С этого дня духовник начал поторапливать меня, чтоб я не откладывал встречу с ней. Я решил начать в четверг после еженедельной встречи сестричества. Но не удержался и уже в среду забежал к ней буквально на одну минуту, вскользь отметив, что всё должно пойти гладко, так как в сердце не было противления послушанию.
Первая встреча с насельницей
14 декабря 2017 года, храм А.Критского, богадельня
После сестрических занятий, договорившись с Любой (сестрой милосердия 2-ой ступени и моей супругой), которая тоже в этот день посещала свою насельницу, что она вернет меня к «реальности», я взял стул и со стулом пошел к Верочке Пампушкиной в палату. В палате кроме как на стульях-горшках, сидеть было больше негде, а гордынька моя на горшок присесть не смогла.
Вера Пампушкина сидела на кровати и пела песни, одновременно разминаясь и вертясь во все стороны. Песни были простые, бесхитростные, немного старинные из тех, что поются на гуляниях, частушечного типа. Первое, что было мною подмечено мой неподдельный интерес к происходящему. Вера доставала из своей тумбочки бусики, фотографии не известных ни ей ни мне людей, какие-то старые поздравительные открытки а мне, как ни странно, было интересно этому внимать, на это смотреть.
Ещё был интерес к другому человеку чем он живёт, что любит, о чём думает. В жизни редко задержишься возле человека некогда же! даже возле своих близких. Я вспомнил какие-то далёкие и давно забытые мной времена, когда я мог уделить человеку столько времени, сколько необходимо. Действительно, человеческое общение стало роскошью я даже собственным детям не могу позволить выделить полчаса времени, чтобы просто мирно и неспешно пообщаться о том, о сём. Всё это я подметил и почувствовал.
Также в душе была тихая такая радость и свет и хотелось помочь любому, кто был в поле зрения. В палате, кроме Веры Пампушкиной находилось ещё двое насельниц одна спала, а вторая то садилась на кровати, то снова ложилась. И эти интерес, внимание, готовность и желание придти на помощь, устроить другого человека, послужить ему также необъяснимым образом распространились на эту вторую насельницу.
Я помог Верочке сесть, потом подошел и поговорил с ней, потом в третий раз она меня уже сама поманила рукой, чтобы я помог ей забраться на кровать. В её глазах (Господи, как давно я не заглядывал людям в глаза!) я видел явное недоумение почему ей оказываются такие знаки внимания? наконец она не выдержала и спросила меня почему я выбрал такую странную работу? На что я ответил, что работаю в другом месте, риэлтором, а сюда пришел в гости, навестить и в том числе её тоже. Я видел, как понемногу она оттаивала. Один раз я так близко приблизил своё лицо к её, что мог разглядеть все рябинки, морщинки и родимые пятнышки на её лице. И это не отталкивало.
Кстати, когда я присел к Вере Пампушкиной в первый раз шибануло в нос чем-то больничным. Потом я и не заметил, как это чувство прошло, не превратившись в привычную брезгливость.
Верочка тем временем продолжала свои песенки. Она повторяла один и тот же куплет несколько раз, потом перескакивала на другой. Снабжала свои песни комментариями, отступлениями, пояснениями и даже, когда пела считалку с немецкими числительными, переводом.
Не знаю почему, но я чувствовал небольшой привкус горечи от этой веселости. Вспоминал, как я сам, съедаемый унынием изнутри, всегда считался душой компании, весельчаком Казалось, что эта её веселость не настоящая, очень хотелось пройти куда-то дальше за неё, увидеть саму душу, самого человека, а не запись, пусть и в памяти.
Вспомнились даже цыганки однажды, когда у моей Любы сняли с пальца обручальное кольцо, я некоторое время настойчиво ходил к цыганкам в Смоленске, чтобы постичь принцип их воздействия на человека. Ходил, пока они не начали от меня убегать. Так те цыганки тоже воспроизводят, словно запись, довольно длинный туманно-мистический текст, но когда доходят до конца, а результат ещё не достигнут, запускают его с начала, словно пластинку
Верочка на меня реагировала слабо. Оно и понятно кто я такой? Заметил, что она совершенно не жадная, неприхотливая, довольно религиозная. Выяснил, что она не любит сладкого, а лакомится солёными огурцами и помидорами.
Пришел отец Валерий, зашёл в палату. Он преподал мне очередной урок, усевшись нимало не смущаясь, прямо на крышку предложенного Верочкой горшка и сказал, что я её родственник, который нашелся, ибо мы верующие, а верующие все во Христе родные.
Зашла старшая сестра Людмила и я начал чувствовать, что эта публичность как-то нарушает сложившуюся атмосферу, не знаю почему. Потом появилась Лю (так коротко и ласково я иногда называю свою жену) и сказала, что уже пора. Не без сожаления, расцеловав Верочку в щёки, я отправился домой.
Какие-то капли этой радости мне удалось прихватить с собой. Необычно было и то, что я ни разу не вспомнил о времени, не посмотрел на часы, пока был в палате у Веры, обычно это вызывает у меня соврешенно определенное беспокойство. Удивительно было также и то, что я сразу же засел писать братский дневник, даже не терпелось всё точно описать и я жалел, что не делал пометки во время встречи, т.к. что-то при этом ускользнуло из памяти.
И ещё осталось ощущение состоявшегося чуда. Такое похожее чувство я испытывал ранее всего несколько раз, служа в алтаре храма Неупиваемой Чаши на заводе АТИ и при этом близко общаясь с о.Иоанном Мироновым. Похоже оно было по насыщенности, включенности в ситуацию, ощущению глубинной значимости всего происходящего, радости и спокойной благожелательности, сохраняющимся некоторое время в душе.
Рождение брата милосердия
15 декабря 2017 года, дом семьи Сорокиных
Дневник писал ночью. Оставил распечатанный лист на столе в кухне, чтоб Лю утром прочла тоже. Утром просыпаюсь ещё только светает лежу на кровати, а в груди вход на небо.
Трудно объяснить как это, но вспомнилась сразу лестница Иакова. И ещё о.Валерий я спрашивал его однажды, мол, где находится внимание, когда идёт Иисусова молитва? о.Валерий показал ладонями обеих рук куда-то неопределенно на верхнюю часть груди и сказал: «Где-то здесь». Вот «где-то здесь» и клубилось теперь открытое небо и даже шла понемногу Иисусова молитва, но она была не просьбой, не покаянием, а как бы способом удерживать это окно открытым.
Лежу в полутьме и благодарю Бога. Отец Валерий, помнится, рассказывал нам про Зырянова, который лицом к стене пролежал несколько лет кряду в созерцании как я его в этот момент понимаю! не хочется лишний раз шевельнуться, не то, что встать с постели, чтоб не ушло это чувство отверстого неба.
* * *
Чуть позже утром зашла в комнату Лю. Вернула записи. Сказала, что всё прочла и вся обрыдалась. Обняла и поздравила с рождением брата милосердия. И я, с трудом выпутавшись из-под одеяла, сердечно обнял её и вспомнил, что в детстве мы называли друг друга братом и сестрой, пока блудные движения моей души не взяли верх и не разрушили этого невинного единства. А вот Бог взял и через 27 лет восстановил это наше наименование таким необычным способом. Что это было предзнаменование? Пророчество? Или может каждое выпорхнувшее из уст человека слово рано или поздно становится делом? Одно знаю точно в чувстве юмора Богу отказать невозможно.
* * *
И утром, глядя, как сын вредничает и сердится, а Лю раздражается и повышает тон, я находился немного над ситуацией, благодаря той радости, которую мне даровал Бог, и которая не закончилась и после того, как я покинул богадельню. А что я сделал? Ничего. По послушанию посидел напротив насельницы. Чудо!