Вы правы.
Они помолчали.
Скажите Михаил, а вы бывали на Севере? Чем объясняется ваш интерес к нему?
На Чукотке и вообще на Северо-Востоке я не был. На европейском Севере и в Сибири бывал неоднократно. Наверное, нигде в других местах меня так не захватывала и не завораживала красота мира, как там, в кристально прозрачных просторах, которым нет конца. Даже в горах такого обычно не ощущаешь.
Вы занимались альпинизмом?
Да, было. Но в основном-то я все-таки турист, хоть Глеб и весьма неласково относился к этой категории странствующих. Но тут уж ничего не поделаешь. Ему доступ к природе, хотя и с рядом ограничений, давала его профессия, а мне моя профессия оставляет для этого только отпуск.
Вы бывали на Кольском?
Бывал. И летом, и зимой. Даже ногу сломал на горных лыжах.
У Андрея Прокофьевича там погибла дочь.
Как погибла?
Замерзла.
Григорий Алексеевич продолжил:
Вы, я полагаю, можете догадаться, в каких принципах он воспитывал дочь. Она училась на первом курсе университета. Руководителем похода был аспирант с того же факультета. При движении к перевалу один участник начал отставать. Впоследствии выяснилось, что он страдал болезнью сердца.
И руководитель не сбавил темп?
То-то и оно! И замыкающий тоже прошел мимо отстававшего. С ним осталась только дочь Андрея Прокофьевича. Ей и в голову не могло придти, что спутника можно оставить.
Ну, а дальше, скорей всего, пропала видимость? Или началась пурга? Словом, не смогли найти этих двоих?
Да этот гусь и не пытался искать! Это уже другие люди искали! И еще одна непростительная глупость тот, кто ее нашел, говорил, что она еще дышала. Так вместо того, чтобы постараться немедленно ее согреть чаем, спиртом или растиранием, он отправился за помощью. Когда пришла помощь, девушка была мертва.
Михаил невольно вздрогнул. Смерть девушки заставила его вспомнить собственное бедственное положение в Хибинах, когда он сломал ногу и решил спускаться на одной ноге, чтобы не замерзнуть. С ним была только жена, и в скорый приход спасателей, которых еще надо было где-то искать далеко внизу, он не верил. А дочь Андрея Прокофьевича впервые попала в зимний поход и кроме воспитанных с детства идеалов ничего не могла выставить против холода и беспомощности спутника ни пещеры не умела отрыть, ни без промедления надеть на себя и отставшего все что только можно. Положение ее было действительно ужасным, но Михаил еще больше ужаснулся, представив, каково было отцу, когда он узнал о ее гибели. Могло ли стать утешением, что дочь ушла в мир иной, не уронив достоинства? Михаил вдруг вспомнил, о чем говорил в память Кураева этот потерявший самое дорогое существо отец. Только о благородстве. Только о стойкости. Только о верности долгу. Ни о чем больше.
Он и Григорий Алексеевич надолго замолчали. Наконец Михаил сказал:
Жаль, не всему успел обучить свою дочь Андрей Прокофьевич. Вы не находите, Григорий Алексеевич, что люди, воспитанные в духе благородства и верности долгу, зачастую бывают гораздо хуже других приспособлены к жизни в условиях риска, бедности, нехваток, потому что не пытаются уклоняться от них всяческими неправедными путями, не умеют изворачиваться и именно оттого часто гибнут?
Да это всегда так было! сказал Григорий Алексеевич, будто бы даже удивляясь вопросу. Лучшие очень часто гибнут первыми. И приспособиться к подлости им труднее всего.
Всех снова позвали к столу, и они с Григорием Алексеевичем вернулись на свои места.
VI
За столом теперь стало много просторнее. Молчаливый азиат остался соседом слева, зато справа уже никого не было.
Вам налить? спросил его Михаил, приблизив к его рюмке горлышко винной бутылки.
Да, но только водки, ответил он.
Из комнаты донесся голос Григория Алексеевича, который сказал, что чаще всего виделся с «больным» Глебом, хотя и не добавил к этому, чем тот болел, видимо, в расчете на то, что кто и без этого знает, поймет, о чем речь, а если не знает так и не будет знать, и репутация Глеба в любом случае не пострадает.
Новую партию уходящих составили сокурсники Глеба и дама из «Молодой гвардии». Михаил решил остаться. Все в жизни Кураева оказалось хуже и сложней, чем он представлял себе раньше.
Оставшихся из коридора позвали в комнату там уже освободилось достаточно места.
Женщина, которую он про себя назвал журналисткой, предложила ему чай.
Вам крепкий?
Да, но не чересчур.
Она было протянула ему чашку, но вдруг пристально всмотрелась в его лицо.
А как у вас с сердцем? спросила она.
Дает о себе, не договаривая обычной формулы до конца, ответил Михаил.
Если дает о себе, то лучше что-то одно: либо спиртное, либо чай.
Хорошо, поступлю, как советуете. Он отставил чашку и налил вина.
Только здесь, в этой комнате, Михаил заметил, что некоторые гости уже заметно перебрали. Рыжебородый человек не находил себе покоя, то и дело переходя в коридор и обратно. Это был журналист и писатель Юрий Борзов, приятель Глеба еще по Магадану.
Совершенно расклеилась женщина в очках, помогавшая на могиле Вадиму. Язык уже плохо повиновался ей, но она все же решила высказать свое мнение о Глебе Кураеве. Впрочем, начала она с вполне очевидного. Слитная речь ей уже не удавалась, но она упорно выдавливала мысль по частям.
Андрей Прокофьич, вы извините меня. Я все время готовилась говорить а теперь все забыла.
Да нет, Ира, возразил Андрей Прокофьевич, вы вполне нормально говорите.
Наконец Ира преодолела какой-то порог внутри себя.
Вот здесь много говорили о том, каким был Глеб Это все чепуха Извините Меня осуждают Вадим смотрит на меня Мы здесь живые, здоровые, а Глеба нет!.. Но мертв не он Мы мертвы Я, Вадим Мне очень жаль, что я не могу объяснить
Нет, Ира, вы нам все вполне объяснили, снова пришел на помощь Андрей Прокофьевич.
В ответ Ира безнадежно махнула рукой.
После ухода старших друзей Глеба и провожающих за столом стало значительно просторней. К Михаилу вдруг подсела довольно крупная молодая женщина с приветливым лицом.
Вы ведь Михаил Горский? спросила она.
Он кивнул.
А я Валя, сестра Люды.
Значит, это вы были с Глебом в последние минуты жизни?
Да, я.
Вы не думали, что он может так быстро скончаться?
Нет, конечно. Никто такого не ожидал. Жаль что вы с ним не познакомились. Он очень любил вашу трубу.
Приятно слышать. Тут много говорили о Глебе и о том, что он на всех производил сильное впечатление. На вас тоже, Валя?
Да, конечно. И на меня, и на моего мужа Толю, она показала кивком головы на человека, который на кладбище вместе с Вадимом обихаживал могилу.
Я не знаю, может, между Людой и Олей сложные отношения, но мне нравится Саша. Симпатичный паренек.
Никаких сложностей нет, заверила Валя. Неизвестно, по какой причине, но Михаила это удивило.
Нет? сказал он вслух. Тем лучше. Я ведь раньше ничего об этом не знал.
Хорошо, что вы пришли, Михаил.
Рад, что вам это приятно. А сам я здесь многое услышал о Глебе, чего не знал. Вряд ли у меня будет другая, такая возможность.
А вы приезжайте к нам в Ярославль. Адрес вы ведь уже знаете.
Знаю, Валя. Спасибо за приглашение. Обещать приехать заранее не стану, но как знать вдруг приеду. И вы с Людой и Толей заходите к нам с женой. Адрес вы тоже знаете.
Хорошо. Правда, мы редко бываем в Москве, а когда бываем, то у нас очень много дел. Вы извините. Пойду помогу Люде.
Валя кивнула и отошла. Но он недолго пробыл одиночестве. Рядом с ним на тахту присела женщина, которую он приметил еще на кладбище.
Он полуобернулся к ней.
Михаил Николаевич, начала она, и Горский сразу весь обратился во внимание, удивленный ее осведомленности об отчестве. Я о вас очень давно знаю. Глеб показывал мне ваше первое письмо. Оно к нему пришло очень кстати. Если хотите знать, он даже назвал это восьмым чудом света.