После изъятия купюры рыжий с оскорбленным видом процедил:
Вообще-то, на его месте мог быть бы я.
Напьешься будешь! на автомате отмахнулся я. Ты ещё здесь? Твой друг умирает без чая и уже начинает думать про печенье!
Рыжий с бурчанием про зашибленную голову отправился в сторону проводницы. Я же повернулся к Сергею:
Рассказывай.
Тот набрал в грудь воздуха, как перед нырянием в холодную воду, и начал говорить.
Чего говорить-то? Ты вон какой злой стал. До того, как грохнулся, вообще был рохля рохлей. А теперь тебя даже Леха слушается.
Ближе к делу, скомандовал я.
Вот о чем я и говорю, буркнул Сергей. Вообще резкий стал, как понос.
Я стиснул зубы и поиграл желваками.
Всё-всё-всё, не раздувай ноздри. Меня зовут Серега Матвеев. Это Мишка Ерин, рыжий у нас Леха Забинин. Себя-то хоть помнишь, как зовут?
Вроде Сеня, ответил я.
Семен Валерьевич Епифанов, подал голос Мишка. Это ты так перед девчонками представляешься.
Ясно. Со знакомством мы всё пояснили. Куда едем?
В Москву. Ты хоть родителей помнишь? Как они тебя собирали? спросил Сергей.
Вот этого не помню. Может позже что всплывет. А зачем мы едем в Москву? И откуда?
Из Омска едем. Мы летом поступили в Военно-инженерную академию имени Валериана Владимировича Куйбышева. Едем обучаться по направления от нашей школы. Мы все вместе выбрали факультет военно-промышленного строительства. Так что сдали экзамены в школе, скатались в Москву, подали документы, сдали вступительные экзамены, прошли дома курс молодого бойца и вот уже едем учиться. Ты что, вообще ничего не помнишь?
Может, у него сотрясение мозга? встрял Михаил.
Из Омска. И в Военно-инженерную академию. И Михаил Ерин. И похож
Вот жеж жеваный каблук! Занесла меня нелегкая в далекие дали. Прямо как в фильме «Назад в будущее» какая-то там часть И что теперь?
Эй, Сень, у тебя есть сотрясение мозга? тронул меня за коленку Сергей.
Да было бы там чему трястись, хохотнул рыжий по имени Леха, который в обеих руках нес по два подстаканника с горячим чаем.
Я вздохнул. Что же, будем разбираться по ситуации. Если я тут появился, значит сверху это кому-нибудь нужно.
А что? Когда кругом свистят пули и взрываются мины, то во всё что угодно поверишь. А когда увидишь своими глазами, как по минному полю проносится лихой джигит и ни одна падла не попадает ему под копыта, то невольно уверуешь в высшие силы.
Вряд ли я просто так занял чужое тело. Просто так даже кошки не родятся.
Садись, Алексей. Осторожно, не разлей! скомандовал я.
А чего если и разолью? Вытирать-то вон есть чем, он скосил глаза на мокрый пиджак, который повесили у окна на просушку.
А вот это ты брось. Ты разольешь, твоим пиджаком и вытрем, отрезал я. Каждый сам отвечает за свои косяки!
Какие косяки? Алексей огляделся. Тут вроде и дверей нет.
За свои ошибки, поправился я. Видно после ушиба слова сами собой заменяются.
Блин, а ведь между нами языковая разница почти в пятьдесят лет. Если я тут начну разговаривать как со своим личным составом, то меня через пень колоду будут понимать. Хорошо если отнесут это на счет падения. А если нет? Так и будут всю дорогу переспрашивать?
Ой, а что с моим пиджаком-то? встрепенулся вдруг Михаил. Он испорчен?
Да ну, махнул я рукой. Вечерком отстираешь. Дело-то житейское.
Ага, отстираешь. Рвота же впитаться может. А знаешь, каково это в холодной воде валандаться? нахмурился Михаил.
Знаю, Миша, знаю, кивнул я в ответ.
Я в самом деле знал. И научил меня этому как раз Михаил Ерин, мой отец.
В конце девяностых годов я как раз поступил в институт. Так как с деньгами было туговато, то отец познакомил меня с директором Химлеспромхоза. Меня взяли на лето сборщиком живицы.
Что это за работа? На свежем воздухе, в постоянном движении. Мы были помощниками вздымщиков. Один вздымщик, применяя специальный инструмент-хак, обслуживал несколько тысяч сосен. Вздымщик размечал карры места на стволе для добычи смолы, «подрумянивал» их, очищая от верхнего слоя коры, наносил разрезы-желобки и устанавливал воронки для сбора смолы. А также заправлял приготовленные им же химические стимуляторы в хак, чтобы из разрезов живица стекала активнее и быстро не зарубцовывалась.
А сборщики потом приезжали с ведрами, специальными ножами, похожими по форме на тупые мастерки. И вся работа сборщика заключалась в том, чтобы подбежать к дереву, при помощи ножа опустошить воронку засохшей живицы в ведро и вставить воронку на место. Как только ведро набиралось, то его тащили к стоящей двухсотлитровой бочке.
За смену как раз и надо было набрать такую бочку одному человеку. Бывали участки с хорошей поверхностью для бега, а бывали и заросшие, сквозь бурелом приходилось пробираться и продирать ведро.
Прибавьте к этому прелесть в виде комаров, клещей, слепней, дождей и гроз получите примерное представление о работе в лесу.
И вот на такой работе я пробегал два месяца перед обучением. Зарабатывал на одежду и на первое время жизни в другом городе. Заработал тогда три миллиона. Не такие уж большие деньги, но зато на них я купил модную джинсовую куртку!
Ещё несколько сотен тысяч взял на вечеринку с друзьями. Пили дешевый самогон, закусывали огурцами, помидорами, бульонными кубиками «Магги». На колбасу уже не хватало. Но мы, молодые и ранние, похожие на этих четырех в плацкарте, решили тогда, что закуска градус крадет.
Когда же я на рогах пришел домой, аккуратно (как мне казалось) разделся и лег на кровать, то «прилетели вертолеты». Они и вынудили мой желудок опорожниться. Я не догадался тогда подставить тазик
Свет включился и на пороге возник мой отец. Он посмотрел на меня, неторопливо снял новенькую джинсовку с крючка и бросил её на пол.
Вытирай, сказал тогда отец.
Пап ты чо пытался я поднять, но смог только промычать только невнятное что-то.
Вытирай, иначе будешь ночевать в свинарнике.
И сказал он это таким тоном, что я сразу ему поверил. Я знал, что у нас нет свинарника, но откуда-то возникла уверенность, что отец найдет и бросит меня туда. Кое-как, с трудом, соплями и глухими проклятиями я привел комнату в порядок.
Только после этого отец позволил мне замочить джинсовку в тазу с водой. Он ещё сказал тогда нужные слова, которые мне врезались в память.
И вот сейчас, глядя в покрасневшие глаза своего молодого отца, я с некоторым злорадством произнес:
Тряпки это наживное. Ты можешь порвать зашьешь. Ты можешь испачкать постираешь. Ты можешь продать и купить новое. А вот совесть ты не зашьешь, не отстираешь, не купишь новую. Замаранная совесть это навсегда. Поэтому я так и сделал. И это будет твоим лучшим уроком ты никогда больше такого не повторишь.
Морализатор хренов, прошипел Мишка.
Морализатор, не морализатор, а эффект налицо. Хочешь ещё выпить? спросил я.
Мишку передернуло, после чего он прильнул к стакану с чаем.
Вот то-то и оно, кивнул я в ответ. Где мои вещи?
Вон, коричневая, показал Серега на верхнюю полку.
Я посмотрел на дорожную сумку из потертого кожзама. Вещей немного, но надо бы посмотреть, что там внутри. Я встал, дернул за крупный язычок молнии. Небогатый набор вещей. Носки, трусы, рубашки, майки. На дне была небольшая баночка меда.
Что же, вполне сгодится. Я достал её и снова застегнул сумку.
Ты куда это? спросил Мишка, когда я забрал подстаканник и двинулся в сторону.
Надо, ответил я туманно.
Искомый дедок оказался в паре мест от нас. Он сидел и грустно смотрел на пробегающие мимо деревья, подперев рукой морщинистую щеку. Его соседями была грузная женщина и двое веселых мальчишек, один постарше, а другой помладше.
Извините, пожалуйста, можно присесть? откашлялся я.
Зачем? обернулся на меня старик.
Вы извините меня за те глупые слова. Я не со зла их ляпнул. Сгоряча. Вот, угощайтесь, пожалуйста, я поставил на столик стакан с чаем и баночку с медом. Это самое малое, чем я могу искупить свою вину. Пусть оно слегка подсластит ту горечь, которую я доставил.