А ведь и верно, «Байкал» первый в Татарском проливе! С чем тебя, милый, и поздравляю! Геннадий Иванович усмехнулся, скомандовал «Вольно!» и, позвав мичмана прогуляться по берегу, спросил:
А иностранцы, Григорий Данилович, к вам не жаловали?
Никак нет, Геннадий Иванович. Разградский погрустнел. Сплошные хозяйственные работы: валим деревья, ловим рыбу, охотимся Надо бы строить казарму людей не хватает.
Я и тунгуса у вас заберу. Ненадолго поведет нас к Кизи, потом вернется. А людей для строительства дам. Четырех человек.
Неужто Дмитрия Ивановича? Он ведь у нас знатный строитель!
Нет, не Орлова. Дмитрий Иванович на «Байкале» пойдет к западному берегу Сахалина, там на пятидесятом градусе есть небольшая бухта. Он высадится с пятью человеками, заложит с ними пост Ильинский, а сам двинется на юг до мыса Крильон в поиске мест для новых постов. Не хотел я их основывать раньше занятия Тамари-Анива, да, видно, придется, слишком уж запаздывает десант с Камчатки.
Жаль, что не Орлова, вздохнул Разградский, думая о своем. Мы бы с ним казарму живо поставили. Надоело в сырой землянке. Это сверху тут сухой песок, а копни чуть глубже Вы зайдите, Геннадий Иванович, посмотрите своими глазами.
Сейчас и зайду, кивнул Невельской. Он остановился, оглядывая панораму залива широкую спокойную акваторию, окаймленную заросшими лесом буро-зелеными скалами, защищающими залив от ветров; в северной части выход в Татарский пролив частично перекрывали два острова, расстояние между которыми было примерно с милю, южнее и подальше располагался третий остров. Справа в залив впадала река Сомнин, а рядом с постом звенел чистой водой ручей Соколиный. Прекрасная гавань! воскликнул капитан. Когда-нибудь здесь обязательно будет портовый город с железной дорогой. Жаль только, замерзает на целых пять месяцев.
Ну к тому времени, когда здесь город построят, а уж тем более железную дорогу, сказал, улыбаясь, мичман, я думаю, у нас будут мощные ледокольные пароходы.
Возможно, возможно, кивнул Невельской. Но до того времени пока еще далеко, а потому нам следует все силы приложить, чтобы найти для Отечества незамерзающие гавани.
Они пошли обратно к флагштоку, под которым на чурбачке уже сидел и рисовал в альбоме Андрей Любавин, а подпоручик Орлов, собрав вокруг себя казаков и прибывших на шлюпке матросов, что-то чертил прутиком на песке.
Дмитрий Иванович, Андрей, окликнул их Невельской, прошу внимания. Андрей, завтра мы уходим к озеру Кизи, там уже все должно быть готово к основанию Мариинского военного поста. Поэтому рисовать можете лишь до вечера. Дмитрий Иванович, вы свое задание знаете, а здесь дайте людям необходимые советы, как строить казарму
Я этим и занимаюсь, откликнулся Орлов, прервав речь начальника.
Невельской молча пропустил его слова и затем продолжил как ни в чем не бывало:
выберите подходящее, хорошо защищенное место и не забудьте снабдить строителей инструментами и гвоздями.
Все будет исполнено в точности, Геннадий Иванович, отрапортовал подпоручик и, краснея, добавил: Простите, что перебил. Увлекся
Ладно, Дмитрий Иванович, здесь все свои, а вот при чужих смотрите! И даже пальцем погрозил капитан.
Есть смотреть! бодро и с явно лукавой интонацией ответствовал Орлов.
Все вокруг заулыбались, достоверно зная, что начальник экспедиции со своими товарищами никогда не держится субординации и ради дела стерпит любую вольность. А значит, нечего и волноваться.
Геннадий Иванович, зачем я вам нужен в Кизи? спросил Любавин. Может, мне лучше пойти с Дмитрием Ивановичем к Сахалину? Я бы продолжил рисовать карту пролива. Вот и карту этого залива надо уточнить.
С картой залива еще успеется, у Бошняка есть все промеры. А с проливом, пожалуй, вы правы. Полная карта нам очень даже пригодится, особенно с указанием всех течений и фарватеров. Невельской улыбнулся в усы, глаза блеснули хитрецой. Иностранцам показывать не будем, обойдутся. По крайней мере, пока. Потом, конечно, секреты открыть придется. Но это потом, когда Россия утвердится на этих берегах, и нам перестанут угрожать всякие там Англии, Франции да Америки.
А Китай? спросил Разградский. Мы ведь все время оглядываемся на Китай.
Это наше правительство оглядывается. И даже не правительство, а канцлер граф Нессельроде боится. Сам же придумал какое-то мифическое китайское войско и сам же его боится. Впрочем, помрачнел Геннадий Иванович, может, сам и не боится, а государя пугает, чтобы не пустить Россию на эти берега оставить их той же Англии.
Глава 5
1
Что случилось ты можешь, наконец, мне сказать?! Отчаянный выкрик, даже вопль Ивана Васильевича не оставил бы, наверное, равнодушным самого заскорузлого человека. Двухгодовалый Васятка, игравший в своей кроватке, испуганно заплакал, однако Элиза даже не посмотрела в сторону сына, стиснув зубы, с каменным лицом она собирала свои вещи, разбросанные по ее обыкновению в обеих выделенных ей с Ваграновым комнатах.
Элиза вообще никогда не отличалась стремлением к порядку: богемные привычки, впитанные ею вместе со звуками виолончели с подросткового возраста, ничуть не изменились за четыре года пребывания в Иркутске, хотя здесь у нее не было концертной костюмерши, которая прибирала бы ее туалеты. Иван, наоборот, с малых лет приученный отцом-охотником к тому, чтобы каждая вещь находилась на предназначенном ей месте чтобы руку протянул и взял даже с закрытыми глазами, на охоте от этого может и сама жизнь зависеть, поначалу пытался как-то воздействовать на возлюбленную, но быстро понял всю безнадежность этой затеи и махнул рукой.
Назревавшее в их отношениях охлаждение, которое Иван Васильевич воспринимал как тяжелую болезнь, после рождения сына, казалось, начало уходить. В Элизе проснулись материнские чувства: она сама кормила Васятку грудью, ласкала ребенка, гуляла с ним по аллее на берегу Ангары в тележно-санной мастерской молодого купца-промышленника Чурина по заказу Вагранова сделали легкую детскую коляску для лета и кузовок на санках для зимы, а перед сном пела французские колыбельные, и в глазах ее светилась нежность. Так, по крайней мере, казалось Ивану Васильевичу. Он еще раз просил Элизу перейти в православие и обвенчаться, но та категорически отказалась, ее даже не вдохновил рассказ Катрин о дочери наполеоновского офицера Жанетте Полине Гёбль, которая последовала в Сибирь за своим женихом декабристом Иваном Анненковым и обвенчалась с ним в Чите, приняв православие и став Прасковьей Егоровной.
Полина очень любила своего Ивана, наедине сказала Элиза подруге, наверное, как и ты любишь Николя, а у меня, похоже, любовь прошла. Глаза ее затуманились. Хотя, признаюсь, в постели с Иваном было очень хорошо. Любовник он превосходный.
Разве этого мало? удивилась Катрин.
Прежде было достаточно, а теперь Элиза покачала головой. Я сказала: любовь прошла. А иногда думаю, была ли она вообще? Может быть, мне просто требовалось лекарство от одиночества.
Я тебя понимаю, призналась Катрин. Когда я узнала, что Анри погиб, отчаяние просто захлестнуло меня, а рядом оказался Николя нежный, внимательный, ничего не требующий. И меня потянуло к нему с такой силой, что я не могла противиться. Сама пришла к нему, и он не обманул мои ожидания. Во всем. Поэтому, когда Анри появился снова, мое сердце сделало выбор не в его пользу. Он это понял и, к счастью, исчез.
Просто ты его разлюбила. У тебя новая жизнь, до краев наполненная делами. Ты помогаешь мужу, у тебя есть свои дела в попечительском совете Сиропитательного дома, ты ищешь деньги для театральных спектаклей, принимаешь участие в заседаниях географического общества да всего не перечислить. А я сижу дома, пиликаю на виолончели для своего удовольствия. Ужас!