Ты научился читать и составлять (тексты), ты на слух воспринимаешь и говоришь текстами. Очевидно, любая «информация» косвенно (опосредованно) способствует «просветлению», компрометируя себя собственным проявлением в существующем и таким образом исключая из «возможного» (истинного, или реального).
«Текст» становится инструментом такого становления прерывистого, хаотичного, «неосознанного» слияния с целым (истинного знания), аналогичного «бессмысленным», но оргазмически (в моментальном экстазе) осознаваемым соитиям с «женщиной».
Усердное «чтение» вкупе с созерцанием приводит к пониманию («парадигме») того, что непосредственное «просвещение» (созерцание), в конечном счете, безмерно превосходит способ «вычитания» из себя ложного (лжи) и относительно ложного («правдивого») знания вообщем, «информации».
Чем «значительнее» текст, тем, конечно, больше от истины. Однако осознание себя в новом знании может приходить с опозданием в годы
Созерцание приносит знание в реальном режиме времени.
«Вычитание» текстами в качестве затравки необходимый период в познании и становлении себя, хотя бы и в контурах первичной самости.
Изложение «созерцания» в тексте с последующим «вычитанием» не снизит незнания, которое не знание и которое противоположно знанию (истинному), бытию в целом потому, что прямое узнавание («созерцание») в себе частично «изничтожило» себя, попутно «опубликовав» объявление об этом в мире вещественного соответствующий текст.
Формализуя отношение к «женщине», ко всякой женщине, ты формализуешь отношение и к тексту не только к разнообразию его, но и, вообще, к тексту как таковому.
В пределе, вообще, воспринимая женщину более как другого (как «универсальную женщину»), как просто символ меры неполноты тебя в целом, так и текст, по аналогии, ты воспринимаешь не как истинное знание (тебя «складывающее»), не как саму меру неполноты, или знания, которого не хватает для «счастья», но как метафору меры неполноты тебя в целом.
Так как сам текст является метафорой в целом, то форма метафоры, или индивидуальный текст («стиль»), не может быть истиной, являясь подобием (отражением) ее. Разоблачение подобной индивидуальной метафоры в частности и в целом (подобное снятию метафоры «женственности») приводит к наложению подобной истины, или текста-«наложницы» (от лжи сквозь правду к истине) на себя существующего и ничтожение себя существующего в части подобной истины.
И в бывших «возлюбленных» (прежде почитаемых) текстах ты уже впрок отмечаешь не только «прочитанность», подобную разоблачению, или «разгадке» индивидуальной «женщины», но и разглядываешь более того, другое, или «структуру» женщины как другого («человека») в среде вскрывающихся друг за другом «структур» бывшего («универсального») текста.
С определенного момента ты общаешься с «женщинами» как с другим (ближним), поддерживая правили общежития в экзистентности аналогично, осознанно используя «тексты» строго в соответствии с условиями выживания в среде относительной «правды» (лжи).
Как выясняется, «осмысленный» текст (структура) не прибавляют знания, так как «смыслы» накладываются на выжженное в тебе спонтанным или осознанным созерцанием ничто. Такой текст правдив по мере неполноты истины. Текст, в котором отсутствуют «смыслы» (вскрываемые структуры), для тебя лично есть ложь (как мера неполноты правды). В правде, или существовании нецелым, ты различаешь себя не целым, то есть «правду»; в несуществовании же ты не различаешь ложь как меру своей неполноты в правде (в существовании).
Не отличая меру своей неполноты («лжи») в частности («вычитыванием»), ты таким образом отличаешь это в себе нецелом («правде») в части неполноты («вычитанием» из неполноты), умаляя неполноту правды (существования себя), ничтожа ее вычитыванием «смысловых» текстов.
Прочтение «осмысленных» текстов (вычитывание) в отличие от совокупления с «женщиной», приносящего подобие совершенно краткого освобождения от жажды слияния (лжи с правдой, а правды с истиной; несуществования с существованием к бытию), дает не такой экстатический, но тем не менее стойкий эффект приобщения к истинному знанию не сквозь иллюзию мгновенного обращения в истину начального уровня (к нижнему пределу внимания в бытии), а благодаря необратимому умалению существования (правды) в части ее неполноты к вознесению себя существующего в возрастающей правде к истине, началу бытия.
Таково особое свойство сожительства с любимыми («текстами»). А читать или нет решать тебе, ведь не различая меру своей неполноты («лжи») «вычитыванием» в целом, вообще, ты, таким образом, отличаешь такое в себе целом целоме, окрестности которого становится все очевиднее.
И всё же, зачем следует отражать мысль в слове книги?
Порой неясность накатывает заново, и ты оказываешься перед выбором: записывать или нет, являть книгу в общий доступ или творить для себя?
Обе позиции слабые. Не писать книгу лишать себя основного (возможно, единственного) инструмента коммуникации с человеком смертным (внимающим Адамом).
Писать книгу для других (предоставляя ее в общий доступ) равно демонстрации закодированного повествования. В чем смысл? Ведь ключ к расшифровке (текста) буквально существует именно в тебе. Другой вынужден стать тобой, чтобы прочитать книгу.
И тот и другой вариант кажется бессмысленным. Если только не предположить, что ключ пребывает в смертном Адаме.
Другой, чтобы узреть единственно верный смысл, вынужден не искать отмычки для вскрытия мнимых смыслов, а хотя бы на короткое время (для затравки), совершив личный акт бесстрашия, буквально совместить себя со смертным Адамом, минуя таким образом нерукотворную защиту от потустороннего дурака (случайного читателя).
Итак, рекомендацией к прочтению может быть следующая инструкция: Не ищи тайных смыслов, не комбинируй, даже не думай подбирать интеллектуальные отмычки! Чтобы с пониманием дела прочитать Книгу (а не увидеть фигу в кармане автора), попробуй, хотя бы на мгновение, совпасть с Адамом в смертности его.
Допустим, всякий другой (умозрительно) способен на некие ординалы (времени) соответствовать в смертности Адама и таким образом получать доступ к тайному смыслу книги, которого, повторим, вовсе нет. Но зачем ее читать любому другому, даже если он способен (временами совпадать в части смертности Адама)?
Чтобы использовать книгу как повод обнаружить себя в теле Адама? Но есть множество других способов. И соответствующие инструкции для их реализации. Например, как выйти из тела. Которой любой может воспользоваться (даже если мануал не обоснован теоретически, но подтверждается эмпирически разными живущими и бывшими свидетелями). Но и в этой инструкции смысл или умысел (относительно замысла книги), по сути, зашифрован. И чтобы точно (прицельно) воспользоваться малой инструкцией, приходится помещать ее в контекст основной инструкции (книги). Иначе не ясен (остается нераскодированным) истинный замысел малой (частной) инструкции (например, Как выходить из тела в лучшем виде и так далее).
То есть любая инструкция (из внешнего мира) может быть осмыслена лишь с осознанным встраиванием (упаковкой) ее во внутреннюю иерархию первой (основной) инструкции (Книги). Если следовать, например, инструкции (мануалу) буквально, то из тела выпасть можно, но фатальность (бессмысленность) такого разделения, как правило, умаляет (а в худшем случае негативно искажает) естественное, подобающее качество разрешения (восприятия) региона смерти и, опять же, по принципу обратной связи ничего не прибавляет к качеству природного (земного) существования, а в худшем случае убавляет (разочаровывает).