Ил действительно готовился согласиться с Андерсоном по всем пунктам и опровергнуть базовый тезис, но хмурился не поэтому. Его отвлекло и сбило с толку имя Каури он никак не мог сообразить, о ком идёт речь, и параллельно думал, что случись ему увидеть слово написанным, он бы поставил ударение на У, но собеседник акцентировал А, что увело от гадальных ракушек, зато хрустнуло звучно, фактурно, с перекатом. Почти зависть взяла, но её объект никак не хотел предъявить узнаваемое лицо.
Ил встряхнул головой фактурное имя с неожиданным ударением тут же из неё вылетело и начал контратаку:
Вы тоже не избегаете бытовых обязательств, когда выпадает жребий.
Ну, во-первых, мне было бы стыдно, развёл руками Андерсен, пряча усмешку.
Музу не стыдно, Карлу-Густаву некогда: у него лаборатория, констатировал Ил. А вам надо ко всему приложить руку, чтобы стены не посыпались и земля не омертвела.
Надеюсь, моя роль не настолько глобальна.
«Но ощущаете, что именно настолько, и бзик вполне может оказаться единственной правдой», подумал Ил, а вслух сказал:
Пятнадцать-двадцать человек из Жемса или Капы собирали бы совсем другие плоды с совсем других деревьев, мыли бы другие ступени не наших лестниц, разливали бы по тарелкам не те субстанции, которыми привыкли питаться мы. Нас можно освободить от рутины, но вместе с исполнителями изменится результат. Апельсины, которые чистит Сильвия, на вкус не те же, что нарезаны мной. Земля для грядок, которую перетаскивает Лейц, имеет жёлтый подтон, а у меня в тачках всегда бордовый. Мы даже друг друга не можем заменить без потерь. К тому же я, как вы сказали, не отягощён призванием, которым можно размахивать как флагом с личным гербом
Андерсен подорвался, желая что-то произнести, но сглотнул и промолчал. Ила в долю секунды перебросило с двенадцати на семнадцать. Он улыбнулся, опустил глаза, ошалел:
Вы хотели сказать, что я существую. И не в моих интересах доказывать, что на фоне девяноста шести товарищей по крыше во мне нет ничего особенного. Существовать, быть, присутствовать нам не хватает глагола, обозначающего состояние, при котором каждый выдох необходим не только тому, кто дышит, при котором движение мысли отзывается движением в атмосфере. Нам не хватает неизбитого синонима для шаманства, плетения чар заткните меня, иначе я провалюсь на месте. Вы были правы, говоря о том, что ни одно из моих занятий не является самоцелью, что все они так себе наточенные инструменты. Пожалуй, многое я делаю для очистки совести, но иногда кажется: здесь даже охота на сорняки и нарезка салата способ воздействия и присутствия, в общем, рычаг не хуже прочих.
Повисло молчание. Учительский флигель поскрипывал половицами, отзываясь на чьи-то невидимые шаги, вздыхал шторами, скучая по чьим-то касаниям.
Ил думал о том, что собирать пряную зелень на территории интерната ему нравилось не меньше, чем смешивать цветы с древесной смолой на берегах Эшта. Он даже не чувствовал себя ужаленным, когда остальные справлялись с той же задачей в три раза быстрей, хотя на него это было непохоже. Наоборот: промывая в проточной воде насекомые крылья розмарина, шершавый бархат шалфея, он бывал нарочито медлителен и торжествующе весел.
Вспомнилось, как однажды он почуял, что за ним наблюдают, обернулся и увидел Андерсена. «Священнодействуешь?», спросил тот. «Слово найдено», щёлкнуло за надбровной дугой.
И всё же было бы славно избавить вас от добровольно-принудительной рутины, произнёс учитель истории будто не всерьёз, закручивая пробку сосуда с мазью и возвращая пациента к действительности.
Чтобы наш коллективный моральный облик устремился от хорошего к лучшему? заржал Ил.
Да откуда у вас коллективный облик, прыснул Андерсен. Тем более моральный
Ила качнуло обратно к двенадцати.
На выходе из флигеля он бросил через плечо:
Но учусь я и впрямь небыстро.
Во-первых, смотря чему, во-вторых, зачем тебе куда-то спешить? размеренно и чуть не польщённо откликнулся Андерсен.
Возразить было нечего: время текло, но не утекало.
10. Лес пугающих животных. Записано поверх раздела, посвящённого новейшей истории Фогравы. (Год выпуска учебника восстановлению не подлежит)
Лес пугающих животных начался со змеи, которая животным не была и никого не напугала.
***
Прежде, чем падать в повествование, поговорим о локации. Там был водоём. Назначим местом действия Крестовый пруд в Лефортовском парке. Или Круглый в Измайловском. Или переведём стрелки на Путяевский каскад в Сокольниках. Мы соврём, снизим видимость до нуля, собьём со следа, зато отметка на карте одних побалует экзотикой, других иллюзией сопричастности, а главное подтвердит: рассказчик вещает о том, что пережил. Это ли не признак хорошей литературы?
К чёрту литературу. Там был водоём.
Обозначим персонажей условными именами: Ил, Песок и Клён. Уточним, что Песок и Клён были девушками, хотя никакой роли в истории сей факт не играет. Добавим, что этих троих не связывало ничего кроме поверхностного знакомства, но лес пугающих животных они создали вместе.
А теперь к делу.
***
Деревья подступали к воде с закатного фронта. Рыхлая тропа, огибающая пруд, лишала звука шаги.
Отнятое у слуха возвращалось зрению. В роще на берегу мерещилось всякое.
Когда Ил увидел змею, та плыла в полутора метрах над землёй, похожая на волнистую линию, которой в школьных тетрадях подчёркивают определения. Ничего удивительного тут не было, нового тоже: он знал, что змея появилась из звука его шагов, и предпочёл бы не привлекать к ней внимания.
Стоило пройти мимо, стоило пренебречь визуальным воплощением звука: сумерки в лесу начинаются рано, Клён и Песок могли не заметить гибкий жгут между стволами. Но сослагательное наклонение вступает в игру постфактум, а сюжеты начинаются с импульсов. Ил не подал голоса, но позвал змею так руки инстинктивно ловят в полёте выпавший из кармана предмет. Жгут стал стрелой, змея устремилась к Илу и растворилась, едва коснувшись грудины.
Клён и Песок могли не заметить меандры змеиного тела в воздухе, но бросок и исчезновение они, конечно, не пропустили.
Так роща у пруда превратилась в лес пугающих животных.
***
Клён боялась волков, поэтому представители семейства псовых выскакивали на гуляющую троицу из-за каждого куста сверкали бешеными глазами, щерили гипертрофированные зубы, кидались к лицу и таяли, не успев сомкнуть челюсти. Когда закончились лисы, шакалы и енотовидные собаки, Клён переключилась на вымершие виды. Когда себя исчерпали базальные псовые, Клён обратилась к средневековым бестиариям.
Песок не доверяла крайностям: её излюбленными страшилками были слоны и насекомые, что предсказуемо наводнило рощу монументальными тараканами.
От Ила ждали террариума тот разводил руками. Он никогда не боялся змей.
***
Ил не скрывал, что вздрагивает каждый раз, когда очередной агрессивный морок выпрыгивает из-за деревьев. Но к неожиданностям привыкаешь верней, они быстро становятся явлением ожидаемым. Иногда он шутил, что ни от чего не бледнеет так, как от визгов своих попутчиц. Попутчицы не обижались: заготовленные вопли были уместны в ярмарочном павильоне ужасов, чем лес пугающих животных по сути и был. Все трое откуда-то знали, что подлинный страх нарушит поток иллюзий.
***
Когда Ил окончательно перестал дёргаться при виде разъярённых блох и коварных гиппопотамов, он решил, что прогулки за прудом станут интересней: невозмутимость позволит рассматривать мороки, возникающие из звука чужих шагов.
Он ошибся в расчётах.