Ты смотри, как она нам дерзит, с некоторым изумлением обратился спешившийся милиционер к конному, продолжавшему внимательно изучать Печорскую. Не помнишь, у нас такая не проходит по ориентировкам?
Вроде бы не встречал, неуверенно отозвался второй, с густыми темными усами, делавшими его старше.
Видно, ей не впервой с милицией общаться, проговорил пеший. Давай-ка мы ее в отделение проводим. Там ей самое место будет. А там и разберемся, что за птица такая нам в силки попалась.
Она наверняка из этих самых сказал конный напарнику. Картинно округлил глаза и криво ухмыльнулся: дескать, по долгу службы такая порода женщин ему хорошо знакома. И как обращаться с ними ему тоже хорошо известно.
* * *
В отделении милиции было тихо. Можно было с уверенностью сказать, что в помещении никого нет. Слева от входной двери в застекленной фанерной будке, напоминающей будочку частника-сапожника, сидел хмурый дежурный сержант с заспанным лицом, вконец расстроенный оттого, что злая планида уготовила ему участь дежурить в новогоднюю ночь, вместо того чтобы сытно подремывать в это время за праздничным столом или принимать в гостях последнюю стопку «на посошок». И вот теперь он был вынужден сидеть в осточертевшей дежурке в холодном и пустом отделении милиции и считать часы до окончания дежурства.
Одно радовало: по приходе домой жинка Дуняша угостит его куском жареной курочки с печеной картошкой и поднесет стопарь-другой беленькой с наколотым на вилку соленым огурчиком в мелких пупырках. И он пусть и с запозданием, но встретит одна тысяча девятьсот сорок восьмой год как положено Возможно, что наступивший год принесет ему удачу.
Сержант определил Печорскую в одну из пустующих камер, перед этим предварительно обыскав женщину. Чего-то запрещенного при ней не имелось. В карманах лишь позвякивала горсть мелочи.
Ваше имя и место жительства, спросил дежурный перед тем, как закрыть дверь в камеру.
Нина промолчала.
Как вас зовут? уже громче и сердито обратился к задержанной сержант. И не получил ответа. Мне что, голос на вас нужно повышать?
Нина отвернулась.
Ну как знаешь, безразлично произнес сержант. Проблем ищешь? Так ты их получишь.
Он запер камеру на два оборота ключа и, вернувшись на прежнее место, что-то записал в амбарную замусоленную книгу, лежащую перед ним на столе.
Утром в восемь часов и пятнадцать минут дверь камеры широко распахнулась.
Выходите, прозвучал из коридора мужской требовательный голос.
Печорская вышла и вопросительно уставилась на незнакомого черноволосого капитана милиции, открывшего дверь.
Следуйте за мной.
Женщина покорно пошла за милиционером, не задумываясь особо, куда ее ведут и с какой целью, окружавшее ей сделалось безразличным. Если бы ей вдруг объявили, что ее ведут на расстрел, она бы даже не испугалась, а встретила известие смиренно. За ночь, проведенную в камере, Нина не то чтобы успокоилась она просто сумела привести в порядок мысли, до этого хаотично блуждавшие в ее голове. За них невозможно было ухватиться, тем более додумать начатое и прийти к какому-либо осмысленному логическому заключению.
Время, проведенное в камере, предоставило ей возможность мыслить рационально, трезво воспринимать слова, обращенные к ней, то есть правильно понимать их значение и вложенную в них мысль, и без промедления искать на них подобающие ответы.
Беспомощная растерянность, овладевшая ею сразу после обнаружения трупа Печорского и во время допроса майором, прошла и уступила место состоянию, которое можно было назвать спокойным с долей невесть откуда взявшегося упрямства, чего раньше Нина за собой не замечала.
Печорская и сопровождавший ее капитан милиции прошли по длинному коридору и остановились у коричневой деревянной двери с цифрой «8». После чего милиционер извлек из кармана галифе длинный ключ и открыл кабинет.
Проходите, вполне дружелюбно предложил он.
Нина прошла на середину комнаты, где вдоль стен стояли три стола, и остановилась.
Присаживайтесь, указал капитан на стол с двумя стульями, располагавшимися у окна.
Нина осторожно опустилась на стул. С противоположной стороны стола разместился капитан. Он достал из ящика стола бумагу, ручку и принялся заполнять шапку протокола, часто макая ручку в коричневую чернильницу-непроливашку, в которой чернила, похоже, были только на донышке. Такие чернильницы Нина помнила еще со школы. Они вставлялись в специальные отверстия в партах, чтобы чернильницы ненароком нельзя было смахнуть или уронить. Ибо, несмотря на свое название непроливашки, они все же проливались и чернила пачкали парты, пол, а то и руки и одежду.
Я капитан Еремин и буду заниматься вашим делом. Назовите свое имя, потребовал милиционер, разглядывая задержанную и пытаясь сделать для себя какие-нибудь умозаключения относительно молодой женщины. Но кроме одного что она трезвая и весьма хорошо одета в голову ничего более не приходило.
Вера Круглова.
С отчеством попрошу, заметил задержанной капитан милиции и в очередной раз макнул перо в чернильницу, чтобы записать полученный ответ. То, что молодая женщина, сидящая против него, врет, он не мог и предположить.
Вера Николаевна Круглова.
Год рождения? бесцветным голосом продолжал опрос капитан.
Одна тысяча девятьсот двадцать третий.
Место рождения?
Город Ленинград, столь же уверенно произнесла задержанная.
«Из эвакуированных. В начале войны их большая партия в Казань прибыла», сделал еще одно умозаключение Еремин, после чего спросил:
Где вы проживаете в настоящее время?
Нина назвала адрес Веры. Если уж начала врать, то нужно держаться этой линии до конца. Капитан аккуратно записал ответы Нины в протокол, после чего внимательно глянул на молодую женщину и спросил, почему она отказалась назвать свое имя дежурному сержанту. Нина легкомысленно на взгляд капитана пожала плечами:
Не знаю. Что-то нашло на меня Может, загрустилось.
Что вы делали ночью на улице? задал милиционер новый вопрос.
Встречала Новый год, на полном серьезе ответила Нина и посмотрела капитану в глаза.
Как это? не понял капитан. В три часа ночи?
Взгляд женщины выдержать он не сумел и опустил глаза. Вообще, подобного рода задержанные встречались в его практике нечасто. Что-то подсказывало ему, что сегодняшний случай особый.
Да, просто ответила миловидная молодая женщина. Я смотрела на небо и надеялась увидеть мчащийся в санях на северных оленях наступивший молодой год. А когда бы я его увидела, то непременно загадала бы желание. И оно в новом году обязательно бы сбылось.
И сколько же вы так ждали своих коней?
Получается, что три часа.
Еремин наконец осознал, что над ним откровенно потешаются. Причем беззлобно, и что более обидно мимоходом и отнюдь не собираясь оскорбить или обидеть.
Милиционер неприязненно посмотрел на Печорскую. Наверное, он бы провел с ней нравоучительную беседу, выпустил бы пар и отпустил на все четыре стороны, так как предъявить гражданке все равно было нечего. А потом, она совсем не походила на злоумышленницу. Но в это время дверь кабинета открылась, и в сопровождении начальника городского отделения майора Мишина и участкового уполномоченного старшего лейтенанта Бабенко в него вошел человек с важной осанкой. Держался он так же прямо, как гренадер на строевом плацу. Звали этого человека Валдис Гриндель
Глава 4. У майора Щелкунова опять забирают дело
Старший следователь республиканской прокуратуры Валдис Давидович Гриндель, совсем недавно получивший классный чин советника юстиции, негодовал. Он не бил посуду, не рвал густую черную шевелюру и не крутился волчком вокруг собственной оси, пытаясь укусить себя за локоть. Он просто молча выражал крайнее неудовольствие, заметно сказывающееся на его внешнем виде: на сухощавом лице проступали крохотные красные жилочки, а левое веко подергивалось. Ему, столько сделавшему для спокойной жизни города и всей республики в целом (только участие его в деле «банды разведчика» чего стоит), поручают разобраться с жалобой какого-то там работника механической мастерской пишущих машин Инсафа Галиакберова. Наверняка человека очень недалекого и малообразованного, у которого, верно, под ногтями вечная чернота от типографской краски и который плохо изъясняется по-русски, поскольку всего-то лет пять-семь назад покинул деревню, название которой переводится как Горелые Пни.