Да вот делся. Устал, наверное, отшутился Игорь Пантелеевич.
Не светила бы ему никакая лаборатория, если бы не одно обстоятельство камерного характера, от посторонних глаз надежно скрытое.
А именно: за последние полгода в результате масштабной чистки на авиазаводах страны полетело множество голов. Корректные товарищи в серых костюмах ревизоры из Мингосконтроля без особого напряжения повскрывали множество интересных вещей: от невыполнения плана до разбазаривания авиабензина, от нарушения финансовой дисциплины до незаконного содержания на балансе футбольных команд, проведенных по подсобному хозяйству как молодняк на откорме.
Что до конкретной лаборатории, в главы которых прочили Игоря Пантелеевича, то тут речь шла о банальном перерасходе спирта. Он не без оснований рассудил: Кольке все это знать ни к чему, к тому же имеется иной момент, который надо обговорить прямо сейчас.
А именно: Николаю снова придется оставаться за старшего.
Дело вот в чем. Рабочий день, как ты понимаешь, ненормированный, а два часа в один конец на дорогу тратить бессмысленно. Выделяют на первое время койку в служебном помещении, в общежитии на Бахметьевской, прямо рядом с заводом. Да не семейное оно, и к тому же у нас жилплощадь эта имеется. Так что если и буду выбираться, то лишь на выходные.
Пап, ну так ничего страшного. Не война, чай, переживем.
Что, спишь и видишь, как бы от бати избавиться?
Разумеется, Игорь Пантелеевич подтрунивал. И ему, человеку по складу семейному, тяжеловато будет одному.
Ты же приезжать будешь, да и мы выбираться, заметил сын.
Да это понятно.
Вряд ли будет время тосковать.
Отец согласно кивнул:
Само собой.
Признаться, Пожарский-старший лелеял тайную мысль о переезде. После реабилитации он серьезно работал над восстановлением прежних навыков, реанимировал английский, поскольку немецкий после плена у него и так был на уровне переводчика, разве техническую терминологию подтянуть. Чем он активно и занимался.
Очевидно было, что в нем, Пожарском, теперь серьезно заинтересованы, иначе не стали бы ни предложение выдвигать, ни под большим секретом намекать на то, что и в смысле жилья «все возможно».
Нет, Игорь Пантелеевич не бредил тем, как бы покинуть родную окраину, но все-таки отдельная квартира и ближе к центру тут тебе и культура, и образование. На предприятии имеется медкорпус, санатории, или вот, рядом с заводскими помещениями аж две больницы, так что при желании и Тонечке найдется место. Если так, то все сложится отлично: уже полгода как она старшей медсестрой трудится, как раз еще шесть месяцев, пока все утрясется, и отношение к ней будет совершенно иное. На каком угодно месте примут.
На семейном совете, как только утихли восторги и ликования, размышления Игоря Пантелеевича поддержали: не время семейно переезжать. Антонина Михайловна резонно заметила, что не может подложить свинью Маргарите, она на нее рассчитывает. Колька упирал на то, что добираться неудобно в ремесленное. «И Ольга», думал, но не сказал он, родители и так понимают. Наташка тоже приуныла: все-таки только первый класс, привыкла уже и к друзьям-подружкам, и к первой учительнице, ходила в любимицах. Да и Оля нет-нет да забежит проведать, как там «сестренка», принесет конфет или булку.
В общем, все обязательно будет хорошо, но не сразу.
Тут Колька, спохватившись, молниеносно навострил лыжи и умчался проветриться, а Наташка завалилась в кровать как солидно заметила, «отсыпаться после смены». Супруги же все обговорили окончательно.
Тонечка, ты же понимаешь.
Ты все правильно решил, Игорек. Считаю так: ни в коем случае нельзя отказываться. Во-первых, второй раз могут не предложить, во-вторых, специалисты нужны стране, нехорошо манкировать.
Игорь Пантелеевич, вздохнув, согласился:
Оно так. Да просто как представлю, что приходишь после работы, а вас и нету.
Тебе не до тоски будет, с улыбкой заметила Антонина Михайловна, поглаживая его по руке, знаю я тебя: заработаешься до такого состояния, что приползать будешь и спать. А там и выходные: или ты к нам, или мы к тебе.
Колька вот.
Да взрослый он, Игорь. Взрослый! Спит и видит, как бы отделиться от нас. Сам припомни, как иной раз себя ведет.
Я потому и переживаю, вздохнул Пожарский-старший, все сам мечтает, своей головой. Почитает себя взрослым, ни мать, ни отец не указ, а сам-то своя-то голова полна идеализмов и прочего белого дыма.
Ничего. Не те времена сейчас, он уже ученый, разберется. И потом, на новом месте ты больше сможешь сделать, чем сейчас, для Коленьки.
Допив чай и окончательно успокоившись, супруги пошли укладываться. Кольку нечего ждать, не маленький.
Глава 2
Оля, невероятно хорошенькая в ярком свитере и в шапочке с помпоном, для порядка поворчала:
Где ты пропал-то? Битый час жду.
Колька хотел традиционно огрызнуться, но вместо этого, отставив лыжи к стеночке и отобрав Олины, принялся целовать и тормошить, как куклу, чуть не подбрасывая к чернильным небесам.
Я тебя люблю-люблю-люблю, приговаривал он, а Оля, сменив гнев на милость, отбивалась с криками:
Коля, не бей Олю, вспотеешь!
Отсмеявшись и пристегнув лыжи, поехали, разминаясь, не торопясь, рядом, и Колька, стараясь не прыгать от радости, поделился с Ольгой новостями.
Это ж слов нет как хорошо! просияла она, но тут же тревожно уточнила: Погоди, вы что, переезжаете?
Не-а. Пока некуда.
Что значит «пока»?
Он объяснил. Но Оля продолжала допрос:
То есть потом переедете? Позже?
Колька легонько наподдал ей палкой по пятой точке:
Оль, тебе лет сколько? Куда я от тебя денусь-то? Вот закончу ремесленное, устроюсь на работу и поженимся.
Она смутилась:
Ты уж все решил.
И давно уж. Не отделаешься от меня, понятно? и, заложив крутой вираж, преградил ей путь.
Отстань! отталкивая его, протестовала девушка. На морозе целоваться!
Колька, с трудом оторвавшись от приятного, пусть и нездорового на холоде занятия, попрыгал, попробовав крепления, свистнул по-разбойничьи и помчался вперед, к лесу. Беспокоиться не о чем: сзади быстро, бесшумно летела Оля. Эх, как было замечательно нестись на отличных лыжах среди заснеженных елок и берез, сзади тают огни домов, впереди темень, синева!
И никого. Ни детишек, ни пенсионеров-дачников тут и в помине не бывало, эта лыжня не для тех, кто предпочитает степенно ковылять по дорожкам. Отличную трассу прокладывают вдоль железки и общего забора «Летчика-испытателя»! С обеих сторон плотная полоса деревьев и кустарника, дорога идет сначала прямо, как струна как раз для разминки, а потом начинает резвиться, то устремляясь вниз под опасным углом, то петляя, точно горный серпантин.
Колька коротко глянул за плечо: вот так так, куда ж эта спортсменка делась? Прислушался, различил скрип снега под лыжным полотном, успокоился и решил пошалить. Как раз очередная горка, пологая, но длинная, так что конца ее не видно, да еще и с поворотом.
Колька, пятясь, отошел за толстую ель. Ежась от снега, ссыпавшегося за шарф и за шиворот, он переминался с лыжи на лыжу, чтобы не замерзнуть. Пьексы, может, и хорошие, и носки теплые, только не для того, кто стоит неподвижно. Скрип был слышен совсем рядом, и вот уже близко, из сумерек вылетела Оля уже порозовевшая, со сдвинутыми бровями, наверняка уже злющая. Колька, мысленно хихикая и потирая ручки, прикидывал, как она будет верещать и ругаться, если, к примеру, прямо сейчас тихонько поддеть лыжной палкой
Он не успел напакостить: Ольга, оттолкнувшись, полетела вниз с горки, как угорелая. Колька, сплюнув, выскочил из засады и устремился вдогонку. Воздух сгустился, еле заметные снежинки вдруг распухли до невозможности так, что застили глаза и секли лицо. Сквозь опущенные ресницы он еле видел, куда ехать, а Ольги не наблюдал вообще.