Нахимов был убежденный холостяк, жил одиноко, тревоги дам были ему не совсем понятны, но, строгий на службе, имел мягкое сердце в быту. Обеспокоенных дам надо было успокоить, и, поворачивая то к одним, то к другим голову с низковатым покатым лбом, как на древних изображениях Александра Македонского, он говорил им:
Ничего-ничего-с. Все идет как нельзя лучше-с, медам! Неприятель, как видно-с, все-таки побаивается нас и очень близко к нам подходить не желает-с!
А как же, Павел Степаныч, какая большая эскадра союзная в июле стояла перед Севастополем целый день, напоминали ему дамы. Ведь она, разумеется, не зря стояла.
Это четырнадцатого числа-с? уточнил Нахимов. Да-с, да‐с, стояла Что же из этого-с? Постояла и ушла-с. А мы на другой день закладку собора Святого Владимира произвели-с. Мы ведь не теряем присутствия духа-с. Они вздумали перед нами покрасоваться, а мы вот, видите ль-с, собор новый заложили-с Мы их не боимся, нет-с!
Нахимов говорил это, не улыбаясь, однако и дамы переглядывались, не зная, как его понять: может, это была просто горькая шутка?
Несколько иначе говорил с дамами Корнилов. Смолоду любимец женщин, он сделался хорошим семьянином: никогда не отличавшийся крепким здоровьем, сам он привык беспокоиться о здоровье своих домашних, но как начальник штаба флота, слишком много труда вложил в огромное дело устройства флота, поэтому больше отвечал беспокоившим очень глубоко его самого мыслям, чем окружавшим его дамам, когда говорил им:
Только вчера около наших берегов крейсировало одно английское судно пароход «Карадок». Я его долго наблюдал в трубу. Это было не просто крейсерство: это было судно-наблюдатель. Видно, наши берега изучались очень тщательно, им делали осмотр, какой следует. Мы не могли прощупать этот пароход с наших батарей, о чем я очень жалею Да, и эта эскадра, которая нас посетила четырнадцатого числа, имела свои цели. Когда стемнело, она, конечно, ушла, но за день осмотрела все, что можно разглядеть у нас в трубы с приличной дистанции, на какой она держалась.
Так вы думаете, Владимир Алексеич, что лучше, не теряя времени, уезжать из Севастополя? по-своему понимали его дамы.
Но Корнилов пожимал узкими плечами, продолжая отвечать своим мыслям:
Неоспоримых оснований так именно думать я все же не имею. Змеиный остров ведь на одинаковом расстоянии и от Севастополя, и от Одессы. Может быть, противник нацелился на Одессу.
Оттуда их отобьет опять Щеголев! сказала было одна из дам, но Корнилов поморщился.
Ну что там Щеголев с его четырьмя пушчонками! Он, конечно, никого не отбил, это пустяки: союзники тогда высмотрели все, что им было надо, и ушли, чтобы теперь, например, высадить там десант. Одесса город богатый и почти беззащитный. Кроме того, оттуда они могли бы выйти в Новороссию, отрезать армию Горчакова
Так что, это именно так и будет? Значит, они пойдут на Одессу? спросили дамы.
Не знаю, не знаю! Если бы мы вообще что-нибудь знали наверное! поднял обе руки, как для защиты, Корнилов, и одна из дам заметила на это колко:
Нет, Владимир Алексеич, что вы там ни говорите, а вы хорошо сделали, что отправили Елизавету Васильевну в Николаев!
Корнилов, не ответив на это, оглядел рассеянно поверх искусных и благоухающих причесок дам обстановку зала, заметил кое-что новое, временно внесенное сюда для украшения стен, и, слегка улыбнувшись, проговорил не в тон сказанному раньше:
А-а, так значит, для бала в этом собрании наши новые сослуживцы отважились на некоторый ремонт! Знатно!
Действительно, бравый полковник Веревкин-Шелюта, готовя собрание к своему первому балу, рассчитанному на большое число гостей, затратил много усилий, чтобы обставить насколько было возможно богаче и без того весьма богато обставленное Дворянское собрание.
Ведавший же всей хозяйственной частью устройства бала полковой казначей поручик Вержиковский заготовил большое количество бутылок шампанского и других вин, но на всякий случай в бакалейном магазине купца Носова, запертом со стороны улицы, дежурил приказчик, который мог бы значительно подкрепить этот запас.
Еще в начале августа стали привозить из окрестностей и благословенных долин небольших речек Бельбека и Качи десертный виноград лучших сортов, и теперь большие корзины чауша и шаслы стояли на стойке буфета собрания рядом с корзиной летних дюшесов и душистых зеленомясых дынь. И, глядя на все это искристое, цветистое, благоухающее великолепие, кто не мог бы мгновенно забыть о какой‐то англо-французско-турецкой эскадре с огромным десантом, притаившейся против устья Дуная за плоским островом, на котором будто бы погребено было тело Ахиллеса[2], перенесенное от стен Трои матерью его Фетидой, островом, в древности называвшимся Левке, а теперь кем-то и когда-то зловеще названным Змеиным.
Так же точно за островом Тенедосом, лежащим против Безикской бухты, таился ахейский флот, готовясь к походу против твердынь Илиона. За Тенедосом, богатым вином, поджидал Агамемнон, вождь ахейцев, остроносые суда греков, полные воинов для десанта.
В Севастополе знали, что флагманский корабль английской эскадры, таившейся теперь вместе с французской за островом Змеиным, корабль, на котором держал свой флаг командующий эскадрой адмирал Дондас, носил звучное имя «Агамемнон».
II
Вот посмотрите, господа, на эти часы только по рассеянности в свои карманы не прячьте и скажите, где здесь ключик, говорил лейтенант Бирюлев, показывая плоские, обыкновенные на вид золотые часы группе молодых флотских офицеров в буфете собрания.
Лейтенант Астапов, склонный к полноте блондин, повертел в руках часы, посмотрел пристально на бретерское осанистое долгоносое лицо Бирюлева и сказал:
Просто и ясно: ключик потерян.
Все такого мнения, господа, что ключик потерян? обвел глазами других Бирюлев. Как будто все! Тогда смотрите. Вот я завожу часы!.. А вот я ставлю часы по часам этого собрания, так как у меня они позади на двенадцать минут.
И он передвинул стрелку так же без ключика, как и завел часы.
И часы, только что дошедшие в Севастополь из-за границы, пошли бы гулять по рукам, если бы Бирюлев не спрятал их в карман.
Может быть, такие часы без ключика есть у всех офицеров союзного флота, сказал Астапов.
На это Бирюлев ответил:
Я думаю, что и у многих армейцев. Но вот еще какая новость техники: за границей начали будто бы делать бумагу из дерева.
Как из дерева? Из какого дерева? удивились все.
А из чего делают бумагу у нас? спросил Бирюлев.
Из тряпок, кажется.
То-то что из тряпок. Но это дорогая бумага, а там будто бы получается из обыкновенных бревен и очень дешевая.
Каким же образом?
Очень просто. Подвергаются бревна химической обработке, в результате получается прекрасная бумага.
Вот оно что! качнул головой лейтенант Холин, книжник и немного поэт. Если с простыми карманными часами и с бумагой так обстоит дело за границей, то сколько же последних слов техники приготовили они для нас, грешных? А мы об этом и понятия не имеем.
О конических пулях Минье мы уже читали, остается только увидеть их в действии, сказал Астапов.
Пули Минье уж не новость, я читал о каких-то ядовитых газах: выдумал один англичанин, только не дал этому веры, отозвался на это мичман Завалишин, крепкий брюнет с энергичным лицом. Могут ли быть изготовлены такие газы?
Отчего же нет? Есть ведь «Собачья пещера» грот такой где-то в Италии, в котором собаки дохнут. Почему же дохнут? Очень просто ядовитые газы! сказал Бирюлев.
Я не об этом! Ядовитые газы, конечно, есть даже в угольных шахтах в России незачем в Италию ездить, а вот как ими действовать могут?