В то же время он не позволял себе чем-либо увлечься всерьез. Это было опасно, так же опасно, как кого-то полюбить. После перевода в новый дом прежнему увлечению мог наступить конец.
Первое время Никки не был уверен, как себя держать: другим учащимся он не доверял почти все они были на пару лет старше, к сотрудникам обращался подчеркнуто официально. Ум хранил почерпнутый из тривидения и фильмов размытый образ государственных учреждений, срисованный с кадетских училищ и военных баз. В Пареломе, однако, не было ничего похожего на военщину. Естественно, здесь существовали свои правила. В среде учеников, хотя центр открылся всего десять лет назад, успели зародиться особые традиции. За питомцами присматривали, но ненавязчиво, поэтому атмосфера была если не дружелюбной, то свойской. Люди в центре ощущали себя объединенными общей задачей подобно участникам великого похода, другими словами духом солидарности.
Для Никки это чувство было совершенно новым. Он осознал, что ему нравится в Пареломе, только через несколько месяцев.
Больше всего Никки наслаждался контактами с людьми, любившими узнавать новое не только взрослыми, но и детьми. Приученный в школе помалкивать и подражать зловещей угрюмости других учеников, насмотревшийся, что бывает с «умниками», он был захвачен врасплох и не на шутку потрясен новой обстановкой. Его никто не подгонял. Да, за ним наблюдали, но не более того. Ему говорили, что можно и чего нельзя делать, на этом инструкции заканчивались. Ему вполне хватало широкого от дюжины до двадцати предметов выбора различных занятий. Позднее любимые занятия даже не требовалось выбирать из готового списка ему разрешили составить свой собственный.
В душе Никки как будто что-то щелкнуло. В уме, как в улье, роились новые, захватывающие мысли: у минус единицы существует квадратный корень, в Китае живет почти миллиард человек, алгоритм сжатия Шеннона сокращает письменный английский язык на пятнадцать процентов, ага, вот как на самом деле работает нейролептик, слово «окей» происходит от «вовкай» на языке волоф, что означает «непременно» или «конечно».
В уютной личной комнате имелся дистанционный пульт компьютера, сотни таких пультов были разбросаны по всему кампусу больше, чем по одному на каждого обитателя центра. Никки жадно ими пользовался, поглощая знания целыми энциклопедиями.
Он быстро перенял убеждение, что именно его страна должна первой использовать дар гениев в управлении миром. При таком количестве радикальных перемен как еще им управлять? Что, если вперед вырвется какая-нибудь деспотичная, несвободная культура?..
Содрогавшийся от воспоминаний о том, как плохо жить в тупой системе, Никки легко поддавался внушению.
И даже не возражал против процедуры взятия образцов мозжечковой ткани два раза в год, которой подвергались все учащиеся. (Слово «учащийся» Никки начал брать в кавычки много позже, когда стал считать себя и других «заключенными».) Образец брали с помощью микрозонда, объем пробы не превышал пятидесяти клеток.
Никки до благоговейного трепета восхищала целеустремленность биологов, работавших в группе неприметных зданий, расположенной в восточной части кампуса. Непроницаемый барьер, окружавший их работу, немного его настораживал, но стоявшая перед ними цель представлялась похвальной. Трансплантация органов сердца, почек, легких и раньше была для ученых обычным делом, как замена запчастей для автомеханика. Теперь же они преследовали куда более амбициозные цели: замену рук и ног в комплекте с сенсорными и моторными функциями, возвращение зрения слепым, гестацию эмбрионов в пробирке. Никки и прежде бросалась в глаза набранная жирным шрифтом реклама «КУПИТЕ ПУПСИКА!» и «ВАШ АБОРТ НАШ САППОРТ!». Но только в Пареломе впервые своими глазами увидел государственный грузовик, доставляющий останки нежеланных, так и не родившихся младенцев.
Это открытие немного его обескуражило, однако он без труда убедил себя, что неродившихся детей лучше привозить сюда для нужд науки, чем сжигать в больничном крематории.
И все-таки после этого открытия проклюнувшийся было интерес к генетике несколько угас. Разумеется, охлаждение могло произойти по чистой случайности. Никки почти все время тратил на пополнение незаконченного представления о современном мире, жадно глотая сведения из области истории, социологии, политической географии, сравнительного религиоведения, лингвистики и литературы всех жанров. Учителя были довольны, другие учащиеся завидовали. У них на глазах рос счастливчик, которому прочили большое будущее.
Несколько выпускников Парелома уже работали во внешнем мире. Их было мало. На то, чтобы довести число учащихся до семисот с лишним, ушло девять лет. Приличную часть первоначальных усилий пришлось списать по методу проб и ошибок как раз на ошибки, что неизбежно бывает, когда система нова и радикальна. Теперь все это было в прошлом. Иногда ненадолго приезжал выпускник прежних лет мужского или женского пола, выражал приятное удивление по поводу слаженности, с которой работало заведение, и рассказывал наполовину грустные, наполовину веселые истории о промахах, которые он или она наблюдали во время учебы. Большинство ошибок были связаны с первоначальным предположением, будто людям, чтобы действовать с максимальной эффективностью, обязательно требуется элемент соперничества. Все обстояло ровно наоборот: одна из базовых характеристик гения состояла в способности видеть, что конкуренция является пустой тратой времени и сил. Эта проблема, пока ее не решили, создавала множество дурацких противоречий.
Жизнь в Пареломе протекала в отрыве от внешнего мира. Отпуск, естественно, давали у многих учеников в отличие от Никки имелись настоящие родители. Довольно часто кто-нибудь из друзей приглашал его к себе домой на Рождество, День благодарения или День труда. Однако он всегда опасался открыто высказывать мысли вслух. Учащихся не приводили к присяге, не выдавали официальный секретный допуск, и все-таки каждый ребенок сознавал, более того гордился, что вносит вклад в спасение своей страны. Кроме того, визиты в дома друзей неприятно напоминали Никки о своем прошлом. Поэтому он никогда не соглашался гостить больше недели и с благодарностью возвращался к тому, что привык считать идеальной средой, в место, где воздух был наэлектризован новыми идеями, в то время как повседневная жизнь была надежна и устойчива.
Перемены, конечно, тоже случались. Иногда неожиданно пропадал ученик, гораздо реже учитель. В центре имелось для этого особое слово «хрустнул». Как деревянная балка, не выдержавшая нагрузки, или дерево урагана. Один учитель уволился, когда ему не разрешили посетить конференцию в Сингапуре. Ему никто не сочувствовал. Люди из Парелома на зарубежные конгрессы не ездили. Впрочем, на конгрессы в Северной Америке тоже. У них были причины избегать лишних вопросов.
К семнадцатилетнему возрасту Никки наверстал упущенное детство почти полностью. Главное научился проявлять привязанность. Не только потому, что приобрел опыт с девочками, он вырос в импозантного молодого человека, умел красиво говорить, и, судя по доходившим до него сплетням, слыл неплохим любовником. Важнее было то, что спокойная надежность Парелома позволяла сблизиться и со взрослыми. У него возникла настоящая привязанность к некоторым учителям. Он практически чувствовал себя поздним ребенком в огромной семье. Родни и тех, на кого можно было положиться, у Никки было больше, чем у девяноста процентов населения континента.