Каюта для индийского попугая
Всю ночь судно бросало с волны на волну. За иллюминаторами грохотало, и по стёклам били брызги.
Держись крепче! кричал Перчиков и хотел привязать Солнышкина к койке.
Солнышкин упирался то ногами, то головой в переборку, и ему казалось, что внутри у него взад и вперёд перекатываются гружёные вагонетки.
Но к утру шторм успокоился. И Солнышкин враскачку вышел на палубу. Море было зелёным и так пахло арбузами и свежими огурцами, что из него можно было делать салат. Волны были белыми, лохматыми и прыгали у борта, как пудели в цирке. Солнышкину хотелось по-свойски потрепать их по загривку. Он перегнулся через борт, но тут за спиной раздался голос Перчикова:
Любуешься природой? А наверху баталия!
Солнышкин побежал за Перчиковым. В коридоре стоял гам. Полкоманды толпилось около каюты уборщицы Таи. Каюта находилась возле капитанской. Тая стояла с чемоданчиком и узелком и утирала глаза. В дверях топтался капитан с клеткой в руках. Перчиков возмущённо взмахнул руками:
Из-за какого-то попугая переселять человека!
Не из-за какого-то, а из-за ценного. Он куплен у факира в Индии! с усмешкой возразил Плавали-Знаем.
Не имеете права!
Послушайте, Огурчиков, Плавали-Знаем многозначительно поднял палец, вы мне надоели
Во-первых, не Огурчиков, а Перчиков! оскорбился Перчиков. А во-вторых, мы будем жаловаться начальству!
Начальство вас готово выслушать, сказал Плавали-Знаем.
Он повесил клетку на вешалку, запер каюту и опустил ключ в карман.
И попугай опять показался Солнышкину очень знакомым.
Тая взяла чемоданчик и, всхлипывая, пошла к молоденькой буфетчице Марине, которая поддерживала её под руку. Толпа зашумела. Все были возмущены. И только артельщик сверкнул зубами:
Будь я капитаном, я бы отхватил себе не одну каюту, а все четыре! И кривыми ногами он начал выписывать твист.
Прекрати! крикнул Перчиков.
А-а, Огурчиков, вам не нравится? засмеялся артельщик.
Вертится, как камбала на крючке! обозлился Перчиков и сплюнул.
Боцман только посмотрел под ноги, но промолчал.
А может, попугай и вправду особо ценный? сказал он, вздохнув.
Будь он трижды индийский начал Перчиков.
Но тут из-за двери на чисто русском языке раздался крик: «Загоню дурака! Доведёт до милиции! Загоню дурака, доведёт до милиции!»
Все переглянулись, раскрыв от удивления рты. А Солнышкин вдруг щёлкнул себя по лбу:
Вот оно что!
Он сразу же вспомнил шумную барахолку на сопке, старую спекулянтку и конечно же знаменитого попугая из Индии.
Ну всё! сказал он и сжал кулаки.
Что всё? озадаченно спросил Перчиков.
Всё! твёрдо ответил Солнышкин.
Что «всё», он ещё не решил и сам, но кулаки его были готовы к бою.
Партизанские действия на палубе парохода «Даёшь!»
Солнышкин сидел на палубе и суричил царапины. Он опускал кисть в большую банку с красным суриком и мазал палубу. Палуба становилась красной, как пожар. Руки и щёки у него тоже были красными. Ветер раздувал его чубчик и приклеивал волосы к щекам. Солнышкин отдирал их и ещё больше размазывал краску. Он всё не мог успокоиться: выжить человека из-за какого-то попугая
Сперва он решил обляпать Плавали-Знаем с ног до головы суриком. Потом этот способ показался Солнышкину неподходящим. Он размашисто поставил кистью на палубе крест. Потом ещё один, а за ним и третий, так как забраковал ещё два придуманных способа.
О чём ты задумался? забеспокоился подошедший Перчиков. У тебя вся палуба в крестах!
Задумаешься!
А в чём дело?
Дело в том, что я кое-что знаю. Помнишь, я рассказывал тебе про барахолку, про свои приключения?
А как же! с достоинством ответил Перчиков. Память ему никогда не изменяла
Так вот. Этого капитанского попугая я уже видел.
Где?
На барахолке! И Солнышкин рассказал ему про встречу со знаменитым попугаем.
Эй, братцы, о чём вы там шепчетесь? раздался вдруг рядом бас. Это огромный машинист Мишкин только что кончил смазывать лебёдку и, присев рядом с Солнышкиным, поставил сбоку банку с жёлтым, как вазелин, солидолом.
Солнышкин ещё раз пересказал историю с капитанским попугаем.
Ну, ты сам не очень-то воюй! сказал Перчиков. Мы его на общем собрании
На собрании! хохотнул Мишкин. Насолидолить бы ему и артельщику пятки, чтобы катились по шарику до самого полюса, вот и всё собрание!
Как ты сказал? переспросил Солнышкин и насторожился.
Насолидолить бы, говорю, пятки, повторил Мишкин и пошёл искать папиросу, потому что никак не мог отвыкнуть от дурной привычки курить.
Следом за ним ушёл по своим делам Перчиков, а банка с золотистым солидолом осталась стоять рядом с Солнышкиным
Когда Мишкин вернулся, выпуская колёсики дыма, банки уже не было. Мишкин, недоумевая, потоптался около Солнышкина, пожал плечами и пошёл к лебёдке. Он оглядел лебёдку, посмотрел под скамью, но банки нигде не было.
Вот ещё артистка! усмехнулся Мишкин и побрёл в машинное отделение.
Солнышкин как ни в чём не бывало продолжал усердно суричить палубу. И никто, даже Перчиков, не смог бы догадаться, что он никак не дождётся наступления вечера.
Наконец солнце село, и наступила темнота.
Боцман с командой отправился в столовую, и оттуда тотчас раздался весёлый стук домино и крики: «Дупель два!», «Есть два четыре!».
Перчиков пошёл на вахту в радиорубку.
Потом по трапу прогрохотали тяжёлые сапоги. Это Плавали-Знаем поднялся в рулевую.
И Солнышкин, оглядываясь, выбрался на палубу. Над головой висела луна и перемигивались звёзды, будто знали что-то весёлое. Солнышкин подошёл к грузовику, открыл дверцу и вытащил из кузова банку. Теперь начиналось самое опасное. Он снова заглянул в коридор. Там никого не было. Вверху тускло мерцали ночные лампы. Солнышкин быстро пошёл вперёд. Около каюты с попугаем он нагнулся и стал размазывать солидол по палубе. И тут невдалеке раздалось какое-то лопотание и вкусно запахло. Это артельщик тащил Плавали-Знаем собственноручно сваренные сардельки.
«У, подхалим! зло подумал Солнышкин. Помешал!»
Едва он успел вбежать в свою каюту, как за углом раздался толстый шлепок, крик, будто квакнула жаба, и мимо Солнышкина пролетела пара горячих сарделек. Артельщик поскользнулся на солидоле и прокатился на спине. На шум из рубки выглянул Плавали-Знаем и удивлённо открыл рот, чтобы спросить у артельщика, что он делает. Но тут же одна капитанская нога скользнула вперёд, вторая промчалась впереди первой, задралась чуть не в потолок, и Плавали-Знаем шлёпнулся на палубу.
Так вот что ты здесь делаешь! прохрипел он, уставясь на артельщика и сжимая кулаки.
Да я сам чуть не отбил печёнку! возразил тот. Это кто-то из машинистов наследил. Я нёс сардельки. Вкусные, очень вкусные. Вот, попробуйте! Он с улыбкой подобрал валявшуюся у ног сардельку и протянул Плавали-Знаем. Чудесная сарделечка!
Что?!
Вкусная! И артельщик торопливо сунул сардельку себе в рот.
Шагай отсюда!
В один миг, в один миг! залебезил артельщик и, улыбаясь, начал пятиться за угол.
Плавали-Знаем поковылял к каюте, где жили Тая и буфетчица.
Откройте! ударил он в дверь кулаком.
Дверь приоткрылась, и из неё, как из скворечника, выглянула Таина голова.
Убрать! показал Плавали-Знаем на перепачканный солидолом порог её бывшей каюты.
Ночью? удивилась Тая. А почему?
А потому, пробурчал Плавали-Знаем, потирая место, на которое только что шлёпнулся. Один глаз у него спрятался в щёлку, будто прицелился, а второй готов был выстрелить, как пушечное ядро.
Тая, тяжело вздыхая, стала мыть палубу, а Плавали-Знаем протопал снова на мостик.
«Ну ладно, я тебе ещё не то покажу! подумал Солнышкин. Всё это время он выглядывал из-за двери и еле сдерживал смех. Я тебе покажу, как по ночам гонять людей!»