Да А с кем я говорю?
Гестапо, служба безопасности.
Да? Что такое?
Ты поднял глаза от бланка оптового заказа, заметил, что покупательница прислушивается, учуяв неладное, и отвернулся к стене. Кровь резко пульсирует в висках. Гестапо?
Мы хотим поговорить кое о чем, отвечает собеседник негромко.
Да? только и произносишь ты и замолкаешь в нерешительности. Но потом всё же открываешь рот, чтобы спросить, в чём, собственно, дело, однако не успеваешь.
Будьте любезны к двум часам явиться на допрос в «Миссионерский отель», говорит голос.
«Миссионерский отель»? Допрос? С какой стати им вызывать меня на допрос, думаешь ты, глядя в стену перед собой. Неужели из-за Давида, брата Марии, из-за его симпатий к коммунистам?
Из дверного косяка торчит гвоздь без шляпки. Ты приставляешь к нему подушечку большого пальца, и надавливаешь, и закрываешь глаза.
Алло? произносит голос с нетерпеливым раздражением. Вы здесь?
Да, здесь, отвечаешь ты, отнимаешь палец от железки и упираешься взглядом в белую точку, где из плоти выступила капля крови. Ты видишь, что покупательница у вешалки с платьями напряглась и застыла на месте, но снова начинает перебирать их, как только ты поворачиваешься к ней.
Коллеги говорят, что я беру на себя слишком большой риск, сообщает голос в трубке, потом щёлкает зажигалка, человек на том конце провода затягивается сигаретой и продолжает: Что надо просто послать за вами машину и прямо сейчас доставить вас сюда, а то не ровён час вы сбежите, прихватив сыновей, от евреев всего можно ожидать, мужчина делает ударение на слове «евреи» и произносит тихо, почти доверительно: Но я-то знаю, что супруга ваша, Мария Комиссар, лежит в больнице. Она, кажется, поскользнулась на льду?
Да Несколько дней назад она упала и сломала кость в бедре, отвечаешь ты, не в силах вспомнить, как это называется по-немецки, вряд ли ты вообще знал такое слово. Но неважно, он и без того тебя понимает.
Угораздило её в такой гололёд пойти на каблуках, думаешь ты. Вот же вечная её беспечность, плюс непременное желание выглядеть элегантно, плюс скверная манера никого не слушать. В ответ на любые попытки намекнуть ей, что надо бы вести себя поосторожнее, например перестать писать в газетах про политику или хотя бы не устраивать дома диспутов на эти темы, Мария только фыркает. Потом у неё мрачнеют глаза, и она всем своим видом даёт понять, что сама разберётся, как ей поступать.
Вот и разобралась, думаешь ты, по-прежнему стоя за прилавком с трубкой в руке, вон чем теперь дело кончилось. Покупательница улыбается тебе и выходит. Звякает дверной колокольчик.
Да, перелом шейки бедра, откликается человек без лица на том конце провода, подсказывая нужное тебе слово. Короче, мы рассчитываем, что ни вы, ни ваши сыновья не сбежите, иначе нам придётся заняться ею.
Заняться ею. Ты медленно киваешь, хотя собеседник этого не увидит, и говоришь да, мы не сбежим.
Хорошо, господин Комиссар. Тогда приходите сюда к двум часам. Вы ведь знаете, куда идти?
«Миссионерский отель». Я его знаю.
Приходите. Прощайте.
И щелчок, он положил трубку. А ты стоишь за прилавком, мысли мечутся в голове, как стая вспугнутых птиц, сорвавшихся с дерева, потому что делать-то теперь что? Смотришь на часы. До двух ещё несколько долгих часов. За это время точно сбежать можно, думаешь ты, и на секунду даже погружаешься в расчёты, как, сгорбившись, прошмыгнуть в подсобку, а оттуда незаметно выйти через склад. Раствориться в узких улочках и бежать, бежать сломя голову, не останавливаясь, не обращая внимания на кровавый вкус во рту, на взгляды прохожих, на ноги, измученные подъёмом в гору. Ты мог бы добежать до леса, скрыться в нём и добраться до Швеции, где преспокойно живёт ваша дочка, Лиллемур. План вполне реальный, думаешь ты, но тут же одёргиваешь себя. А как же Мария? И мальчики ваши, Гершон и Якоб? Я сбегу, займутся ими, думаешь ты, закрывая книгу заказов, потому что если Якоба ещё есть шанс предупредить через одного знакомого в университете, то Гершона уж точно никак. Он со студенческой компанией уехал в горы, на лыжах походить. И что же, он возвращается, а его у общежития караулят гестаповцы? И что они сделают с Марией?
Неужели слухи, которые с недавнего времени ходят в магазинах, синагоге и на застольях, правда? Якобы евреев высылают в лагеря за границей? Или всё же это россказни, преувеличение, фантазии, как те чудовища, которыми в детстве была заселена для тебя темнота?
Ты звонишь продавщице на подмене и спрашиваешь, может ли она выйти на работу. Рассказываешь о вызове на допрос и выясняешь, сумеет ли она в крайнем случае подменить тебя на несколько дней. Затем звонишь Якобу, рассказываешь, что происходит, и просишь его связаться с Гершоном. Якоб начинает заикаться, с ним такое бывает от волнения, и ты пытаешься его успокоить, мол, ничего страшного, всё будет хорошо, к Марии в больницу ты сам успеешь забежать по дороге. И кладёшь трубку. Почти сразу появляется вызванная тобой продавщица, у неё на лице скорбь, почти страдание, теперь ты успокаиваешь и её тоже, говоря, что ничего страшного не происходит. Наконец ты надеваешь пальто, прощаешься и уходишь, тебе ещё надо в больницу.
О чём они хотят поговорить? Возможно, какая-то глупая кляуза, провинность, за которую не сажают, думаешь ты, поднимаясь в горку. Ступаешь, выбирая присыпанные песком места, цепко держишься за перила, чтобы не поскользнуться на ледяных, похожих на осклизлых медуз наростах на каменных ступенях.
Возможно, что и не страшно вовсе. Ну что такого ты мог сделать? Ничего. Вероятно, канцелярская формальность, скорее всего, перепись евреев В худшем случае будут докапываться до брата Марии, думаешь ты, уже огибая угол больничного здания.
Спустя несколько часов тебя допрашивают в «Миссионерском отеле».
Вокруг снуют молодые люди в форме.
Рой солдат переговаривается, курит, распоряжается. Мужчина за столом перед тобой постукивает ручкой по раскрытым документам и смотрит на тебя холодным тяжёлым взглядом.
Слышал, вы родом из России? Правда?
Да.
И знаете пять или шесть языков?
Да отвечаешь ты растерянно, не понимая, куда он клонит.
Как-то странно У вас инженерное образование, учились вы в Европе, в разных странах, вон, Англия, Германия, Белоруссия. А теперь держите на пару с женой лавчонку дамской одежды.
Всё так, я начинаешь ты, но он тут же перебивает.
И вы еврей, говорит он и откидывается на спинку стула. С Давидом Вольфсоном в каких отношениях состоите?
Он брат моей жены, говоришь ты, ага, из-за Давида, значит, но дальше вдруг неожиданный вопрос.
Вы в курсе, что слушать Би-би-си противозаконно?
Да, киваешь ты и чувствуешь, что сцепил пальцы.
И что запрещено распространять новости из Лондона?
Ты киваешь.
И что вы обязаны сообщить, если вам станет известно, что кто-то их слушает?
«Как они об этом узнают?» думаешь ты, судорожно перебирая в памяти места, где обсуждали последние новости из Лондона, но никак не можешь вспомнить, где что было, да и непонятно, кто бы мог донести.
У нас есть доказательства, что эти новости обсуждались в некоем кафе, в «Кофейне».
Вот и ответ. Конечно. «Кофейня».
Нам известно, что вы часто бываете в порту. Зачем? Что вы там делаете?
Получаю товар, отвечаешь ты. Кто-то ходил за тобой по пятам. Подслушивал твои разговоры, и в «Кофейне» тоже. Человек, понимающий по-норвежски. Но кто?
Побудете тут, пока мы разбираемся в этом деле, говорит мужчина за столом и машет рукой, отходи, мол, одновременно кидая взгляд на солдата у дверей.
Что ж, спасибо, господин Комиссар. Он отодвигает папку и велит охраннику препроводить тебя в камеру в подвале.
Даже и следующим утром ты ещё надеялся, что тебя отпустят, что кто-то в системе осознает никакой опасности для Третьего рейха ты не представляешь, поэтому им же проще и дешевле позволить тебе заниматься своим магазином но в камеру зашли трое солдат, дружелюбно поздоровались и попросили сложить руки за спиной. Холод металлических наручников сковал руки.