Да хватит те брюхо набивать! рассердился Кивдинский. Говори давай!
Вогул старательно изобразил спешное дожевывание, хлебнул чаю, поперхнулся и закашлялся.
Тьфу на тебя! окончательно рассвирепел старик. Эй, Трофим!
На зов появился невысокий, но широченный в плечах мужик с пудовыми кулаками.
Дай ему по спине, показал на кашляющего Вогула Кивдинский. Да не в полную силу, не то дух вышибешь.
Не надо! замахал руками Григорий, испугавшись всерьез. Уже уже все!
Он несколько раз глубоко вздохнул, останавливая кашель. Трофим, повинуясь жесту хозяина, неслышно исчез.
Оклемался? скривил в усмешке губы, а с ними седые усы и бороду, Христофор Петрович. Вот уж точно: поспешишь людей насмешишь. Так что там за расклад такой-сякой?
Расклад по машине паровой. Степан делает модели, по коим отливают части машины, то есть детали. В Англии для этих деталей используют самое лучшее железо, сталь называется
Знаю про сталь, махнул рукой Кивдинский. Дале сказывай.
На Петровском заводе такой стали нет, гораздо хужей выходит. А чтобы детали были крепкие, у нас их делают толще. И получается машина тяжеленная, а силы английской в ней нету. Поставят такую машину на пароход, она и тянуть будет плохо, только вниз по течению, а при плохой тяге управляемость тоже плохая, да и осадка у судна больше значит, все мели будут его. Еще и корпус теперь железный!
Это все?
Ну-у в общем, все.
А расклад-то Степанов в чем?
A-а главное позабыл. По Степановым моделям детали тоньше получаются, значит, прочность их меньше. Ломаться будут чаще, а каждая поломка остановка парохода на починку. Он больше стоять будет, чем ходить.
Так-так-так Кивдинский подумал, пообжимал седую бороду в кулаке. Вогул спокойно жевал ватрушку, запивал ароматным чаем вторая заварка и верно была куда приятней, а у самого внутри какая-то жилка дрожмя дрожала: поведется хитрый старик на такую наживку или напраслина на Степана и впрямь окажется напраслиной. И никто, значит, ничего такого не заметит? Они чё там, слабоокие, али как?
Да ты не сомневайся, Христофор Петрович, Степан все так сделает, что комар носа не подточит. К нему никто и не придерется, коль скоро его сам Муравьев на завод послал.
Не об Степане твоем думаю, отмахнулся Кивдинский. Чё, я не вижу, чё ли, как ты его отмазывашь? Старик погрозил узловатым пальцем. Сердце Вогула екнуло: не прокатила, значит, выдумка! Все я вижу, варначья твоя душа! Ну да ладно, можа, и правда твоя. А вот в голову мою думка затесалась Помнишь, про торговлишку с Рычаром говорили? Григорий кивнул и отставил свою чашку, обратив на Христофора Петровича неподдельное внимание. Что-то в его словах, и даже не столько в словах, сколько в том тоне, каким они говорились, показалось ему любопытным. И я тогда булькотнул, что мы, мол, купцы, в торговле с кем угодно заединщики. А теперь думаю совра-ал! Какие мы, к лешему, заединщики?! Заединщики значит, товарищи, а мы промеж своих грыземся не хужей волков. Кивдинский поднял указующий перст. Конку-рен-ция! со смаком, по частям, выговорил он иноземное слово. А энтих, аглицких, к нашим богатствам только подпусти сожрут! Схрумкают наши косточки и не подавятся. У наших-то какая-никакая однако честь-совесть имеется. А у тех ее и с фонарем не сыскать. Какие уж тут заединщики!
Вогул ушам своим не верил. Он-то думал, что вот-вот придется схлестнуться со всей этой закордонной камарильей, а теперь выходит, старый хрен-купец англичанину не брат и не сват, того и гляди Муравьева начнет поддерживать. А Христофор Петрович, словно подслушав взъерошенные мысли Григория, продолжил:
У меня, конешно, на генерала нашенского зуб огроменный, и я ему разор мой никогда не прощу, однако ж, ежели по большой правде судить, то на Амур прицел он правильно выставил, и купечество сибирское и промышленники наши ему за это еще не раз в ножки поклонятся. Там же богатства немереные и зверь пушной, и рыба-кит, и леса руби не хочу! И всем энтим с аглицкими горлохватами делиться?! Мы чё, недоумки, чё ли?
А ты откуда про богатства-то амурские знаешь? Бывал там или сказывал кто?
Бывал, неохотно уронил Кивдинский. И, помолчав, добавил: С Корнеем Ведищевым по молодости сплавлялись. А он меня, гад такой, генералу заложил!
А ты генералу отстегни деньжат на амурское дело, глядишь, и поладите.
Кивдинский пронзительно глянул на Вогула из-под седых бровей проверил, шутит, нет ли, но лицо Григория было непроницаемо, и старик, опустив голову, глубоко задумался.
Вогул тоже помалкивал. Ему самому было о чем подумать. Он уже знал, что Остин куда-то исчез из Май-мачина, причем даже Кивдинский не знал куда, но это, может быть, и к лучшему. Гнездо, получается, разорилось само собой: вон и старик уже готов если не на мировую с Муравьевым, то на перемирие. И основание у него, можно сказать, веское: понял, что от англичан ждать ничего хорошего не приходится. Если русский купец все меряет рублем, не претендуя на его превосходство, и ради этого готов дружить с кем угодно, то у английского торгаша главенство фунта стерлингов превыше всего, и ради этого он готов воевать с кем угодно. Есть разница? Есть, да еще какая разница! Сам Григорий пропитался неприязнью к англичанам, служа в Иностранном легионе (кстати, в нем кто только не подвизался, но британцев не было ни одного!). Все его солдаты и офицеры знали, что мятежников Абд аль-Кадира тайно поддерживает и снабжает оружием Великобритания так она руками алжирцев воюет со своей извечной соперницей Францией. И вообще, Англия мастерица tirer les marrons du feu[25], особенно чужими руками.
Но что теперь делать ему, Вогулу? Он-то, в отличие от старика Кивдинского, списывать Муравьеву должок не собирается. Вот только остался он совсем один. Степан его отрезал от себя, Гринька считает убийцей (хотя правильней было бы если и называться убийцей, то несостоявшимся: все его покушения оканчивались ничем, видно, Господь Бог так распорядился, чтобы руки Григория Вогула оставались чистыми и это, пожалуй, неспроста, надо обдумать), Анри вообще куда-то пропал ни слуху о нем ни духу. Остается два пути примкнуть к уркам или вернуться в Европу. К бандитству душа не лежит, в конце-то концов, он человек военный, солдат, а солдатская честь и грабеж мирных жителей в его сознании как-то не совмещаются. Да, он участвовал в разграблении города Константины, но там была война, а на войне издавна такая традиция обзаводиться после победы трофеями, естественно, за счет побежденных. Так что совесть его с этой стороны спокойна. А нападать на кого-либо, чтобы просто поживиться, совсем другое дело.
Так что не два пути остается, а только один вернуться в Европу. Но почему бы и нет? Паспорт французский он сохранил, сил хватает работа подходящая наверняка найдется. Да вот дорожка на Запад через всю Россию ему заказана: что Григория Вогула, что Герасима Устюжанина рано или поздно схватят. Зато на Восток прорваться, к Великому океану, есть резон: там, он слышал, корабли иностранные ходят, а с ними можно и в Америку уплыть. Про Америку в Легионе сказывали, что там любой может укорениться, там население сплошь из таких, как они, легионеры, состоит.
Ладно, с этим решено. Куда идти ясно, а как идти? Через Китай опасно: китайцы из-за войны с англичанами на всех белых обозлены; в лицо улыбаются, кланяются, а спину лучше не подставляй. Значит, надо вниз по Амуру, однако спускаться в одиночку можно запросто пропасть, как говорится, ни за понюшку табаку. Так может, лучше дождаться сплава? Говорят, он следующей весной начнется а ему, Григорию, куда спешить? Там народу много будет, затеряться несложно. А пока прибиться к плотовщикам плоты с ними вязать, вряд ли кто его у плотогонов искать будет. Можно и бумагой запастись, от того же Машарова, мол, послан помогать сплавному делу.