На Черный минарет стремительно упала тень. Но Бел-Ярнак остался невозмутим; славный и прекрасный город по-прежнему сиял, несмотря на странные тонкие голоса, что раздались на его улицах.
Горе, горе Бел-Ярнаку! Тень сгущалась, пока не охватила весь Черный минарет; полуночная мгла зловеще окутала колдуна Торазора. Он был один в своих покоях; ни луча света не проникало сквозь жуткую тьму, возвещавшую о приходе Его Темного Сиятельства. Медленно, тягуче перед Торазором встала фигура. Жрец вскрикнул и отвел глаза, ибо душа любого, кто взглянет на Того-что-живет-по-ту-сторону, обречена на вечные муки.
Голос божества раскатился под Черным минаретом, словно звон гигантского набатного колокола. Но слышал его только Торазор, ведь он единственный призвал Друм-ависту.
Кто потревожил мой сон?! вскричал бог. Теперь мои грезы порваны в клочья и мне придется сплести новые. Множество миров огромного космоса ты разрушил, но есть другие миры и другие грезы, быть может, и на этой планетке я найду чем развлечься. Ведь не зря меня прозвали Насмешником.
Пряча глаза и дрожа от страха, Торазор ответил:
О великий Друм-ависта, имя твое мне известно; я его произнес. Но даже тебя не минует злой рок, если ты откажешься исполнить одно пожелание того, кто тебя призвал.
Тьма задрожала и запульсировала.
Так приказывай, иронично ответил Друм-ависта. О ничтожный глупец, приказывай своему богу! Испокон веков люди желали подчинить себе богов, но так и не преуспели в этом.
Но Торазор не внял предостережению. Его терзала лишь мысль об эликсире, могущественном волшебном средстве, способном превратить что угодно в редчайший элемент, и он без страха заявил об этом Друм-ависте. Только этого он желал.
И все? задумчиво проговорил бог. Ради такой мелочи ты нарушил мой сон? Но я выполню твое желание, не будь я Насмешником. Сделай то-то и то-то.
И Друм-ависта рассказал, как превратить все в Бел-Ярнаке в редчайший металл. Затем бог исчез, а с ним ушла и тень. Друм-ависта вновь погрузился в сонные думы, сплетая хитрые космогонии, и вскоре забыл о Торазоре. А колдун трепетал от восторга: на полу у его ног лежал драгоценный камень прощальный подарок бога.
Камень пылал удивительным огнем и разбрасывал искры, освещая темную комнату, прогоняя тени в углы. Но его красота не интересовала Торазора: ведь это был эликсир, философский камень! Торжествуя, волшебник принялся готовить снадобье по рецепту Друм-ависты.
Смесь кипела и пузырилась в золотом тигле. Торазор занес над ней сверкающий камень. Надежды всей его жизни казались близки к исполнению, когда он уронил камень в бурлящее варево.
Миг-другой ничего не происходило. Но вот, поначалу медленно, затем все быстрее, золотой тигль стал менять цвет, темнея. Торазор громко вознес хвалу Друм-ависте, ибо тигль перестал быть золотым. Сила камня превратила золото в редчайший из металлов.
Камень лежал на поверхности, будто был легче кипящей жидкости. Но превращение еще не окончилось. Пьедестал, на котором стоял тигль, окутала тьма, разливавшаяся, словно черная плесень, по ониксовому полу. Она достигла ног Торазора, и колдун застыл, таращась на собственное тело, которое менялось: вместо плоти и крови твердый металл. И тут до него дошло, в чем была насмешка Друм-ависты: сила эликсира превращала в редчайший элемент абсолютно все.
Он едва успел вскрикнуть, прежде чем его глотка стала металлической. Темное пятно медленно расползалось по полу и каменным стенам комнаты. Блестящий оникс померк. Ненасытное пятно выбралось за пределы Черного минарета и растеклось по мраморным улицам Бел-Ярнака, где по-прежнему скорбно причитали тонкие голоса.
Горе, горе Бел-Ярнаку! Померкла его слава, потускнели золото и серебро, некогда роскошные, холодной и безжизненной стала прекрасная волшебная цитадель. Пятно расползалось все шире и шире, преображая все на своем пути. Жители Бел-Ярнака больше не гуляют беззаботно у своих домов, улицы и дворцы полнятся безжизненными фигурами. Молча, неподвижно сидит Синдара на своем тусклом троне; темным и зловещим выглядит город под стремительными лунами. Теперь это Дис, проклятый город, где печальные голоса в тишине скорбят по утраченному великолепию.
Пал Бел-Ярнак! Волшебство Торазора и злая насмешка Друм-ависты превратили его в редчайший металл на планете, полной золота, серебра и драгоценных камней.
Нет больше Бел-Ярнака теперь на его месте железный город Дис!
Лягушка
Норман Хартли был плохо знаком с мрачными легендами, ходившими о Монкс-Холлоу, да и не слишком интересовался ими. В старинном городке, затаившемся посреди уединенной долины, уже много лет было тихо, но россказни стариков стали основой для любопытных и жутковатых сказаний о ведьмах, творивших отвратительное колдовство в смрадных Северных болотах, куда до сих пор боялись заходить местные жители.
Рассказывали, что давным-давно в стоялой трясине жили чудовища, и индейцы неспроста прозвали ее Запретным местом. Но ведьмы ушли, их богохульные книги были сожжены, а удивительные орудия уничтожены.
Но темные знания не канули в глубь веков, и остались люди, помнившие ту ночь, когда, услышав отчаянные вопли из дома полоумной Бетси Кодман, горожане вломились внутрь и увидели, как ее тело все еще дрожит в ведьминой колыбели[4].
Однако Норман Хартли видел в Монкс-Холлоу обычный тихий городок, где можно найти уединение, немыслимое в Нью-Йорке. Там в его мастерскую постоянно вваливались дружки-повесы, и, вместо того чтобы трудиться над картинами, Хартли был вынужден шляться по ночным клубам.
Это не шло на пользу работе. Поэтому он снял старинный дом с мансардной крышей в двух милях от городка, чувствуя, что здесь к нему вернется вдохновение, благодаря которому его картины стали знамениты.
Но ему не давал покоя Ведьмин камень.
Это была грубо отесанная серая глыба, около трех футов в высоту и двух в ширину, стоявшая в цветнике за домом. Всякий раз, когда Хартли видел ее за окном, его художественному чувству наносилось оскорбление.
Добсон, смотритель дома, пытался прикрыть камень цветами, рассадил рядом с ним ползучие растения, но почва, по-видимому, оказалась бесплодной. Ведьмин камень окружала голая коричневая земля, где не росли даже сорняки.
Добсон говорил, что это все из-за Персис Уинторп, но Добсон был суеверным болваном.
Камень мозолил глаза Хартли независимо от того, лежала под ним Персис Уинторп или нет. Красочный сад не притягивал взора, в отличие от пустого участка, где стояла глыба. Хартли, с религиозным рвением служивший красоте, испытывал крайнее раздражение от одного взгляда на Ведьмин камень. В конце концов он приказал Добсону убрать его. Морщинистое загорелое лицо старого смотрителя тут же исполнилось тревоги. Он пошаркал по полу деревянной ногой и высказал возражения.
От него нет вреда, заметил он, косо глядя на Хартли водянистыми голубыми глазами. К тому же это в своем роде памятник.
Послушайте! Хартли вскипел без видимой причины. Я здесь съемщик и имею право убрать камень, если он мне не нравится. А он мне не нравится все равно что большое зеленое пятно на закате. Из-за него сад теряет симметрию. Вы что, боитесь к нему прикасаться?
Хартли фыркнул, его худое, задумчивое лицо залилось краской.
Мне говорили, что старая Персис, когда ее топили в пруду, прокляла Монкс-Холлоу. К слову, утопить ее так и не смогли, что немудрено, учитывая, какой у нее был папаша как-то ночью он явился с Северных болот и
Ох, бога ради!.. брезгливо перебил Хартли. Хотите сказать, она вылезет из могилы, если убрать камень, да?