Мы с ним действительно намечали новый маршрут сказал тем временем Вадим. Ведь только что виделись с ним живым и здоровым.
Представляю, как его тянуло на Чукотку.
Только об этом и говорили, подтвердил Вадим.
В коридоре началась какая-то суета.
Пора, ребята. Надо идти, громко сказал какой-то делового вида человек со шкиперской бородкой и твердым взглядом.
III
В коридоре уже разбирали по рукам ведра, цветы и лопаты. Михаил поискал глазами свою сумку, где остался плащ. Собиралась гроза. Спустившись по лестнице, он застал во дворе у подъезда людей, вышедших из дому раньше. Горский встретился взглядом с человеком в линялой голубой рубашке.
Тот сказал приветливо, по домашнему:
Пойдем потихоньку.
У него было уже немолодое, в морщинах лицо, и все-таки что-то заставляло сомневаться в том, что этому человеку действительно много лет.
А давай познакомимся, просто сказал человек. Николай.
Михаил. А по отчеству вас как?
Да не надо Просто Коля. Мы с ним соседи были. Я вон там живу, он показал на дом, стоявший в глубине двора. Друг он мне был.
А я его так и не видел при жизни. Только письмами несколько раз обменялись.
А он любил смотреть в твою трубу. Собирался взять ее с собой в экспедицию. Как ни придешь к нему, смотрит в нее через окно.
Что ж, приятно, что она ему понравилась. Она сильная. Почти втрое сильнее его бинокля. У него восьмикратный был?
Да, подтвердил Николай. Я ведь все его аппараты и приборы знаю. Чуть что не в порядке он мне: «Николай, посмотри!» А чего? Мне приятно. Я и аппарат ему починил, когда в объектив вода залилась. Видел висел в чехле «шесть на девять»? А как его разобрать непонятно было. Повертел в руках так и эдак. Дай, думаю, кожу отделю в одном месте, которой корпус оклеен. И нашел.
Да и не только это, продолжил Николай, закурив сигарету.
А кто вы по профессии?
Я-то? Наладчик автоматов. А сначала футболистом был. Играл за сборную округа.
Михаил искоса посмотрел на него. Ничего ни военного, ни профессионально футбольного, в облике этого добродушного, доброжелательного человека не было.
В прошлом году Глеб предложил: «Поехали ко мне на родину?» Ну, я взял отпуск, поехали втроем он, Люда и я. Памятник на могиле его матери поставили. В деревне жить не захотел. «В лесу устроимся», сказал. У нас палатка с собой была. Польская. Ну, там мы неделю прожили. Он рано вставал, шел охотиться. Ну, и я тоже не залеживался. Возишься с дровами у костра слышишь, бухает по кому-то.
Из браунинга?
Ага. И всегда возвращался с добычей. Появляется на том берегу речки мы возле речки стояли, километрах в восьми от деревни, переберется по дереву, поваленному с берега на берег то утка, то рябчик, то тетерев. Хорошо там было! И Люда довольна, и он.
Для вас тоже было неожиданностью, что он умер?
Что ты! Не говори! Я даже сперва не поверил. Прибежала Люда, вся в слезах: «Глеб умер»! «Да ты что, говорю, е! Он же только вчера к тебе в Ярославль приехал»! «Там, говорит, у него и случился приступ, и он умер».
А Глеб болел сердцем? спросил Михаил.
Нет, не жаловался. Перед тем, как ему ехать в Ярославль, пришел этот оператор, Вадим. Они вместе в новую экспедицию на Север собирались. Карту разложили, выбирают маршрут. Он мне и говорит, когда я пришел: «Никола, сходи за коньяком, ко мне друг приехал». Выпил с ними немного и ушел к себе, чтобы не мешать. Вот. Больше его живым и не видел.
А как он умер?
Да вот, Люда говорит, в понедельник это случилось. И она, и ее сестра, и муж сестры пошли на работу. В перерыв сестра пришла домой Валя ее зовут, а Глеб говорит плохо с сердцем, дай нитроглицерин. Дома нитроглицерина не оказалось. Валя побежала в аптеку, вернулась он без сознания. Ну, она вызвала скорую, соседку по площадке медсестру позвала. Пытались его в сознание привести, потом приехала скорая. Врач посмотрел: «Все» говорит. А когда Глебу вскрытие сделали, то сказали, что с таким сердцем он бы все равно месяца не прожил, даже если бы его спасли.
А что такое?
Да все сосуды, говорят, прям обизвестковались, хрупкие такие стали, что все равно должны были где-то лопнуть.
Не может же быть, чтобы он, находясь в таком состоянии, ничего не замечал.
Да кто его знает! Может, он, конечно, и замечал, задумчиво сказал Николай, да только не говорил. Вон даже Людка не знала.
Некоторое время они стояли молча.
Идут, сказал Николай. Пойдем.
А курил много?
Если трубку и вынимал изо рта, то для того, чтобы закурить сигарету. Кофе крепкое тоже пил почти беспрерывно.
А это? спросил Михаил, щелкнув себя пальцем по шее.
Бывало, лаконично отозвался Николай. И как-то почти без паузы оживился было, но сник.
Жаль, сказал Михаил. Со всех сторон его жаль. Верно, Коля? Только-только стал по-настоящему известен, из нужды наконец выбился. И все с каким трудом Экспедицию для души, которую столько времени вынашивал, осуществить не успел. Второй роман не дописал. Столько всего не сделал из того, что мог и хотел, и именно тогда, когда перед ним открылись большие возможности. Вы его много лет знаете?
Да с тех пор, как он из Магадана приехал.
Понятно, отозвался Горский. Это значило примерно двенадцать лет.
Слушай, Миша, продолжил Николай, говори мне «ты». Мне так привычней.
Ладно, Коля. Я его первую книгу, должно быть, тоже где-то в то же время прочел. Так что мы его знаем одинаково долго. Только ты его видел часто, а я ни разу. Обидно.
Коля в полном согласии кивнул головой дескать, еще бы не обидно!
Этот друг-сосед много знал о Глебе и его житье-бытье и помогал, как мог и умел. Вдруг стало понятно, что упомянутый в кураевской книге об одиночных странствиях по Чукотке «безвестный механик» автор примуса, помещавшегося в кармане штормовки, как раз и есть этот самый Николай.
У него много было друзей. Глеб такой был: если его кто узнавал, потом обязательно к нему тянулся. Да сам видишь вон сколько людей на сорок дней набежало. А ведь не очень близко к Москве. И на похоронах было не меньше, и на девять дней.
Мне сказали, что еще и его однокурсники из геолого-разведочного прямо на кладбище придут.
Придут, убежденно подтвердил Николай. Эти уж обязательно!
Они пересекли железнодорожную линию и вышли на пристанционную площадь. Пыльную, с выбоинами в асфальте, с конечными остановками нескольких автобусных маршрутов. В единственное такси сели Люда, жена покойного Кураевского друга, еще какие-то две женщины и сын Оли и Глеба Саша, застенчивый двенадцатилетний парнишка в джинсах и белой футболке. Сама Оля, равно как и ее, условно говоря, золовка и тезка Ольга Александровна остались вместе с прочими ждать автобуса. Николай сказал, что и на автобусе ехать неудобно все равно до места не довезет. И они действительно шли от остановки куда их доставил автобус, еще около километра вдоль кладбищенской ограды.
С центральной аллеи кладбища они долго пробирались между оградами. В голову Горскому лезла мысль: как же тут ухитрились пронести покойника.
Однокурсники-геологи, сгрудившись по одну сторону от могилы, уже поджидали их там. Впрочем, не только однокурсники двое были явно постарше. Один из них, с изрытым оспой лицом и прямым ясным взглядом, был совершенно седой. Горский с любопытством вглядывался в лица. В свои студенческие времена он знал кое-кого из МГРИ: одних по альплагерю, других через своего одноклассника Гошу, учившегося там. Правда, Кураев был на один или даже на два курса младше Михаила, и потому шансы обнаружить здесь кого-то из старых знакомых были невелики.
Один из пожилых, но не седой, а другой, извлек на свет первый сборник Глеба и стал расхваливать в нем самую «романтическую» вещь «Принцессу, свалившуюся с неба», потом они принялись рассматривать помещенный в сборнике портрет автора в парадном костюме и при галстуке, которые Глеб, судя по всему, никогда не любил и, по возможности, не носил. Все сходились на том, что с молодых лет Глеб мало изменился. Затем тот, кто извлек книгу, снова начал хвалить «Принцессу», которую он, по собственному признанию, специально перечитал для данного случая.