Сборник рассказов
Цветок лотоса
Евгения Корелова
© Евгения Корелова, 2023
ISBN 978-5-0060-1513-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ПРОЩАНИЕ
Алина Павловна скончалась. Сейчас она покоилась в общем коридоре в гробу, установленном на пяти табуретках. Сначала подставили три табуретки, но Алина Павловна угрожающе пошатывалась, пришлось укрепить. В комнате покойницу оставить было нельзя, потому что там, кроме нее, жил сын с беременной веснушчатой невесткой, которую неукротимо рвало даже от яичницы.
Алина Павловна, вместе с жизнью потерявшая еще килограммов десять веса, лежала, скрестив руки на груди, протянув ноги из-под коричневого платья дешевого сукна самого чистого, из того, что сын нашел в ее мучительно воняющем нафталином гардеробе. Алина Павловна источала слабый сладковатый запах, который вроде и не чувствуешь, но коль уж поймаешь, то уже никуда от этого духа не денешься. Сморщенное при жизни черносливное лицо Алины Павловны разгладилось и поблескивало прозрачной, натянутой на скулы кожей. Нос по-буратиньи заострился, и делал покойницу практически неузнаваемой. Платок на голове был крепко подвязан под челюстью, чтобы та не открывалась. Глаза, некрасиво утопленные в кофейных глазницах, сын несколько раз пытался закрыть указательными пальцами. За процессом этим подглядывал Витька из третьей комнаты. Глаза не хотели закрываться до конца, и сын, тихо ругаясь, давил на них, удерживая в экспозиции. Когда сын ушел, Витька подкрался к Алине Павловне. Он впервые видел мертвое тело и не верил до конца, что оно совсем-совсем неживое. Витька осторожно взял Алину Павловну за руку. Ладонь приклеилась к другой руке, и Витька с усилием потянул. Рука была тестоватой, липкой и холодной. Ногти Алины Павловны посинели у основания.
Приехала ритуальная машина. Все жильцы вышли в коридор. Высокий рыхлый сотрудник похоронного бюро с выступающим вперед подбородком, перед входом в квартиру художественно матерившийся на помощников, профессионально поднял брови в молитвенном сочувствии и произнес неожиданно тонким голосом:
Можете попрощаться с покойной
Жильцы обступили Алину Павловну. Беременная бледная невестка сдерживала приступы тошноты и раздраженно подсчитывала, сколько денег пришлось потратить сыну на эти ритуальные изыски. Сын, нахмурившись, смотрел на худое лицо матери и вспоминал, почему-то, как она заставляла его есть пирожное, спрятавшись от друзей за дерево, чтобы не делиться. И не таясь от себя, ощущал радость наконец, они останутся одни в большой комнате, которую в проекции можно будет разменять через несколько лет.
Вересовы, тщедушные молодые супруги из второй комнаты, милые, как тушканчики, всегда думали одновременно об одном и том же. Сейчас они проголодались и терпеливо ждали, когда освободятся табуретки из-под гроба на кухне не на чем было сидеть.
Алкаш Анисим, из первой комнаты хмуро смотрел на ноги покойницы. Он уже подержался за них утром, суеверно разгоняя страх (примета такая). То ли ноги, то ли опохмел страх устранили. В голове у Анисима в разной последовательности возникали не связанные друг с другом слова «Кордебалет», «Катавасия» и «Избиение младенца».
Виктор Михалыч, дед Витьки, помнил Алину Павловну молодой. У нее была большая грудь и маленький, вечно сопливый сын. И комнату ей дали совсем маленькую. Позже Виктор Михалыч, сидя у следователя в душном каменном кабинете, недоуменно смотрел на аккуратно выведенные на тонкой, как промокашка, бумаге слова «Нелестно отзывался о Сталине». Когда его этапировали, Алина Павловна энергично въехала в их с женой просторную комнату, а жене даже благодушно помогала перетаскивать вещи в свою.
Витька, его внук, неотрывно смотрел на лицо Алины Павловны и пытался заплакать. В его понимании смерть любого человека должна была вызывать слезы. И внутренне он представлял, как все и недовольная пузатая невестка, и угрюмый сын, и медленно моргающий Анисим, и дед некрасиво кривят рот и горько плачут над покойницей. Витька все настраивал себя на нужный лад, «размачивая». Вспоминал школьные обиды. Как старшеклассник, бугай Трифонов, толкнул его, заставляя позорно растянуться перед всеми. Как учительница, сложив губы тонкой ниточкой, зачитывала классу его сочинение, выделяя нелепые орфографические ошибки, и весь класс гоготал. Как полгода назад пропала его любимая кошка, ласковая, серая в полоску, беспрестанно утробно урчащая у него на коленях. Наконец, Витька выдавил из себя тяжелую неподвижную слезу, часто задышал и зашмыгал носом, но, получив крепкую затрещину от деда, мгновенно плакать расхотел.
Рыхлый ритуальщик с челюстью глубокомысленно вздохнул и также тонко и старательно вежливо проговорил:
Если все попрощались с покойной, мы можем уносить. Желающие, пройдите в машину.
Все молчали, не двигаясь с места. Ритуальщик понял, что сегодня он поедет один.
ДЕРЕВО
Дерево было скорее всего сосной. Но нельзя сказать наверняка. Что-то смущало. Вполне возможно, какие-то частицы от лиственницы генетически внедрились в ствол и иголки они были мягче, чем у сосны. Высота Дерева была недосягаемой, но основной характеристикой была дубовая долговечность. Дуб. Он тоже имел причастность к рождению Дерева. И не только. Уж понамешано понамешано всякого древесного.
Сначала оно стояло в густом лесу вокруг была тьма других деревьев. Но Дерево пережило многих. Незаметно лес начал редеть, а оно стояло.
В давние забытые времена у Дерева останавливались ненадолго лишь лесные звери. Иногда на несколько лет на ствол ее присаживались уродливые древесные грибы или плесень какая-нибудь, потом исчезали. Пару раз дерево до верхушки покрывалось мховым ковром.
Когда в лес пришёл первый человек Дерево это запомнило. Он долго лежал, потом сидел в его тени, уткнувшись тёплой спиной в ствол, и Дерево уже почти привыкло к его теплоте, когда вдруг человек встал и непонятно откуда взявшимся кривоватым грубым ножом срезал несколько широких полос с его, Дерева, коры, затолкал себе в мешковидную сумку и ушёл. Позже Людей стало много. Несколько дровосеков в разные годы пытались дерево срубить, но как-то не срослось. Точнее срослось у Дерева большие пробоины от топоров медленно, но зажили почти полностью.
Лесных зверей тоже стало намного больше. Один медведь часто приходил к Дереву и нудно точил о него лапы, как большая тупая кошка. Дерево было добрым, но медведя просто возненавидело, потому что было больно и обидно. По ночам Дерево позволяло себе плакать густыми ароматными смолянистыми слезами.
Впрочем, когда медведя гнали во время охоты, и с ним случилась медвежья болезнь прямо около Дерева, оно даже немного пожалело его. И обосранность ствола не причиняла такой боли, и не была так обидна, как заточка когтей. Дерево простило медведя за все. Тем более, что в эту охоту его всё-таки пристреляли.
В последние годы стало появляться и много домашних животных. Дерево догадывалось, что лес изменился, и та часть, в которой оно находилось, что называется, окультурили.
Было очень много собак, сначала больших, похожих на волков, потом поменьше, а потом и вовсе пошли какие-то побрёхивающие курчавые шавки.
Все собаки непременно мочились под Дерево. Вот как в первый раз один пёс поднял заднюю лапу, так потом каждая сволочь подходила, принюхивалась кто быстро нюхал, кто длительно, словно кайфуя от запаха а потом непременно поднимала ногу и обновляла мочевые подтеки. Кабели в основном. Но и суки приходили. Суки, по наблюдению Дерева, больше не то чтобы мочились, а в общем как медведь.