Никогда до этого момента в моей жизни не было места кошмарам. Я не переживала за что-то настолько сильно, не была травмирована и не искала острых ощущений. Никогда ДО. А потом это просто вошло в мою жизнь, чуть ли не с ноги распахнув двери в мое бессознательное.
Кошмары. Жуткие, страшные, безликие в своем ужасе Я не могла спать, боялась закрыть глаза, пила снотворное, которое делало только хуже в те дни, когда лекарство бродило по моим венам, кошмары не уходили, и я оставалась запертой с ними один на один до самого утра.
Со временем Не зря ведь говорят, что человек ко всему привыкает. Я привыкла. Привыкла ставить будильник с заводом через каждый гребанный час ночи, привыкла к синякам перед глазами, к легкому тремору в пальцах, к тому, что кофе в моем организме превышает допустимую порцию. Но в тот раз О, это было что-то новенькое!
Во сне я снова убегала, и падала, и ранилась, разбивая руки и стесывая ногти до мяса. Вот только раньше это все там и оставалось, во сне. Но не тогда. Тогда я проснулась на сбитых простынях, а моя подвернутая во сне нога все продолжала пульсировать от боли. Мои руки выглядели так, как будто я тащилась на них по земле, а не шаркала по простыням. Мое лицо было покрыто ссадинами и синяками от прилетающих призрачных веток. Навь и явь смешались, сплелись, срослись и явно пытались убить меня.
Вот с того раза все и начало походить на самое настоящее форменное безумие. Сумасшествие. Диагноз. Я читала о подобном в учебниках по психиатрии. Правда там у людей стигматы открывались и кровь шла из неповрежденных ладоней, и ожогов на самом деле не было, только воображение. А у меня
А у меня были. Повреждения, в смысле. И с каждым разом объяснить их наличие даже для самой себя становилось все сложнее и сложнее. Я обратилась к врачам в надежде, что мне помогут, но, как и в случае со снотворным, их таблетки просто запирали меня внутри сна без надежды вовремя проснуться.
О! Меня не бросили с бедой один на один. Меня изучали, цепляли к моей голове какие-то датчики, снимали на камеру мои ночные метания, пытались, честно пытались, помочь мне хоть как-то справиться с разрастающимся внутри меня безумием, но Бесполезно. Даже когда меня приковывали к койке ремнями, как чертова психа, я все равно просыпалась с новыми и новыми травмами на своем и без того измученном теле. В отличие от своего появления, сходить и исцеляться эти травмы мистическим образом вовсе не собирались.
То, что медицина бессильна, а я примерно в шаге от того, чтобы превратиться в лабораторную крысу, я поняла спустя еще где-то пару недель. И просто ушла, отказавшись от продолжения лечения. Они все равно не могли ничего сделать. Ни-че-го.
Вот тогда-то я и вспомнила ту гадалку-цыганку из метро. Нет, я не думала, что причина моего печального состояния в ней, просто решила, что там, где официальная медицина бессильна, может помочь кое-что другое. И отправилась в свой крестовый поход по медицине нетрадиционной.
И практически угадала. Конечно, первые два, или три, или может быть десять шаманов-гадалок-целителей оказались обычными мошенниками, но и та, кто действительно видит, долго не пряталась. В общем-то она сама нашла меня, понятия не имею как именно, позвонила, приказным тоном сказала приехать к ней как можно скорее, и продиктовала адрес. К слову, тетка оказалась совершенно обычной, возрастной и больше похожей на чью-то одинокую стереотипную тетушку с кучей кошек. Если бы не ее слова.
«Смерть за твоим плечом, смерть стоит, умрешь скоро, кровью изойдешь», бормотала она, поглаживая меня за руку. Повторяя и повторяя точь в точь ту самую фразу, что когда-то сказала мне цыганка. А потом дернулась, отшатнулась как вылетела из транса, и заговорила уже нормально. Ну, если не считать того, о чем именно она говорила.
Смерть это буквально, так она сказала. Не метафора, не пугалка для впечатлительных, а самая настоящая та, с косой, которая ходит за мной по пятам и пытается сделать свою работу. Проблема только в том, что время мое не пришло, а потому меня всеми силами пытаются вынудить его ускорить.
А если совсем просто, как для чайников то порчу на меня кто-то сделал, на смерть. Уж не знаю, кому я так умудрилась дорогу перейти И через сны, через другую реальность эта порча вытягивает из меня все силы, жизнь, чтобы в нужный момент та самая смерть могла исполнить свою часть договора.
Я бы не поверила той тетке, да что уж, не с моим анамнезом, как говорится. Я даже не испугалась. Если есть где-то сны, которые активно влияют на настоящее, почему бы и порче не затесаться в уголке? Только вот на вопрос «Как мне снять эту порчу?» гадалка пожала плечами. Никак. Никак ее снять нельзя. И весь ответ.
В общем-то так и живу теперь, с венком из руты на груди и будильником, срабатывающим каждые пятнадцать минут дольше уже слишком опасно, ОНО уже практически догнало меня. В той больнице, где я прячусь от остального мира, вся техника с ума сошла от этой близости.
Единственное, чего я до сих пор не могу ни понять, ни принять кому и зачем понадобилось делать такое со мной? Впрочем Если верить словам той тетки, как только ОНО доберется до меня и исполнит свою часть договора, ОНО пойдет и за этим человеком. Потому что ничто не должно оставаться безнаказанным. А платой за смерть может быть только другая смерть.
Звонки из могилы
Есть вещи, которые никогда не должны случаться ни с кем из живущих. Есть ошибки, которые приводят в ужас даже бывалых скептиков. А есть то, что случилось с нами. У меня до сих пор мурашки по коже, когда я вспоминаю весь тот кошмар
Моя младшая сестренка всегда отличалась довольно живой, но альтернативной фантазией. Она не любила фей или драконов, не играла в принцесс, не пыталась быть милой и даже никогда не приближалась к кукольным чаепитиям, как другие девочки ее возраста. Все то время, пока она росла, мы с родителями судорожно пытались понять, насколько это вообще нормально торжественно хоронить любимого плюшевого мишку по три-пять раз в сутки.
Да, Машка была той еще готической куклой. Похороны были ее любимой игрой, черный цвет лучшим в одежде, а мрачные интерьеры похоронного бюро тайной мечтой дизайнерской мысли. Когда в девять лет Машка притащила откуда-то венок, забранный траурной, к счастью безымянной, лентой, мы уже даже как-то смирились. Ага, толерантность, чтоб ее. Ну, вот такая она у нас. Не по годам серьезная, мрачная, тяготеющая к готике и смерти. Вернее
Это я поняла уже позже, когда Машка научилась формулировать свои мысли нормально, то есть примерно в ее счастливые 14. Она не тяготела к смерти, она Боялась ее? Пыталась отпугнуть? Задобрить? В общем, у меня так и не получилось до конца понять ее взаимоотношения с той барышней в стильном балахоне.
А когда ей пришло время выпорхнуть из родительского гнезда, началось и вовсе что-то жутковатое, даже по Машкиным меркам. К тому времени я уже три года как осваивала прелести институтской жизни, и родители в надежде сэкономить на съемном жилье, подкинули этого мрачного птенчика в мою скромную обитель.
Нет, мы с Машкой всегда хорошо ладили, и никакие родственные связи или разные интересы не были нам помехой. Сложность была в другом. Машка, которая и раньше не страдала отсутствием оригинальности, внезапно стала вести себя странно даже для нее самой. Все то время, когда мы оказывались с ней на одной территории, она крепко держала меня за руку или таскалась за мной следом по комнатам мелким бледным привидением, и все повторяла, что я должна быть очень внимательной. Буквально, так и просила, «Лер, ты, пожалуйста, будь внимательнее, очень прошу. Проследи, проверь» Что именно я должна была проверять, Машка так и не сказала.