Ручей впадает в речку Цну. Это хорошая речка, тихая, с тёмной водой. И она течёт где-то там, через пригородный лес, мимо лагеря «Орлёнок». Не доплывёт листочек до лагеря, не придёт купаться в тот день Максим, не станет разглядывать мокрые листья, не поймёт, для чего там такая буква, не узнает писавшую И всё-таки пусть ива знает, пусть вода знает, пусть небо знает А больше никто.
Из дневника неотправленных писем
31 июля
Здравствуй, Максим! Сегодня я буду писать о твоих глазах.
Как ты живёшь с такими глазами?
Когда во втором классе ты перешёл в нашу школу, в тот самый первый день, когда ты вошёл в наш класс и улыбнулся, мне показалось, что в комнате случился взрыв. Я ни у кого не видела таких глаз. Они у тебя манящие, с тайной. Такими я видела озёра в лесу на севере, чистые и в то же время тёмные, потому что вода в них холодная, бьют ключи. Кругом стоят вековые сосны. Это твои ресницы. Если бы я стала крошечной, я никуда не ушла бы отсюда. Сидела бы на берегу твоего глаза. Слушала бы, как шумят ресницы.
Ещё иногда они нежные. Если ты улыбаешься. Ты так хорошо улыбаешься сначала одним уголком губ, а потом весь. Кажется, что улыбаются даже уши, волосы и затылок. Но о твоей улыбке будет отдельное письмо. Такие нежные глаза (но ты не обижайся!) бывают только у девчонок. И странно, зачем Бог сделал тебе такие.
А иногда мне кажется, что твои глаза старые. Потому что душа живёт на земле не в первый раз. Наверное, ты был раньше канадским священником, а ещё раньше польским панычем, гордым и спесивым любимцем дам. А ещё раньше рыцарем, а до того друидом.
У тебя сияющие глаза! Вот наконец-то я нашла слово! Глупо писать: «они как звёзды», но это так. Из-за того, что лицо у тебя очень белое, а волосы чёрные-чёрные, твои глаза даже не сияют, а вспыхивают особенно, если кто-то тебя разозлит и ты резко поднимешь веки. Наверное, таким взглядом можно сразить, как мечом.
Иногда я представляю, каким будет твой взгляд, когда ты полюбишь. Не меня, конечно. Ну и пусть не важно, кого! Я от всей души желаю тебе испытать это счастье.
Глава вторая. Бабушкина тайна
Дашка рассыпает по банкам приправы: по две палочки гвоздики, по три горошины перца, по одному лавровому листу, по зубчику чеснока. Бабушка мочит в воде пахучие метёлки укропа. Их положат сверху.
Бабушка, а ты дедушку любишь?
Ты почему спрашиваешь?
Бабушка проворно расставляет в банке огурцы столбик к столбику, по кругу. Её полная рука вдруг застревает.
На вот, расставь-ка, у тебя запястья поуже. Сначала столбиком, а дальше плашмя.
Дашка ждёт ответа. Бабушка такая: подумает сто раз, прежде чем выронит слово. Но переспрашивать не надо.
А бабушка косится на внучку, неслышно вздыхает. «Что ж, значит, пришло время для таких вопросов. Выросла девчонка, хорошая стала. Время летит быстро».
Привыкла к нему, Даш. А как же? Сорок лет вместе.
А как вы познакомились?
Д как? бабушка смутилась. Он раньше-то в Новой Жизни жил. А к нам приехал, когда уж ему шестнадцать было. Хвалили его, трудящий. У него же четыре сестры, а отец какой работник? Фронтовик, весь больной, худой насквозь (это с тех пор, как немец его в концлагере штыком проткнул). Вот дед с четырнадцати лет и работал. С таких вот почти, как ты Сначала помощником механизатора, потом трактористом. Ну, присмотрел, значит, меня. Перегородил дорогу: «Выходи за мене!». А он широкой был, костистый. Попробуй не выйди за него.
Ну Он тебе хоть немножко нравился?
Как сказать Потом уж А так нравилси мне там один. Сашкой звали. Хулиган был! Наш, селезнёвский. Дед-то был приезжий. А энт Сашка свой. Многим девчатам нравилси, чернявый такой, как цыган, весёлый.
А он что?
Что?
Ну, обращал он на тебя внимание?
Смотре-е-ел бабушка говорит нараспев, и голос её звучит нежно.
Дашка смотрит в бабушкино лицо. Бывает же так: вроде бабушка, а как девочка. Наверное, красивой она была. Дашка видела на фотографиях: тёмная волна волос, ясный лоб, светлые глаза, и улыбка кроткая-кроткая. А сама совсем худенькая былиночка, Снегурочка. И стоят они с дедом, взявшись за руки, жених с невестой. Он уже тогда коренастый, крепкий, с залысиной, темноглазый в маму-татарку. А она в пальтишке, в пуховом платке, в чулочках и туфельках прямо по снегу На чёлке у виска снежинки Наверное, в клуб ходили. Бабушке там семнадцать, ему девятнадцать. Она и сейчас красивая, особенно когда улыбается.
Сашка, значит. И Дашку осеняет:
А ты поэтому так дядю Сашу назвала?
Бабушка смотрит как-то испуганно. Удивлённо. Что-то тронула Дашка, что трогать нельзя. И чего бабушка застыдилась? Она вот тоже шепчет теперь в темноту никому не нужные клятвы: «Если у меня будет сын, назову его твоим именем. Если дочка именем твоей сестры».
Второго сына, Дашкиного и Сашиного отца, назвали Юрием (потому что Гагарин в космос полетел), третьего Николаем, в честь дедушки. А Сашка? Ну, Сашка и Сашка
Ты смотри, Даш, чтобы был трудящий. Если трудящий, у него и голова светлая, и пить не будет, и всякое другое ни-ни Красивых много, а надо, чтоб он был тебе хорошим мужем, не обижал, ребятишкам пример подавал
Дашка слушает, но это кажется таким далёким: муж, ребятишки Всё равно у неё этого не будет. Потому что Максим её не полюбит, а за другого она не пойдёт.
«Так что буду писать стихи, думает Дашка. Так, наверное, тоже можно. Наколдую ему всё-всё словами, стихами, хоть он их и не читает! И жизнь у него пусть будет хорошая».
Уютно стоять и молчать с бабушкой, что-то делать, не торопясь. Это как рядышком с ивой: тепло-тепло. Бабушка не спросит лишнего, никогда не упрекнёт, а если есть, что выслушать, послушает сердцем и всё поймёт.
И так будет каждый день, пока не переведутся огурцы. А потом пойдут помидоры. И затем придёт грибная пора. Полетят по воздуху тонкие паутины, станут прохладными ночи. Мама поведёт их с Сашей покупать одежду к школе: чёрные пиджаки, серые водолазки (директор заставляет носить именно серые). И Дашка будет гадать, как понравиться ему в таком бесформенном и сером? И перестанет спать за неделю до школы Как можно спать, когда они вот-вот встретятся?..
Из дневника неоправленных писем
24 августа
Как и обещала, сегодня я напишу о твоей улыбке. Она иногда застенчивая, иногда озорная, иногда дерзкая. Этим летом я читала «Всадника без головы». Там есть такой герой Морис Джеральд. Я представляла, что это ты, когда читала. Знаешь, он такой же смелый и ловкий. Если бы ты жил в то время в Америке, ты бы тоже ловил мустангов с помощью лассо и был бы одним из лучших наездников.
Иногда мне жаль, что сейчас у парней так мало возможностей быть красивыми. Вместо коней машины, вместо красивых мундиров, в которых спина всегда прямая, плечи широкие, а пояс тонкий какие-то бесформенные брюки с заклёпками, футболки и шорты. А ещё знаешь, эти «шуршащие штаны» от спортивных костюмов, в которых ходят у нас по городу мужчины. И вот улыбка Сейчас она у многих затравленная, кривая. И глаз не видно из-под чёлки. А мне нравится, как улыбаешься ты не из этого времени. Ты гордо приподнимаешь подбородок (которым я так часто любуюсь!), слегка смежаешь веки, кажешься неприступным, но тут на твоих губах появляется улыбка: тоненькая, нежная, нежданная, как луч солнца в грозовом небе. И у меня в такие минуты по спине пробегают мурашки.
Скучаю по тебе. Жду и жду, когда ты снова улыбнёшься так, как в том мае, когда говорил с Андреем, стоя рядом с нашей партой. Ещё ты смеялся. Данилка сказал бы: «ржал». Но о тебе я никогда не скажу так грубо. Улыбайся чаще, моя радость.
Я люблю тебя.
Старый пруд
Есть пора между летом и осенью, когда свежее становятся ночи, а небо раздаётся, отдаляется, темнеет глубиной и, как яблоками, покрывается звёздами. По утрам легко почувствовать в воздухе сухой горьковатый аромат костров, различить паутинки, разбросанные по кустам облепихи, по разлапистым веткам клёна, к которым уже пришиты алыми лоскутами тревожные листья-флажки, по макушкам увешанных плодами слив.