Не помню, призналась я. Я здесь пятнадцать лет не бывала.
Ветер рванул снова, прошелся граблями по камышам, выбил скрип из толстых смоленых опор. Доски под ногами задрожали.
Коссал шагал как ни в чем не бывало босиком, в том же буром балахоне, в котором вышел из Рашшамбара, неизменно равнодушный к дождю и граду, к размытой дороге и даже к молчаливо раскинувшейся под нами и до края окоема дельте реки Ширван.
Люди, похоже, беспокоятся. Эла показала пальцем на окружавшую нас толпу.
Так оно и было. Впередиидущий носильщик с корзиной согнулся чуть не вдвое и ускорил шаг, бормоча что-то похожее на молитву. Еще подальше торопила мужа какая-то женщина указывала на восток, где в небе собирались жаркие белые облака. У меня и у самой непривычно частило сердце с чего бы?
За долгие годы в Рашшамбаре я примирилась со своей недолговечностью. Милость и справедливость нашего бога не пугали меня. Я научилась смотреть в лицо будущему небытию равнодушно, если не с радостью. По крайней мере, мне так казалось. Но на этих ненадежных скрипучих мостках, протянутых к местам моего рождения, во мне пробудился ребенок, чьи чувства крылись глубже религиозных прозрений. Да, разумом я сохраняла спокойствие перед взбирающейся по шаткой лестнице паникой окружающих, но телом возвращалась в прошлое самими костями и кровью я узнавала густой запах ила и соли в знойном воздухе.
Признаться, мне было бы обидно, заметила Эла, окажись это чудо аннурской инженерии не таким уж чудесным.
Раньше смерти не умрем, пожал плечами Коссал.
А все же, рассуждала Эла, в конце этих мостков нас ждут лучшие постели и изысканное сливовое вино Домбанга. Жаль будет, если не дождутся.
Ты же понимаешь, оглянулся на нее старший жрец, что Рашшамбар не для того снабдил тебя монетами, чтобы ты растрачивала их на роскошь и праздные забавы.
Вся наша жизнь праздная забава, Коссал. И я, пока не ушла к богу, намерена при каждом случае наслаждаться винами и мягкой постелью, хорошо бы в обществе нагого красавца.
Жрец не успел ответить: ветер, словно задавшись целью развеять ее надежды, так ударил по переправе, что пошатнулся весь мир. Мужчины и женщины взметнули в небо вопли, и десяток ярких вымпелов бешено забились над теснящейся, орущей толпой, когда четверть мили помоста под нами с треском отломилась и, накренившись к западу, рухнула.
Мягкое приземление в воду и в ил могло бы утешить кого другого. Домбангские рыбаки, упоминая усопших как бы те ни умерли: в своей постели, за столом в таверне или от ножа в узком переулке, описывали процесс одними и теми же словами: «опрокинул лодку». Народная мудрость говорила, что в водах дельты без лодки смерть.
Конечно, эта истина оправдывалась не всегда. Забавно, как часто она ошибалась. За границами Домбанга обитали в дельте вуо-тоны. Да и горожанам случалось уцелеть. Я запомнила, как на своих ногах вышла из дельты Чуа Две Сети вся в крови, но живая. И все же такое случалось не слишком часто
Все вышеизложенное наводит на мысль, что дельта реки Ширван совсем не подходящее место для города, но потому-то город здесь и вырос. Рассказывали, что первопоселенцы Домбанга, попавшие в край высоких, как дома, камышей тысячи лет назад, пришли не рыбачить и не любоваться закатами они скрывались. Под конец древней войны с кшештрим они бежали и забились в камышовые заросли. Те кшештрим прожившие на земле пять и более тысяч лет, что пытались их догнать, погибли. Их могли убить змеи и крокодилы, квирны и тростниковые копья, но предание говорило иное рассказывало о божествах в облике человека, только быстрей и сильней, и к тому же немыслимо прекрасных. По легенде, боги покончили с кшештрим, и потому выжившие на зыбкой грани существования люди стали приносить им жертвы. И тысячи лет с тех пор что-то хранило народ Домбанга. Под той защитой деревушка выросла в городок, городок в большой город среди убийственной и спасительной дельты.
А потом пришли аннурцы.
При вторжении империя проявила обычную для нее дерзость мысли и тупое упорство. Вместо того чтобы отыскивать потаенные тропы среди тысяч смертельно опасных проток, аннурские легионы встали лагерем на северном берегу и взялись за строительство.
Чтобы возвести переправу, свалили миллион деревьев; их порой доставляли за сто миль. Погибло десять тысяч солдат одних одолели болезни, других покусали змеи; кого-то съел крокодил или сожрали стаи квирн, а кто-то просто сгинул в изменчивых лабиринтах тростниковых и камышовых зарослей. Народ Домбанга не зря полагался на богов дельты те и в этот раз пытались их защитить. Но, к ужасу горожан, аннурцы, невзирая на потери, попросту продолжали строить. Когда их командующему сообщили, что мир не знал подобного сооружения, он пожал плечами: «Я и раньше был невысокого мнения о мире».
И боги в конце концов сдались.
Когда сожгли или отдали водам все тела, когда сокрушили древнюю веру Домбанга, когда завоеватели перекроили старые обычаи на свой лад, осталась переправа сорокамильное копье, вбитое в сердце города. Солдат на ней сменили возчики и погонщики мулов. Орудие покорения теперь служило обычной жизни. Возвышавшиеся на пятнадцать футов над заросшими водами мостки были для пеших и конных единственной безопасной дорогой через гибельные разводья. Были пока не рухнули.
Я не стала подражать людям, которые цеплялись за обвалившийся пролет, а на полпути к воде прыгнула за перила подальше от падающих тел и бьющихся в панике мулов. На твердую землю я бы приземлилась удачно, а тут ноги ушли в топь по колено. Я попыталась вытянуть их не сумела. Холодное перышко страха, общего для всех попавших в ловушку созданий, погладило мне спину. В пожаре воплей, среди тонущих в грязи раненых людей и вьючного скота кто-то пытался помочь, кто-то бежать, уползти по илистым отмелям к любимым или к спасению. Усилием воли я приковала свой взгляд к мужчине, который, увязнув по бедра в протоке, все бился и бился, пока наконец не смялся, будто бумажный человечек.
«Не будь такой, сказала я себе. Если встреча с богом назначена сегодня, уйди красиво».
Эта мысль отрезвила меня. Какие бы детские страхи ни засели в моих костях, я давно повзрослела. Смерть еще не занесла жало, так чего мне страшиться?
Я снова занялась собой. На этот раз действовала медленно и обдуманно. Ноги крепко увязли, но обнаружилось, что они чуть скользят в кожаных штанинах. Распустив пояс, я сумела немного вытянуть ноги, но дальше ткань изнутри зацепилась за пристегнутые к бедрам ножи.
Хоровые вопли у меня за спиной перешли в визг. Оглянувшись через плечо, я увидела, что по протоке бесшумно скользят полдюжины крокодилов над мутной водой выступали только спины и глаза. Один нырнул, и тут же женщина, в панике баламутившая воду, с последним ошалелым визгом скрылась под водой.
«Не спеши, велела я себе и, запустив руку в штаны, по одному вытащила ножи и разложила их перед собой на вязкой тине. Не спеши».
Избавившись от оружия, я смогла продвинуться дальше. Наклонилась, запустила в ил пальцы и мало-помалу, как змея из старой шкурки, выскользнула на свободу. Конечно, свобода еще не означала безопасности.
Обвалившаяся часть переправы сбросила в трясину более сотни людей. Из них добрая половина завязли и бились, истекали кровью, орали иными словами, всеми способами привлекали самых жадных хищников дельты. Будь я одна, попробовала бы тихо и медленно выбраться на безопасное место, но нас уже окружали крокодилы, и змеи пробовали воздух быстрыми раздвоенными язычками, так что на «тихо и медленно» не осталось времени. В двух шагах от меня ленивые воды протоки уже поржавели от крови.