На, смотри, повернулся, оправдываясь Бабенко, снайпер в спину, точно под левую лопатку.
Запёкшиеся кровавые пятна на зелёном сукне произвели на радиста должное впечатление. Лицо его побледнело, заметно было, как он часто сглатывает, пытаясь избавиться от приступов тошноты.
В отличие от Дьякова, Бабенко новобранец понравился: Камышев был хорош собой, а главное, в нём ещё не было убито чувство человеческой любви к ближнему. Его с головой накрывала своего рода девственность, которой давно уже были лишены все его знакомые медсёстры, заражённые будничным лицезрением искалеченной мёртвой или раненой плоти.
А это тебе, радист, с ласковой улыбкой протянул он комплект формы. Автоматная очередь как на швейной машинке по диагонали шесть пулевых отверстий.
Зачем это? еле вымолвил Камышев, с неприязнью забирая сложенные в стопку брюки и гимнастёрку.
Как совсем стемнеет, переправляемся вплавь на тот берег, поэтому важно с собой иметь сухой комплект белья и форму. В тылу врага мы должны быть в полной боевой готовности, ни одна мелочь не должна помешать нам выполнить боевую задачу, спокойно объяснил командир. Поэтому сейчас переодеваемся в это, а свой комплект укладываем в вещмешки. Усёк?
А почему надо обязательно надевать чужую гимнастёрку? недоумевал новобранец. Почему нельзя так вплавь, без одежды, сейчас, ведь, лето, тепло.
Помяни царя Соломона и всю мудрость его, со вздохом, качая в стороны головой, запричитал Дьяков.
Ты как же храбрец-молодец, хочешь: в исподнем или совсем голышом? захохотал Бабенко. Смотри, а то раки днепровские всё хозяйство клешнями откусят, и повоевать не успеешь.
Камышев растерянно смотрел на командира.
Это нужно для маскировки, коротко и чётко ответил Барков.
Есть для маскировки, наконец-то взял себя в руки Камышев и быстро переоделся.
Дьяков и Бабенко со знанием дела смотрели в расстрелянную грудь молодого солдата.
Как же он сразу не умер? перекрестился сержант.
Егорыч, фельдшер, значит, который в медсанбате, сказал: двое суток ещё промучился, поделился важной информацией Бабенко.
Нет, снова закачал головой Дьяков, я так не хочу, по мне уж лучше сразу насмерть.
«Сразу насмерть» одними молитвами не заслужишь, подтрунил над товарищем Бабенко.
Много ты понимаешь, ухарь, отмахнулся сержант, лучше оружие лишний раз проверь.
Оба мои пулемёта всегда наготове и бьют по врагу без промаха, товарищ сержант! расплылся в широкой улыбки уроженец Курска. Осечек не дают!
Тьфу! снова сплюнул Дьяков и взялся за трофейный карабин «Маузер».
Бабенко всегда брал с собой на задание ДП, ручной пулемёт Дягтерёва Пехотный. Барков не раз предлагал последнему заменить его на более лёгкий ППШ (пистолет-пулемёт Шпагина), который сам использовал в бою, но тщетно.
Без пулемёта в жаркой перестрелке Бабенко чувствовал себя беззащитным. Да, оружие было тяжёлым и неудобным на марше, но пару раз его огневая мощь спасла им жизни во время прорыва из окружения.
Оружие есть? спросил Барков у вновь прибывшего.
Никак нет, ответил Камышев. Мне сказали, что оно мне не понадобится.
С каких это пор красноармейцу на войне оружие не понадобится? прыснул от смеха Бабенко. Эдак мы скоро благодаря нашим отцам-командирам фашиста голыми руками душить научимся.
Да заткнись ты, упрекнул за крамольные речи своего приятеля Дьяков. От твоей болтовни греха не оберёшься.
Барков снял со своего ремня кобуру с наганом и протянул её Камышеву:
Пользоваться умеешь?
Обучен, ответил радист, принимая кобуру.
В человека стрелял? уточнил свой вопрос командир.
Камышев замялся, стесняясь перед мужчинами сказать правды.
Отвечать на вопрос командира необходимо по всей форме, напомнил капитан.
Виноват, опомнился Камышев. Никак нет. В человека не стрелял.
Помяни царя Давида и всю кротость его, с очередным вздохом разочарования затараторил Дьяков. Он не только сам потонет, но и группу за собой на дно потащит.
Я хорошо плаваю, возразил новобранец. Я в Москве с детства в бассейн хожу. Я на Спартакиаде за институт плавал.
Бабенко весело присвистнул.
Дьяков не унимался:
Помяни царя Соломона, и всю мудрость его.
Из Москвы? переспросил Барков. А как в Смоленске оказался?
К родственникам приехал на каникулы, а тут война, я и записался добровольцем. Когда узнали, что я в радиолюбительском кружке состою, тут же определили в радиосвязь. Вы не волнуйтесь, товарищ командир, я справлюсь, не подведу.
«Как будто мысли прочитал», подумал про себя Барков. Говорить было нестерпимо больно.
Это как в фотоателье, взял над молодым добровольцем шефство Бабенко. Смотри в чёрный кружочек, он указал на дуло своего пулемёта, только вместо птички из этого кружочка вылетит чья-то смерть. Если выстрелишь ты, то смерть будет чужая, если промедлишь, на секунду засомневаешься, вылетит смерть твоя или твоих боевых товарищей, то есть нас. Понял?
Так точно, кивнул Камышев.
Самое главное на той стороне соблюдать тишину, а значит, не разговаривать без критической необходимости, продолжил наставление Барков. Не обнаружить себя для противника это самое важное условие нашего выживания. Мы не имеем права погибнуть, не выполнив боевой задачи. Будет страшно тишина, будет больно тишина. Запомни, там мы невидимки. Наша цель не убивать как можно больше врагов, наша цель выполнить поставленную командованием задачу. Усёк?
Так точно, ответил Камышев.
Тогда вперёд, скомандовал Барков. Двадцать минут как уже стемнело.
Сели на дорожку, подкорректировал приказ командира Дьяков. Молодой встаёт первым.
Не бери в голову, студент, подмигнул, взваливая пулемёт на плечи, Бабенко. На том свете лишние мысли ни к чему.
* * *
С наступлением ночи звуки войны стихли. Лишь изредка были слышны выстрелы, и шальные пули рассекали теперь желанный прохладный после жаркого дня воздух.
То и дело вверх взвивались световые заряды с обоих берегов Днепра, оставляя за собой характерный шлейф, и группа разведчиков вынуждена была пригибаться к земле, чтобы заранее не обнаружить чужому глазу маршрут своего передвижения.
Камышеву казалось, что он слышит немецкую речь с той стороны, но ни одного конкретного слова ему разобрать так и не удалось.
Впереди у самой воды закрякала проснувшаяся утка, и командир сделал знак рукой спускаться вниз.
Это Чингис, давно высматривающий в темноте своих, наконец-то обрёл долгожданное спокойствие. Как только четвёрка бойцов спустилась на песчаную отмель, он тут же бесшумной ящерицей распластался на плоту и обратил все свои чувства на чужую сторону.
Остальные быстро сняли сапоги, погрузили их вместе с другими вещами и оружием рядом с Чингисом и, зацепившись за стянутые канатной верёвкой с трёх сторон брёвна, отплыли на вражескую территорию.
Днепр был тёплый и ласковый, и Камышеву до сих пор не верилось, что он уже целый день как на войне.
23 июня, ближе к вечеру, он уже записался добровольцем на одном из смоленских призывных пунктов. Родственникам, у которых гостил, он ничего не сказал о своём решении, просто оставил записку с просьбой передать обо всём родителям в Москву.
Первый налёт на Смоленск фашисты совершили 24 июня, когда Камышев уже покинул город, перебравшись в одну из близлежащих военных частей для прохождения ускоренных курсов радистов.
Две недели учились принимать и передавать сообщения на радиостанции РБ(3-Р), поступившей на вооружение Красной Армии в 1940 году.
После курсов, успешно пройдя аттестацию, он взвалил на свои плечи около 30 килограмм ценного железа и попал в распоряжение 13-ой армии, укрепившейся к тому времени на левом берегу Днепра и готовившей контрудар немецкому наступлению.