Они помолчали, после чего тетя добавила:
Кто-то потом прочитает такую книгу и подумает: «О, так бывает. Как будто кто-то описал мою жизнь». Или: «О, кто-то чувствует так же, как я». Или: «Это хорошее решение. Мне бы никогда не пришло в голову так поступить». И тогда этот кто-то понимает, что он не один на свете, хотя раньше ему так казалось.
Они снова помолчали.
А я так и не знаю, почему стеночники становятся размером с комнату, тихо произнес наконец Филипп.
Стеночники? Тетино удивление длилось лишь секунду. А, стеночники. Эти желто-голубые?
Да.
А они желто-голубые как именно?
В смысле?
Ну, они в желто-голубую полоску, или в желто-голубую клетку, или
Неважно. Ведь я не пишу о них книгу.
Ну да. Тетя кивнула с пониманием.
И неважно, почему они так раздуваются. Раздуваются, и все.
Понимаю. Ни с того ни с сего. Сидят себе в комнате и вдруг начинают становиться все больше и больше.
Размером с комнату, добавил мальчик.
Но если стеночники становятся размером с комнату, допытывалась тетя, то что происходит с мебелью? Со шкафом, кроватью и так далее. Стеночники вдавливают их в стены?
Не-е-ет Ну ты что. Ведь потом, когда они уменьшаются, мебель стоит там же, где и раньше.
Ага.
То есть стеночники подстраиваются под все эти вещи, терпеливо объяснял Филипп. Как будто прижимаются к кровати, к шкафу и к стене.
Ага. Теперь понятно.
Впрочем, всегда увеличивается только один стеночник. Если бы они увеличивались одновременно, то полопались бы как шарики.
А если какой-нибудь стеночник так вырастет, то может подпереть дверь? допытывалась тетя.
Ну да. И если кто-то захочет войти в комнату этого мальчика, то не сможет.
Могу себе это представить. А где же тогда мальчик?
Внутри. В комнате и в стеночнике. Как в таком огромном пузыре. Снаружи до него не добраться. Он сидит внутри желто-голубого стеночника, и это так классно. И тогда никто не войдет в его комнату, потому что не сможет открыть дверь.
Ага, ага. То есть стеночники разрастаются, когда мальчик хочет, чтобы никто не входил в его комнату?
Да. Потому что иногда он хочет побыть один.
А когда он хочет побыть один?
По-разному. Когда ему грустно. И его все бесит.
Понимаю.
И когда когда родители ссорятся, добавил Филипп еще тише. Он не хочет этого ни слышать, ни видеть. А стеночник читает его мысли. И сразу знает, что делать. Растет и растет. И окружает его, как такой огромный мыльный пузырь. Или как палатка. И это здорово.
Знаешь, Филипп, отозвалась тетя после минутного молчания. Теперь я понимаю, почему стеночники увеличиваются до размеров комнаты.
Филипп посмотрел на тетю Агнешку, а тетя Агнешка посмотрела на Филиппа.
Тогда я еще кое-что тебе скажу, сказал Филипп. Они ни в полоску, ни в клетку, а такие, как будто кто-то слепил их из желтого и голубого пластилина и все перемешал. Именно такие стеночники.
Да, закивала тетя. Теперь я очень отчетливо их представляю.
3. Пан Перевозский и другие
И это называется ты поел? Мама смотрела на тарелку Филиппа, и ее глаза метали громы, молнии и стрелы с ядом кураре[1].
Ведь я съел бутерброд.
Один. К тому же не с ветчиной. Остался еще второй и творожок.
Я не люблю творожки. Уж лучше сыр.
Сынок, ну хоть иногда ты должен есть что-то полезное.
А творожник?
Что творожник?
Творожник это вроде как творожок, так ведь?
Вроде того. Ну и что? Ты видишь здесь какой-нибудь творожник?
Я вчера ел. У тети Агнешки.
У Агнешки? И как тебя туда занесло? Ты ее только отвлекаешь.
Не отвлекаю. Я просто проезжал мимо.
Ага, и она увидела, как ты едешь мимо, и бросила тебе в окно кусок творожника, да?
Нет.
Я так и думала. Когда мне будет нужно, чтобы ты ей что-то отвез, то я ей позвоню и ты поедешь. А так ты ей только мешаешь.
Но Тетя меня просила, чтобы я иногда выгуливал Бодека.
Бодека? Но это большая собака. Сынок, ты же с ним не справишься.
Очень даже справлюсь. Он воспитанный и послушный. И все понимает. Все.
Ну конечно. Самая умная собака в мире. Только когда он от тебя убежит, то уже не будет умного Бодека, останется глупый Филипп, который за Бодеком не уследил. Нет, не будешь ты выгуливать никакую собаку.
Но тетя сама это предложила. Видимо, она считает, что я справлюсь. И что я не такой уж беспомощный. Мне уже почти одиннадцать лет!
Тетя не работает, сидит дома, она может сама выгуливать свою собаку, а не использовать тебя.
Никто меня не использует! Я уже не маленький ребенок!
Следи за своим тоном!
Я справлюсь! Между прочим, тетя работает. А у меня каникулы.
О! Она устроилась на работу?
Она пишет книгу.
Книгу. Скажите пожалуйста. Работает! Ха! Посидела бы она разок с моими табличками и цифрами, и тогда бы узнала, что такое работа.
У нее тоже работа.
Это хобби. Тетя живет на хобби.
А Сенкевич?
Что Сенкевич?
Он тоже писал. Это тоже было хобби?
Не умничай. Сенкевич это Сенкевич. Когда тетя напишет трилогию[2], тогда и поговорим.
Мама!
Ты не понимаешь! Агнешка живет на другой планете. Что она знает о настоящей жизни?
Но
У нее есть деньги, огромный дом, она не пашет с рассвета до заката, делает что хочет, дочка сидит в Англии, никаких проблем. Пописывает какие-то рассказики, когда захочется, а ей еще и платят за это. И вдобавок столько лет муж носил ее на руках. А теперь ты ей будешь собаку выгуливать?!
Мама! Но ведь она одна. Ее муж умер. А до этого он долго болел. У тебя никто не умер. Ты не одна. У тебя каждый день есть мы. А ты знаешь, как тетя скучает по Магде?
Мама не сразу ответила.
Наконец она произнесла гораздо более спокойным тоном, но как-то холодно:
Я прошу, чтобы ты не беспокоил ее, слышишь?
Я и не беспокою.
Вообще-то беспокоишь.
Ты говоришь так, потому что к нам никто не приходит. Вы никого не приглашаете. Только пана Стефана и пана Кароля. И больше никого.
Потому что у меня нет ни времени, ни сил принимать гостей. И это тебя не касается. Разве я запрещаю тебе приглашать друзей?
Но я всегда должен тебя об этом предупреждать за два дня.
Чтобы я могла хоть немного прибрать этот вечный беспорядок. Особенно в твоей комнате. Если хочешь приглашать гостей, то вначале разгреби свою комнату. Эй, ты куда?
Филипп молниеносно сорвался с места и выбежал в прихожую.
Я договорился с Павлом.
Ты должен вернуться домой раньше отца. Я не намерена за тебя оправдываться. Филипп, слышишь?
Папа и так не вернется до девяти, прокричал Филипп из прихожей, схватил велосипед и вылетел на лестничную клетку.
И никакой собаки, ты понял? Мамин голос донесся издалека, она снова покачивалась на плоту, отплывающем все дальше и дальше.
Он ездил уже целый час. Поворачивал то вправо, то влево или мчал все время вперед. Наконец он оказался в парке, в том, что по дороге к Волчьему Потоку. Но у самой его границы повернул назад. И снова мчал вперед или сворачивал то вправо, то влево. И не мог ни на секунду отключить мысли, хотя очень хотел. Он правда доставляет тете Агнешке беспокойство? Может, и так Он правда не справился бы с Бодеком? Может, и нет
Окей, он совсем не должен туда ездить. Ну а зачем? Лучше посидеть за компьютером. И и есть творожок вместо творожника. И быть без собаки. И без такого классного кресла. И без сада. И ни с кем не разговаривать о стеночниках. И о желе. И вообще ни о чем.
А что касается Павла, то он соврал, что с ним договорился. Потому что маме он нравился. Ну да, он был ничего, пока не начал дружить с этим самоуверенным Адрианом. Только как объяснить это маме?
Филипп!
Кто-то его звал. Филипп очнулся и поднял голову. Первым делом он заметил несколько пар дружелюбных волчьих глаз. Они сверкали на него из садовых зарослей дома номер шестнадцать и из-за ствола дерева в паре метров от него. А еще одну пару глаз он на мгновение увидел под лестницей дома номер восемнадцать.
Привет, волки! шепнул он и в тот же миг понял, где он оказался, куда его занесло совершенно непонятным образом.