Отступила на два шага, чтобы полюбоваться своей работой, и довольно хмыкнула.
В кофейню за углом.
Я была рада оказаться на улице и глотнуть свежего воздуха. По поверьям матушки и по наставлениям придворных магов прохлада ранней весны вредит здоровью молодой леди, и тем больше я любила нарушать запрет и не кутаться в шарф, ограничившись поднятым воротом бежевого пальто по последней моде, пришедшей из-за Смирного моря.
Вот смотрите, госпожа моя, как на вас пялятся эти господа, шептала Берта, озираясь и пытаясь загородить меня от нескромных взглядов. Где это видано: пешком ходить, словно мы простолюдины какие, да ещё пальто ваше, простите, до колен только доходит! Как бы полицию кликать ни пришлось! Вон все смотрят, стыда не оберёшься!
Я понимала, почему матушка с радостью приставила ко мне Берту, хотя мы были ровесницами, да и вообще для принцессы королевской крови она в компаньонки не годилась. Дочь кормилицы хоть и получила титул через мужа, но не считалась ровней породистой аристократии.
Впрочем, я лишь улыбалась, когда речь заходила о родовитости. К счастью, в Сангратос пришли перемены, говорят, вскоре вслед за научно-техническим прогрессом грядёт и изменения в сознании подданных. Кто знает, может, я доживу и до того светлого момента, когда смогу основать собственную ювелирную лавку?
Срочное сообщение! вывел меня из задумчивости голос мальчишки-разносчика газет. Один из Небесных Гигантов взорвался прямо над Смирным морем.
Что тому виной: халатность нового класса инженеров? Диверсия или магия? продолжал зазывала, которого разносчики нанимали в помощь. Обычно это был их младший брат или друг, которому не так везло продавать газеты по улицам самостоятельно.
Чудо технической мысли сгорело в пламени своих создателей! надрывался он, а я всё никак не могла ухватить какую-то важную мысль, бившуюся в голове. Наконец она оформилась в два слова, в имя, носитель которого был мне не безразличен:
«Орнак Зигуд».
Я вздрогнула и остановилась как вкопанная, Берта даже натолкнулась на меня и тихо ойкнула.
«Купи немедленно», хотела было сказать ей я, но передумала, потому как всё равно во рту пересохло, я не могла бы выдавить ни слова.
Зато быстро развернувшись, немедленно направилась к разносчику. Мальчишка лет пятнадцати, деловито зажав в зубах палочку для их чистки, бойко продавал газеты, едва успевая считать серебряные гроши. Двухстраничная брошюрка обычно стоила не дороже трёх медяков, но с важными новостями передовица доходила в стоимости до цены приличных ботинок для купцов и их подмастерий.
Всё это я знала от Берты, она была щедра на подобные факты по моей же просьбе: если ты хочешь жить как все, надо оторваться от нереальной реальности королевских замков и пышных приёмов. Я ещё не оставила давнюю мечту затеряться среди столичных улиц и не иметь ничего общего с долгом правящей семьи, где на меня всё одно смотрели как на бракованную кобылку.
Орнака же, кажется, забавляла моя инаковость и непохожесть на сестёр, и вот именно ему было сужено вчера пересекать королевство на одном из Гигантов Неба, как прозвали дирижабли в прессе.
Это какая-то нелепость! фыркал справа от меня высокий господин в цилиндре и в шерстяном пальто, застёгнутом на все пуговицы.
Да, за последние двадцать лет ни одной аварии, вторил ему другой, стоявший рядом и одетый кое-как.
Я всё это замечала мельком, цеплялась взглядом, чтобы не протискиваться так скоро вслед за желающими почитать новый выпуск «Придирчивого вестника» газеты молодой, народной, старающейся осветить то, что не положено было говорить со страниц «Королевского глашатая».
Меня пару раз несильно толкнули, Берту и вовсе оттеснили на задние ряды. Дама, находящаяся в людном месте без сопровождения мужчины, да ещё одетая по моде женщин, отстаивающих свои права, которые им не приставлены природой, вызывает если не пренебрежение, то какую-то брезгливую осторожность.
Я схватилась за шляпку, но никто не делал попытку сорвать её с моей головы, сегодня и ветрено-то не было. Настоящий весенний день, предвещающий тепло и надежду на то, что всё будет хорошо.
Мне две. Разные, сунула я в руку мальчишки серебряные гроши, и тут же получила газеты, напечатанные на серой бумаге. Две я взяла умышленно: вдруг в каждой пишут что-то такое, о чём умалчивают в другой? На одно издание обычно трудились несколько писак, они-то и публиковались на страницах одного выпуска. Только в разных вариантах одной газеты.
Нововведение модных газетёнок, желающих осветить событие более полно, чем это делали в «Королевском глашатае», которое сразу полюбилось подданным королевства. Научно-технический прогресс, он уже не был такой диковинкой и не вызывал того ужаса, как первые печатные станки или кондитерские с мягким мороженым, совсем не приправленным магией.
И всё же сейчас улица замолкла, перестали подмигивать разноцветными огоньками витрины кафе и ювелирной лавки напротив. Вдруг в моей душе, приветствующей всё новое, ожил древний ужас, живущий в каждом: новое всегда злое, оно приходит, завлекает, чтобы нанести удар, когда ты не будешь готов.
Так говорили мои родители и родители их родителей. Ощущение весенней грозы витало в воздухе, что только подтверждало солнце, спрятавшееся за тучами.
Я не могу ничего рассмотреть толком, шептала я, пробежав глазами две передовицы, в красках расписывающие ужасы пожара на Небесном Гиганте. Не выжил никто, вот это я поняла сразу, а списки погибших расплывались перед глазами, буквы прыгали и мешали найти нужное имя.
Оставалась надежда, что это не тот Гигант. Редко, но бывает, что небо в одном секторе бороздят два дирижабля, наверное, баллон с газом взорвался, возможно, всему виной молния, нас предупреждали, что такое теоретически возможно, хотя никогда за восемьдесят лет существования Гигантов не происходило.
Вернуться надо, промолвила Берта, которая была мрачнее тучи, собравшейся над нашими головами. И с тревогой посматривала на меня, как няня на больного ребёнка, не понимающего как сильно он болен. Пойдёмте, госпожа моя, в нумерах всё прочитаем. Я вам вслух прочту.
Здесь больше ста человек. ответила я, успокоившись и позволил увести себя со свежего воздуха, который единственный ещё держал меня в сознании. Я не боялась узнать правду, я её поняла сердцем и умом.
И сделалась вдруг удивительно спокойной, в центре бури всегда так тихо, что можно услышать, как истекает твоё время. «Поступь несчастья» так называла это моя мать, суеверная до ужаса.
Я всегда над ней посмеивалась и считала несовременной, а теперь и сама дрожала как в лихорадке.
Вот держите, это отвар с вересковым мёдом, Ниара, он поможет вам прийти в себя. Поспите, а потом всё почитаем вместе, в мои руки вложили тёплую фарфоровую чашку. Я даже не стала обращать внимания на то, что Берта назвала меня просто по имени, иногда я позволяла ей подобные вольности.
Он там был, я и так знаю, произнесла я, отдавая чашку в руки подруги-горничной. Посмотрела на неё так, что она побледнела и отшатнулась. Должно быть, в моих глазах снова плескалась Тьма, как доказательство правоты сказанного.
Я уложу чемоданы, вам стоит вернуться во дворец, моя госпожа. Траур будет долгим, пролепетала она, облизывая пересохшие губы.
«Забавно, подумала я. Она смотрит на меня, как пичуга на полоза».
Моя прабабка лет в сорок сошла с ума и всё кричала, что нас, её потомков, пожрёт огонь. Что это проклятие, которое проснётся однажды, и тогда никому не будет пощады, потому что оно не знает жалости, тихо сказала я, обращаясь не к Берте, а к самой себе. Знаешь, оно проснулось. Я видела это сегодня во сне.