пугало отца. Он то и дело одергивал отпрысков, чья кровь закипала, когда в очередной раз на пороге их дома появлялся незваный ухажер.
Избалованный жизнью крупный земле- и домовладелец не мог терпеть отказов. Ему еще не доводилось от плебеев слышать слово нет. Он как раз относился к категории людей, которые верили, что силой можно стать милым. И хотя городская должность в ратуше и очень влиятельная семья его супруги не позволяли ему открыто заводить любовниц, казалось, их у ловеласа было по две на каждой улице. Но такой красавицы, как Ингрид, он еще не встречал.
Догадываясь и чувствуя, что семья кузнеца могут быть ему помехой, барон за солидное пожертвование попросил священника о маленькой услуге. Тот должен был пустить слух, что кузнец стал нести ересь и что вся семья Шмидт язычники и поклоняются духам огня.
И действительно, вскоре народ стал обходить кузню стороной.
Чем черт не шутит! рассуждали прихожане.
Даже завсегдатаи теперь шли со своими заказами в другую часть города, тем самым лишая Вольфганга заработка. Апогеем несчастья стало еще и то, что кузню подожгли.
Вся семья Шмидт неустанно в ведрах таскала воду из колодца, пытаясь потушить огонь. Кузнец сквозь дым и пламя спасал из пылающего здания свой нехитрый инструмент, формы и заготовки. Но когда он, обжигая руки, вынес оттуда самое главное свое богатство, уже горячий амбосс36, за его спиной рухнула кровля мастерской.
Трудно сказать, был ли пожар частью плана оскорбленного отказом барона или все же личной инициативой особо религиозных и запуганных соседей, но он в буквальном смысле слова пустил семью Шмидт по миру.
Нам здесь жить точно не дадут, запричитала жена кузнеца, глядя на еще дымящиеся остатки кузни, уезжать надо отсюда.
Спасибо тебе, святой отец, многозначительно произнес Вольфганг и перекрестившись, демонстративно поклонился в ту сторону, где над черепицей домов виднелся шпиль католической базилики.
Домочадцев очень удивил этот жест, ибо они давно уже знали, что именно священник устроил им травлю.
Отец, а с чего это ты его благодаришь? гневно вспылил старший сын. Мы же по его вине пострадали.
Так то оно так, выдержал паузу Вольфганг, обдумывая, как правильно объяснить семье ход своих мыслей, но ведь тот же падре своей рукой прибил на двери храма и наше спасение.
Кузнец поведал близким про вывешенные на всех значимых зданиях города печатные копии манифеста их землячки, тридцатитрехлетний Софии Августы Фредерики Ангальт-Цербской, ныне императрицы и самодержицы всероссийской Екатерины Второй. В нем оглашалось: "ведая пространство земель Нашей Империи, между протчаго усматриваем наивыгоднейших к поселению и обитанию рода человеческого полезнейших мест, до сего еще праздно остающихся не малое число, из которых многия в недрах своих скрывают неизчерпаемое богатство разных металлов; а как лесов, рек, озер и к коммерции подлежащих морей довольно, то и к размножению многих мануфактур, фабрик и протчих заводов способность великая". Этим указом Екатерина Вторая заявила о своем намерении увеличить число российских подданных за счет переселенцев с Запада, прежде всего немцев.
Семья Шмидт не стала ждать, когда на сборном пункте Ганновера наберут достаточное количество желающих переселиться в Россию. Продав дом и погрузив на телегу домашнюю утварь и кузнечный инструмент, они тронулись в путь. Вольфганг даже ни разу не оглянулся, не одарил прощальным взглядом те места, где родился он и его дети, где похоронено не одно поколение предков. В те минуты он больше думал о будущем. Их дети, считай, уже выросли, но кузнец даже слова не обронил, когда его супруга самовольно водрузила на телегу тяжелую, кованую, на изогнутых опорах продольного качания, с медными декоративными элементами семейную колыбель. Ведь именно ради будущего потомков они решились бежать на чужбину.
Он еще не знал, что впереди их ждет тысячеверстный и многомесячный маршрут: из порта Любек, на английском пароходе через Балтийское море в Кронштадт, пересадка на небольшое суденышко, флотилия которых повезет их через Санкт-Петербург верх по реке Неве, по Шлиссельбургскому каналу в Ладожское озеро и дальше по реке Волхов до Новгорода, оттуда вниз по реке до города Торжок, а потом на подводах, а позже и на санях через Кострому, Белозерск, Кирилов, Петровск и Саратов
Им выпал долгий и изнурительный путь, который пройти будет суждено не каждому. Дорогу после Торжка переселенцы нарекут Birkenkreuzweg37. Ее по обочинам в те годы действительно усеют мноржество могилок немцев-переселенцев с наскоро сколоченными из молодых березок крестами. Под одним из них семья Шмидт похоронит свою семнадцатилетнюю Ингрид, скончавшуюся в пути от лихорадки.
В Саратове Канцелярия опекунства передала выходцев из Ганновера в руки старосты одной из уже заложенных колоний господину Мюллеру, в сопровождении которого Шмидты преодолели последние сто верст вниз по течению Волги.