Затем доктор познакомил Зотовых с содержанием заметки о ските, написанной в какой-то эмигрантской газете:
«В 1919 году по берегу озера проходил отряд красноармейцев. Отряд набрел на скит. В надежде поживиться монастырским золотом он расстрелял двух монахов. Золота, естественно, не нашли. Тела невинноубиенных были похоронены местными жителями. Одним из убиенных был монах Николай».
История загадочной жизни братьев и Адель заинтриговала Зотовых, они решили разобраться в ней.
Прощаясь за столиком в кафе, Зотов сказал Белокобыльскому, что живёт с женой в Италии уже 30 лет, а во Франции на отдыхе. Обменялись адресами.
Через полгода Тихон Касьянович получил от Зотова письмо, в котором граф сообщил, что Адель Новикова живёт в Париже на Rue du Pot-de-Fer, 14 с мужем Новиковым Никитой Петровичем.
Глава 1. Граф Зотов
Граф Егор Иванович Зотов получил письмо. Он сразу узнал её почерк по наклонной влево букве «д» в адресе. С трепетом в груди вскрыл конверт, вынул из него фото и небольшой листок бумаги, свёрнутый вдвое. Не разворачивая листок, Егор Иванович отложил его в сторону и взял в руки фотографию, на которой была изображена молодая элегантная дама в светлой летней шляпке. Трепетно забилось его сердце, но этот трепет был Зотову приятен, ибо на фото была изображена та, которую он безмерно и всеохватывающе любил.
Вероника, милая Вероника! Любовь моя! то прижимая к сердцу, то целуя образ, запечатлённый на фотографии, шептал граф, обливая маленький глянцевый листик своими горячими слезами.
Солнечный луч, отразившись от полированной столешницы рабочего стола, заглянул во влажные глаза хозяина кабинета и вывел его из приятных воспоминаний, вызванных фотографией. Не отнимая от фото взгляд, Зотов с трепетом в сердце повернул его обратной стороной и прочитал: «Милому другу Егору Ивановичу на долгую память».
Ты не забыла меня, милая Вероника! Ты не забыла меня, милая моя! Ты помнишь! О! какое это счастье! Любимая, родная, дорогая моя! прижимая фотографию к сердцу, восклицал граф.
Одинокий листок бумаги письмо, отложенное в сторону, возвратил графа в реальность дня. Осторожно взяв листок в руку, как будто он был не бумажный, а из тонкого хрусталя, Зотов развернул его и не увидел знакомый почерк. Писал, кто-то другой, это насторожило и встревожило его. Опустив листок на столешницу, Егор Иванович вышел из-за стола и направился в противоположную от него сторону к книжному стеллажу. Подойдя, задумчиво посмотрел на книги, как бы выискивая в них ответ на важный вопрос, развернулся и торопливо зашагал в противоположную сторону к высоким арочным окнам, в одно из которых билась чёрная птица.
Кыш, негодница! замахал на неё граф, но чёрная вестница даже не приподняла голову. Кыш! Кому сказал! Возмутился Егор Иванович и постучал по стеклу. Ворона лениво приподняла голову, впилась своими чёрными глазами в глаза человека, раскрыла клюв, сказала что-то на своём вороньем языке, взмахнула крыльями и взмыла вверх, оглашая окрестности графского поместья тяжёлым криком.
Чувство тревоги огненным обручем сжало сердце графа и направило его встревоженный взгляд на свёрнутый вдвое листок бумаги, прилепившийся ярким белым пятном к ореховой полировке стола. Стремительно подбежав к столу, Егор Иванович схватил этот влекущий к себе листок, раскрыл его, молниеносно пробежал глазами по его ровным чётко писаным строкам и рабочие апартаменты усадьбы потряс болезненный крик
***
Граф Егор Иванович Зотов лежал на диване, рядом с ним суетилась прислуга.
Врач?! Где Тихон Касьянович? Кто-нибудь послал за врачом?
Уж минут десять, как послали-с!
Где же он, Господи? Что так долго?
Едут! Едут! откликнулся стоящий у окна мальчик.
Ну, слава те Господи!
Егор Иванович, лежите, лежите! Тихон Касьянович прибыли-с. Всё будет хорошо будет хорошо-с.
В кабинет быстрой походкой вошёл врач.
Ну-с, что с вами, голубчик мой дорогой? подойдя к графу проговорил Тихон Касьянович. Дайте-ка-с вашу руку. Так-с, так-с, считая пульс. Ну, что ж, хорошо-с. Пульс частый, но ровный, хорошо-с, дорогой мой, хорошо-с. Сейчас я вам микстурку дам и всё образумится а что это у вас в кулаке-то-с Бумага-с? Не она ли, дорогой мой, причина вашего обморока? Дайте-ка-с её мне Я должен знать, отчего такая реакция вашего организма.
Оставьте, Тихон Касьянович! Это личное! с болью в голосе ответил граф.
Что-нибудь с вашей маменькой? Не приведи, Господи!
С ней всё нормально, приподнимаясь с дивана, проговорил Егор Иванович.
Вот и славно-с, вот и славно-с! ответил Тихон Касьянович, отсчитывая в мензурку какие-то терпкие по запаху капли. Сейчас капельки-с при́мите, дорогой мой Егор Иванович, и сердечко ваше драгоценное-с заработает как часики Будьте уверены-с всё образумится!
Уже никогда и ничто не образумится, поднося мензурку к губам, подумал граф Зотов. Никогда!
После ухода врача, Егор Иванович расправил зловещий листок на колене и вновь пробежал глазами по его строкам.
Нет! Нет! Нет! прокричал Егор Иванович и, сжав ладонь в кулак, крепко ударил себя по лбу. Этого не может быть! И ещё дважды, но тише. Этого не может быть! Этого не может быть!
В следующий миг граф, уткнувшись в подушку на диване, вздрагивал от удушающих слёз.
***
На следующий день Тихон Касьянович Белокобыльский прибыл в усадьбу графа справиться о его здоровье.
Чудесно, дорогой вы наш Егор Иванович, чудесно-с! выслушав дыхание графа и его сердце по стетоскопу, проговорил Белокобыльский. Кризис миновал! Сейчас покой, только покой, дорогой Егор Иванович! И капли, обязательно капли три раза в день. Я оставлю вам флакон и напишу, сколько капель принимать, а сейчас выпить, непременно-с выпить. Отмерив капли в мензурку, Белокобыльский подал лекарство графу. Непременно-с, непременно-с выпейте, дорогой Егор Иванович. Успокаивает сердце.
Никакое лекарство, дорогой Тихон Касьянович, ныне и навсегда уже не успокоит моё сердце разве что смерть, с тоской в голосе ответил граф.
Боже вас упаси, говорить так, дорогой Егор Иванович. Вы ещё так молоды. Позвольте поинтересоваться, сколько вам лет?
5 августа исполнилось ровно тридцать.
Тридцать изумительный возраст. Поверьте-с, всё, что ныне тревожит вас не скажу, что забудется, сгладится. Иначе никак! Добрая память и воспоминания о светлых днях жизни не только лучшее лекарство, но и дань тем, кто, когда-то любил вас. Я прав? Не это ли было причиной вашего обморока, дорогой Егор Иванович?
Вы всегда правы, Тихон Касьянович. Я понимаю всё, но сейчас мне очень тяжело.
На природу! На природу, дорогой наш! Пойдите на охоту, а лучше на реку. Посидите с удочкой, повспоминайте, в крайнем случае, поплачьте. Облегчите свою душу. Уверен, тот, о ком вы страдаете, будет счастлив видеть вас в здравии и с улыбкой на лице, нежели в горе и печали с хмурым лицом. Оттуда всё видно, поверьте! Если желаете, составлю компанию.
Я непременно приглашу вас, Тихон Касьянович.
Вот и славно-с! А пока позвольте откланяться. Поняв, что граф более не нуждается в нём, Белокобыльский оставил Зотова одного с его грустными мыслями.
Через неделю Егор Иванович пригласил Тихона Касьяновича к себе в дом.
Решил воспользоваться вашим советом, уважаемый Тихон Касьянович, только с небольшим отступлением, без какого-либо вступления проговорил граф, протягивая соседу-врачу руку для приветствия. На охоту и на рыбную ловлю мы не пойдём, не тот для этого день и на это есть причина, о которой немного погодя, а сейчас прошу следовать со мной.
В большой светлой столовой был накрыт богатый закусками, винами и напитками стол.
Прошу, садитесь рядом. У меня есть, что вам рассказать, уважаемый Тихон Касьянович, проговорил граф, указывая на стул слева от себя и сказав прислуге, чтобы подавали на стол горячее.