За мужество и героизм, проявленные в бою с фашистскими захватчиками, экипаж сторожевого корабля награжден медалями, а командиру вручен орден «Боевого Красного Знамени»
(из заметки в газете Северного флота «Краснофлотец»)
Мотовилин с Леоновым находились в одной палате. У Степана было легкое ранение плеча. Взлохмаченный и небритый, в длинном до пят халате, он ходил из угла в угол и нещадно ругал себя за согласие лечь в госпиталь. Виктору в свою очередь было обидно, что приятеля выпишут из госпиталя раньше, и он останется здесь один.
Он тоже не брился и даже не причесывался.
Злясь на себя, зачем-то рассказывал Степану, как можно ошибиться в человеке и какой славной девушкой оказалась Оля Параева. Главный старшина не оценил и тут же поставил свой диагноз.
Начинаешь портиться корешок. Тебе вреден постельный режим. Как только меня выпишут, «смазывай» раненую пятку. Я тебя подожду у ворот госпиталя.
Время тянулось бесконечно долго и тоскливо. Пробуждение, завтрак, утренний обход. Лечебные процедуры. Обед, ужин, сон. И так все по кругу. Затем в госпиталь из Мурманска после операции привезли Добротина, и все изменилось.
Майора положили в отдельную палату для тяжелораненых. Узнав об этом, ребята обманули бдительность сестры и вскоре оказались у ее двери, этажом ниже. Но тут столкнулись с дежурным врачом.
Почему здесь? Кого вам нужно? (нахмурил под очками брови).
Майора Добротина! пробасил Степан и это их спасло. Тот узнал знакомый голос.
Пропустите их, доктор, ответил из-за двери.
Пять минут, строго объявил врач и удалился по коридору. Оба юркнули в палату.
Майор полулежал на высоко взбитых подушках, на ногах гипс. Удивленно хмыкнув, поманил пальцем.
Садитесь, раз это вы. Что с тобой? уставился на Степана.
Пустяки, товарищ майор. Царапина. Боюсь, что тут по-настоящему захвораю.
Так (перевел взгляд). Как твоя нога, Леонов?
Виктор поморщился и сказал, что врачи грозят продержать в госпитале около двух месяцев.
М-да, пожевал губами. А я как увидел вас прямо испугался.
Гости недоуменно переглянулись.
Что за вид? Обросшие, растрепанные. Форменные босяки! Как мне сказать врачу, что вы морские разведчики? Не поверит Хотите быстрей выписаться следите за собой! Не раскисайте. Пока все, махнул рукой. А вечером обязательно зайдите.
Оба с радостью согласились и поспешили на выход.
К назначенному времени побрившись и освежившись «тройным» одеколоном, застегнув халаты на все пуговицы, снова явились к майору, а покинули его палату лишь в час отбоя. Потом стали наведываться регулярно.
Добротин знал, что в строй вступит не скоро, да и во вражеском тылу теперь вряд ли доведется побывать. Поэтому говорил с ребятами о том, что считал важным.
« Почему не наказал Белова и других паникеров?» повторил о вопрос, заданный однажды Степаном. В самом деле почему?
Он так искренне удивился, что Виктор решил выругать старшину после встречи,
за то, что тот вспомнил этот неприятный случай из жизни отряда.
Хорошо, слушайте.
Поправил подушку и чуть прикрыл глаза, будто создавая что-то в памяти.
В ваши годы я уже немало повоевал и все-таки однажды чуть не праздновал труса. Тогда-то и узнал истинную цену самообладания в бою. Для разведчика это особенно важно.
Меня с взводом курсантов послали в разведку. Юденич тогда наступал на Питер.
После ночного поиска расположились мы на отдых в небольшой роще. Отпустили подпруги коням, дали им овса, сами начали подкрепляться. И тут прискакал высланный на опушку дозорный с паническим криком «беляки! Целый эскадрон* вытянулся из села. Нас окружают!..»
Курсанты бросились к лошадям, уже кое-кто, забыв подтянуть подпруги, болтался с седлом у них под брюхом. И смех и горе! Сам чуть было не сорвался с места И вот это «чуть» до сих пор простить себе не могу. Выскочили бы мы врассыпную из рощи и как зайцы от борзых. Тут многим и конец. Но взял себя в руки и приказал всем спешиться.
Надо вам сказать, что село было в пяти километрах, и противник вряд ли мог знать о нашем присутствии именно в той рощице. Таких кругом было несколько, и окружить нас было не та просто. Но у страха глаза велики. Когда теряешь самообладание, то уже мысли скачут вкривь и вкось. «Ты что панику разводишь?» закричал я на дозорного. «Своими глазами видел!» таращит глаза.
К опушке мы подошли в полной боевой готовности и тут же установили, что из села вышел не эскадрон, а только взвод и о нашем местоположении он ничего не знал. Мы внезапно атаковали его, разбили наголову и даже пленных захватили.
Так вот о Белове, чуть помолчал майор. Всю дорогу, пока шли на боте в базу, я думал, как с ним поступить? Передать дело в трибунал расстрел. А парень молодой. Только жить начал.
И вспомнил этот, уже давний случай с дозорным. Фамилию его забыл. Дразнили курсанта потом Паникадилом. И носил он эту кличку, пока не заслужил за храбрость орден. А в первом бою, как видите, оплошал. Это бывает
Точно, товарищ майор! не выдержал Леонов. По себе знаю.
Добротин около месяца пробыл с парнями в госпитале, потом его отправили на окончательное излечение в тыл. В последний вечер зачитал им два письма, хранившихся в одном конверте. Первое от жены старшего лейтенанта Лебедева, пришло из Баку. Женщина благодарила майора и всех разведчиков за заботу и внимание к ней.
«Вы просите быть стойкой, писала она. Об этом и Жора просил меня в своем последнем письме. Вот его слова: «Идет жестокая война. Я верю в жизнь и в нашу победу. Ты жена советского разведчика. У тебя должно быть спокойное и храброе сердце. И чтобы наш сынишка никогда не видел слез в твоих глазах Помнишь, когда мы только познакомились, твоим героем был Овод. Ты восхищалась его стойкостью и верностью. И часто повторяла строчки, которыми он закончил свое последнее письмо любимой женщине: «Я счастливый мотылек, буду жить я иль умру» Майор оборвал чтение.
Виктор не решался поднять голову, чтобы не заметили его волнения. Он хорошо помнил роман «Овод» и эти строки. И еще я не забыл, что говорил ему Лебедев после гибели Саши Сенчука
Такой он был, наш старший лейтенант Георгий Лебедев, сказал майор. А вот другое письмо, не отправленное (развернул листок) Его писал немецкий обер-лейтенант, тот, что был убит в финском доте на Пикшуеве. Тоже адресовано любимой. И здесь есть стихи видимо, сам сочинил. Переводятся он так:
«Нас занесло в эти холодные края по воле фюрера. Молись за меня! Мне уже теперь снятся страшные сны Полярная ночь и вьюга.
Я еще жив, а считаюсь убитым. И никому не могу сказать, что меня, живого, похоронили. Только дикий олень приходит на мою могилу и трубит свою тоскливую песню»
Скажите, какой чувствительный фриц! удивился Мотовилин. Только этот обер, между прочим, был отчаянным! Лупил, гад, из пулемета, пока мы к самой амбразуре не подползли. Олень трубит? (усмехнулся). Может, товарищ майор, это моя противотанковая протрубила ему последнюю песню?
Может быть, чуть помолчал Добротин, думая, видимо, о чем-то своем, так как заговорил потом горячо, убежденно.
Вот они с немецкой точностью подсчитали, насколько имеют больше самолетов и орудий, измерили силу своих ударных горных дивизий, бригад и полков. По расчетам их штабистов получается, что в самый короткий срок фашисты должны взять верх над нами. Только этого, потряс письмами, этого они не приняли во внимание. Не поддается учету!
Их офицеру за гранитной стеной дота чудилась смерть и всякая чертовщина. Отчаянно дрался? повернул майор голову к Степану. Отчаянный не значит храбрый. Наш старший лейтенант шел на смертный бой, штурмуя укрепление, и верил в жизнь, верил в победу. До последнего дыхания верил! Пусть эта вера никогда нас не покидает. А сила? Сила еще скажется!