Я, знаете ли, скромный помещик. Живу в имении, никуда почти не выезжаю, поэтому соседи меня знают плохо. Вы наверняка обо мне не слышали.
Нет-с, не слышал, признался Ржевский.
А между тем, сказал гость, моё имение не так далеко от вашего. Поэтому до меня дошёл слух, что есть у вас дворовая девка по имени Аполлинария, которая поёт изумительно. На всю округу славится.
Аполлинария? озадаченно спросил Ржевский и оглянулся на Полушу. Та отчего-то перестала звенеть посудой, но продолжала стоять возле стола, рассеянно вертя в руках серебряную ложку.
Гость тоже посмотрел на Полушу и хищно прищурился.
Это она?
Поручик вспомнил, что Полуша в самом деле красиво поёт, хотя он её ценил не за это.
У меня среди дворовых только одна Аполлинария. Других нет.
Значит, она. Гость ещё сильнее прищурился и цыкнул зубом. Продайте мне её, Александр Аполлонович. Хорошие деньги дам.
А зачем она вам? спросил Ржевский.
Гость мечтательно вздохнул.
Я скромный помещик. Живу скучно, почти никуда не выезжаю. Одно у меня развлечение мой крепостной театр. Вот для театра мне ваша певунья и нужна. На одну из главных ролей в новом спектакле.
Поручик ещё ничего не ответил, а Крестовский-Костяшкин уже смотрел на Полушу, как смотрят на крендель, только что купленный у уличного торговца, с которой бы стороны откусить.
Полуша уронила ложку и вскрикнула, умоляюще глядя на Ржевского:
Барин! Не продавай меня!
От этого возгласа даже оконные стёкла зазвенели, а гость опять вздохнул мечтательно.
Голос сильный, звонкий. Для театра самое то.
Полуша уже чуть не плакала.
Барин, не продавай меня! Неужто у меня здесь ролей мало?! Я тебе Наполеона играю, маршала Мюрата играю, маршала Нея играю, маршала Понятовского играю. Разве плохо играю? Ты же всегда довольный.
Ржевский вспомнил, как Полуша изображала Наполеона минувшей ночью, и это воспоминание заставило встрепенуться.
Что же это такое? Ведь поручик спросил, зачем гостю Полуша, просто так, из любопытства. И не собирался продавать её! Однако голос у гостя имел странное свойство усыплял, убаюкивал, и только поэтому Ржевский не сказал «нет», а сидел словно в полузабытьи.
Поручик уже собрался заявить своему визави, что продавать Полушу не намерен, но беседа продолжилась в другом ключе как будто сделка возможна.
Так у вас здесь тоже театр?! воскликнул Крестовский-Костяшкин, когда Полуша кончила причитать. Не знал, что вы тоже любитель.
Поручик замялся:
Ну как вам сказать
И роли у вашей актрисы такие занятные, продолжал рассуждать гость. Вот бы посмотреть.
Ржевский решительно отверг эту инициативу.
Нет-с. Мы привыкли без зрителей играть.
Вы сказали «мы»? Вы сами участвуете в спектаклях? не поверил гость.
Конечно, участвую, сказал поручик. Если самому не участвовать, то что за удовольствие?
А я, знаете ли, нет, признался Крестовский-Костяшкин. Я только смотрю. Если всё идёт гладко и, что называется, естественно, то смотреть на это истинное наслаждение.
Ну, у каждого свои предпочтения. Ржевский пожал плечами.
А может, всё же позволите мне посмотреть? Хоть один акт.
Поручика даже немного смутила настойчивость незнакомца, желающего понаблюдать половой акт.
Нет, я предпочитаю без зрителей. Ржевский решительно помотал головой.
Как досадно! Крестовский-Костяшкин, кажется, был непритворно огорчён. Я бы не отказался перенять ваш опыт.
Думаю, у вас его тоже достаточно. Поручик снисходительно улыбнулся.
Однако он не такой, как ваш. Визави покачал головой и продолжал: Я завидую вашей решительности. Я всегда в тайне мечтал, вот как вы, устроить что-нибудь на военную тему
Так в чём же дело?
Но мне никогда не хватало смелости. Я не настолько уверен в себе. Ведь если уж браться за такое, это должно быть грандиозное действо.
Не обязательно.
Как же не обязательно! Обязательно! И оно потребует много сил от всех участников. И от постановщика в первую очередь.
Поручик кивнул.
Да. Сил уходит порядочно. Бывает, что после отсыпаешься до самого полудня.
И длиться это должно весьма долго, заметил гость. У вас сколько актов? Три? Четыре?
Ржевский удивился. Про количество половых актов, происходящих в течение ночи, его раньше никто прямо не спрашивал.
Когда как, ответил поручик. Обычно два. Но бывает и три, и четыре. А иногда и пять.
О! Крестовский-Костяшкин посмотрел на Ржевского с уважением. Пять актов! Потрясающе!
Да ничего особенного, отмахнулся Ржевский. Вот когда я служил в Мариупольском гусарском полку, у нас один рядовой
Так вы продадите мне вашу Аполлинарию? нетерпеливо перебил гость. Как я уяснил из ваших слов, она ваша основная актриса, поэтому предлагать малую цену бессмысленно. Но я готов раскошелиться.
Полуша у меня, поручик задумался, выбирая слово поточнее, одна из основных, но
Понимаю ваши обстоятельства, снова перебил Крестовский-Костяшкин. Однако мне для нового спектакля необходима актриса с хорошим голосом. Без этого никак! Так что предлагаю вам за Аполлинарию сто рублей серебром.
Барин! Полуша, по-прежнему стоявшая возле стола, упала на колени и закрыла лицо руками.
Ржевский оглянулся на неё и произнёс:
Подождите, Владислав э
Казимирович.
Вы меня как-то не так поняли, Владислав Казимирович, проговорил поручик. Я вообще не намерен продавать Полушу. Она мне самому нужна.
Несомненно нужна. Поэтому предлагаю сто пятьдесят рублей серебром.
Нет.
Двести рублей серебром.
Ржевскому однажды уже называли эту сумму. Купцы из близлежащего города Ржева предлагали именно столько, чтобы поручик больше никогда не приезжал в город и не беспокоил их жён и дочек. Помнится, сумма не сильно впечатлила поручика, а теперь и подавно:
Нет.
Двести пятьдесят.
Владислав Казимирович, я понимаю ваше стремление, но
Вы слышали? Двести пятьдесят.
Владислав Казимирович
Это отличная цена.
Нет, не продам.
Но вы же понимаете, что обычная цена дворовой девке двадцать пять рублей? А я вам предлагаю двести пятьдесят.
Нет, Владислав Казимирович, не продам. Когда речь шла о женщинах, Ржевский не мог и не хотел думать о деньгах.
Очень жаль, сказал Крестовский-Костяшкин.
Его левая рука, успевшая стиснуть деревянный подлокотник кресла, теперь начала медленно сжиматься в кулак, попутно оставляя на полировке бороздки от острых ногтей.
Позвольте откланяться, сказал гость, взял перчатки, шляпу, трость, поднялся с кресла, небрежно кивнул Ржевскому и направился к выходу.
Ржевский проводил странного посетителя до крыльца, а когда вернулся, то увидел, что кухарка Маланья подняла Полушу с колен и утешает:
Ну что ты, Полушка? Чего ревёшь-то? Не продал тебя барин этому упырю. Не продал.
Упырю? испуганно спросила Полуша. Разве он упырь?
Упырь, уверенно ответила Маланья. Я сразу приметила, когда он в комнату вошёл. Вон в углу икона висит. А этот упырь зыркнул на образ святой и не перекрестился. А уши его видела? А ногти?
А отчего же он днём ходит?
Так, небось, белилами аглицкими вымазался, очки зелёные нацепил, вот и спрятался от солнца-то.
А-а-а! ещё сильнее заревела со страху Полуша.
Ржевский сдвинул брови:
Маланья, что ты мелешь?
Зря ты, батюшка, его в дом пригласил. Кухарка покачала головой. Зря. Теперь надобно дом освятить, чтоб упырю сюда хода не было.
«Так вот кого этот субъект мне напомнил», вдруг подумал поручик, но кухарке возразил:
Да почему упырь?! Обычный человек. Хоть и оригинал. Всё порывался на наши с Полушей ночные забавы посмотреть.
Кухарка неодобрительно вздохнула и стала убирать со стола посуду, ведь зарёванная Полуша ещё не скоро вспомнила бы о своих обязанностях горничной.
Полуша, хватит, мягко сказал Ржевский. Этот господин сюда больше не приедет.