Впрочем, обыск и расспросы не дали никаких результатов. Престарелая девица ничего не слышала до того, как появились полицейские, ни шума борьбы, ни криков агонии, ни перебранки; майор Парбери тоже.
Кроме того, не нашли никакой подозрительной улики, ни малейшего следа крови, ничего, что давало бы возможность предположить, что несчастный Шапман побывал в одной из этих комнат.
Странно, прошептал следователь. Все это действительно странно
И простодушно добавил:
Я все меньше и меньше что-либо понимаю. Целый ряд обстоятельств частично ускользает Что вы об этом думаете, господин Ленорман?
Господин Ленорман наверняка собирался отпустить одно из тех острых словечек, в которых обычно проявлялось его скверное расположение духа, когда появился запыхавшийся Гурель.
Шеф мы нашли вот это внизу в администрации отеля на стуле
Это был небольших размеров пакет, завернутый в черную саржу.
Его открывали? спросил начальник.
Да, но когда увидели, что в нем находится, снова свернули в точности, как было, и очень крепко связали, можете посмотреть.
Развяжи!
Гурель снял обертку, и все увидели брюки и пиджак из черного мольтона, которые, должно быть, сложили наспех, о чем свидетельствовали складки ткани.
В середине лежало полотенце, все испачканное кровью его, судя по всему, погружали в воду для того, чтобы уничтожить следы рук, которые им вытирали.
В полотенце обнаружился стальной кинжал с инкрустированной золотом рукояткой. Он был красным от крови, крови трех мужчин, за несколько часов зарезанных невидимой рукой среди толпы в три сотни человек, ходивших туда и сюда в просторном отеле. Эдвард, слуга, тотчас признал кинжал принадлежащим господину Кессельбаху. Еще накануне, до нападения Люпена, Эдвард видел его на столе.
Господин управляющий, сказал начальник Уголовной полиции, запрет отменяется. Гурель, ступай отдай приказ, чтобы освободили двери.
Вы, стало быть, полагаете, что Люпен мог выйти? спросил господин Формери.
Нет. Автор тройного преступления находится в отеле, в одной из комнат, или, точнее, среди путешественников, которые собрались в холле или в гостиных. На мой взгляд, он проживал в отеле.
Невозможно! И потом, где бы он мог сменить одежду? И как он одет теперь?
Этого я не знаю, но утверждаю, что было именно так.
И вы позволите ему уйти? Ведь он преспокойно уйдет, руки в карманах.
Тот из путешественников, кто уйдет таким образом, без багажа, и не вернется, и будет виновным. Господин управляющий, будьте любезны сопроводить меня в администрацию. Мне хотелось бы подробно изучить список ваших клиентов.
В администрации господин Ленорман нашел несколько писем на имя господина Кессельбаха. Он передал их следователю.
Была еще посылка, которую только что доставила парижская служба почтовых посылок. Оберточная бумага была частично надорвана, и господин Ленорман смог увидеть эбеновую шкатулку, на которой было выгравировано имя Рудольфа Кессельбаха.
Он открыл ее. Кроме осколков зеркала, местоположение которого еще было видно на внутренней стороне крышки, в шкатулке лежала визитная карточка Арсена Люпена.
Однако начальника Уголовной полиции поразила, казалось, другая деталь. Снаружи, под коробкой, находилась маленькая этикетка, окаймленная синим, похожая на этикетку, подобранную им в комнате на пятом этаже, где нашли портсигар, и на этой этикетке также значилась цифра 813.
Господин Ленорман начинает действовать
I
Огюст, пригласите господина Ленормана.
Секретарь вышел и через несколько секунд вернулся с начальником Уголовной полиции.
В просторном кабинете министерства на площади Бово находились три человека: знаменитый Валангле, лидер радикальной партии на протяжении тридцати лет, ныне председатель Совета и министр внутренних дел, генеральный прокурор Тестар и префект полиции Делом.
Префект полиции и генеральный прокурор не поднялись со стульев, на которых сидели во время долгого разговора, только что состоявшегося у них с председателем Совета, но сам Валангле встал и, пожав руку начальнику Уголовной полиции, обратился к нему самым радушным тоном:
Я не сомневаюсь, дорогой Ленорман, что вы знаете причину, по которой я просил вас прийти?
Дело Кессельбаха?
Да.
Дело Кессельбаха! Нет человека, который не помнил бы не только трагическое дело Кессельбаха, сложный клубок которого я взялся распутать, но и малейшие перипетии той драмы, что взбудоражила нас всех за два года до войны. И нет никого, кто не помнит необычайного волнения, которое оно вызвало во Франции и за ее пределами. А между тем еще больше, чем это тройное убийство, совершенное при столь загадочных обстоятельствах, еще больше, чем отвратительная жестокость этой резни, больше всего население потрясло другое неожиданное появление, можно сказать, воскресение Арсена Люпена.
Арсен Люпен! О нем не было ни слуху ни духу в течение четырех лет после его невероятного, ошеломляющего приключения с Полой иглой, с того дня, когда на глазах у Херлока Шолмса и Изидора Ботреле он исчез во тьме, унося на спине труп своей возлюбленной, а за ним последовала его старая кормилица Виктория.
С того дня Люпена считали мертвым. Такова была версия полиции, которая, не обнаружив следов своего противника, просто-напросто похоронила его.
Некоторые, однако, предполагали, что он спасся, приписывали ему мирное существование добропорядочного обывателя, который возделывает свой огород в окружении детей и супруги; другие же утверждали, будто, сломленный тяжким горем, устав от мирской суеты, он заперся в каком-нибудь монастыре траппистов.
И вот теперь он объявился снова! И возобновил свою беспощадную борьбу против общества! Арсен Люпен вновь становился Арсеном Люпеном, сумасбродом, приводящим в замешательство, отважным, гениальным Арсеном Люпеном.
Однако на сей раз поднялся крик ужаса. Арсен Люпен убил! И дикость, жестокость, беспощадный цинизм возможного злодеяния были таковы, что сразу легенда о симпатичном герое, при случае сентиментальном авантюристе-рыцаре уступила место новому представлению о бесчеловечном чудовище, кровавом и свирепом. Толпа возненавидела и устрашилась своего бывшего кумира с еще большей силой, нежели некогда восхищалась им за его легкое изящество и веселый располагающий нрав.
И тогда негодование этой испуганной толпы обернулось против полиции. Прежде все лишь смеялись. Прощали одураченного комиссара из-за той комичности, с какой он бывал одурачен. Но шутка затянулась, и теперь в порыве возмущения и ярости от властей требовали отчета за неслыханные преступления, которые те бессильны были предотвратить.
В газетах, на общественных собраниях, на улице, даже на трибуне палаты депутатов происходили такие взрывы гнева, что правительство всколыхнулось и всеми средствами старалось успокоить общественное возбуждение.
Валангле, председатель Совета, имел ярко выраженное пристрастие к полицейским расследованиям и нередко с удовольствием, вникая во все детали, следил за некоторыми делами вместе с начальником Уголовной полиции, качества и независимый характер которого высоко ценил. В свой кабинет он вызвал для беседы префекта и генерального прокурора, а потом и господина Ленормана.
Да, дорогой Ленорман, речь идет о деле Кессельбаха. Но прежде чем говорить об этом, хочу привлечь ваше внимание к одному обстоятельству обстоятельству, которое особенно беспокоит господина префекта полиции. Господин Делом, объясните, пожалуйста, господину Ленорману