Спустя несколько часов он покупает пистолет.
В как Вывеска сельской кафешки на дороге из Осло в Тронхейм, в глубине соснового бора. Гершон увидел её и вдруг не удержался, свернул по ней. Не сказать, чтоб ему страшно хотелось есть, но едут они уже довольно долго, а когда им встретится следующее заведение, неизвестно. Машина тормозит, и голова Эллен падает на грудь. Эллен разлепляет глаза и смотрит на него. Яннике по-прежнему спит, положив головку на материнские колени закрытые глазки, крупные чёрные кудри, пухлые, мягонькие щёчки. Удивительно, что я женат на Эллен, думает Гершон. Что мы познакомились, стали парой и поженились. Я и Эллен. Напророчь мне кто-нибудь такое до войны, я б ни за что не поверил, а вот поди ж ты. Она очень красивая, да к тому же из очень хорошей семьи. Безусловно денежной, с табачной фабрикой на Торг-гатен и летней виллой, с машинами, шофёрами и портнихами. Эллен рассказывала, сколько в доме было картин и разного антиквариата, не говоря уж об огромном рояле, на котором она играла каждый день, пока им не пришлось бежать. В войну почти всё пропало, это да, однако остаётся надежда хоть что-то вернуть. Впрочем, выбор у каждого из нас был небольшой, думает Гершон под хруст гравия под шинами, потому что среди беженцев в Швеции выбирать было особенно не из кого, а за пределами их поселения он уж тем более никому был не нужен. Еврей, беженец из Норвегии, кого заинтересует такой жених? А его мать рьяно взялась за дело и без устали сводила их с Эллен, то приглашая ее семью на чай, то придумывая им совместные дела. Грета, близняшка Эллен, уже завела поклонника, а Эллен была свободна. Они походили-походили, схороводились и стали парой.
Его мать не смогла скрыть разочарования, когда после войны они наконец сумели вернуться в Норвегию и выяснили, что от огромного состояния семьи Эллен осталась лишь жалкая толика. Иногда Гершон представляет другую жизнь, видит себя в университете, покоряющим вершины науки, вспоминает победу в математической олимпиаде, но тут же гонит картинки прочь потому что это другая жизнь и она не может стать моей, думает Гершон. Война что только не порушила, ему грех жаловаться, он выжил. Его не отправили ни в концлагерь на борту «Донау», ни в Фалстад, как многих других. Он выжил, не ранен и не изувечен и живёт, что ни говори, совсем неплохо.
Где мы? спрашивает Эллен.
Я решил, что пора остановиться и поесть, говорит Гершон, по-прежнему сидя к ней вполоборота. Эллен кладёт руку дочке на щёку и убирает прядку волос.
Отлично, говорит она с тёплой улыбкой, сейчас она прямо красавица, глаза сияют. Открытая и доверчивая. Гершон чувствует укол совести, надо всё-таки наконец рассказать ей, в какой дом они едут.
Эллен
Да? мечтательно отвечает Эллен и поднимает спящий у неё на коленях живой свёрток. Что?
Гершон мотает головой и смотрит на дочку, она такая красивая, такая безгрешная, такая чистая.
Золотко моё, пора просыпаться, говорит Эллен. И его дочка глубоко, в несколько толчков, вздыхает, как будто сон был погружением под воду, из которой она теперь высунула голову, лишив Гершона возможности рассказать о доме.
В как Вольфсон, девичья фамилия твоей жены и фамилия другого узника Фалстада, Давида Вольфсона. У него тоже есть свой камень преткновения, он вмонтирован в тротуар около его квартиры, в которой была первая штаб-квартира риннановцев.
В как Воспоминания. По вечерам лагерь смолкает, ты лежишь в тишине на нарах с закрытыми глазами и вызываешь в памяти лица своих дорогих и любимых.
В как Вермахт, Wehrmacht в немецком написании, две стрелки буквы V наложились друг на друга, как струи пота, который заливает глаза в каменоломне в душный летний день, или когда от изнеможения и усталости у тебя двоится в глазах.
Г
Г как Геноцид.
Г как Гранада. Город в горах Испании, до которого в 1066 году от моря было несколько дней пути. Здесь случился один из первых после преследований евреев в Римской империи погромов. В тот год маврами были убиты, заколоты и зарезаны четыре тысячи евреев, а оставшиеся подверглись притеснениям, и это стало началом гонений на евреев.
Г как Гестапо.
Г как Герхард Флеш, звучит как английское flesh, означающее «мясо» и «плоть», но является фамилией нового главы Службы безопасности в Центральной Норвегии. Ты несколько раз видел его в Фалстаде и замечал, что в присутствии Герхарда Флеша солдаты всякий раз нервничали и вели себя жестоко. Превращались в беспощадную, дуболомную версию самих себя, опасаясь гнева офицера в случае, если они дадут слабину или проявят сочувствие и человечность.
Выглядит Флеш как обычный функционер: тонкие волосы, ясные, дружелюбные глаза, и это никак не вяжется с тем, что он творит, с беспричинными избиениями ногами, кулаками или с внезапными казнями. Такой припадок ярости случился с ним рано утром накануне твоей казни.
Г как Гвалт в столовой, когда узники со стуком расхватывают ложки и вилки, чтобы через секунду самозабвенно погрузиться в процесс еды.
Г как Гершон.
Г как Голуби, они летают над Фалстадом, иной раз вытягиваясь в небе над полями в танцующий волнообразный строй.
Г как Гул, Гомон и Голоса, которые доносятся до твоей камеры, когда лагерные охранники, свободные от смены, напиваются и гуляю за полночь. В голосах появляется лёгкость, и звучит смех, заставляя тебя вспоминать детство, когда у родителей бывали гости и ты вот так же, лёжа в кровати, прислушивался к голосам взрослых, а они звучали иначе, чем обычно, веселее и звонче.
Так же и немецкие охранники. Иной раз ты ухватываешь суть анекдота и улыбаешься, почти непроизвольно, а потом отворачиваешься к стене и проваливаешься в сон.
Г как Гавань для подводных лодок, «Дора», которую Гитлер планировал соорудить в Тронхейме. Немцы не успели её достроить, но через несколько лет после войны, по достоинству оценив крепость стен, бетонную громаду переделали в госархив. Я параллельно изучал историю «Доры», детство Риннана и разбирался с загадками семейной истории. Почему забрали именно тебя? Только из-за того, что ты пересказывал новости Би-би-си? Или было что-то ещё? Да и как вообще стало известно о Би-би-си?
Г как Гулянки молодёжи, как Голод плоти и как недоступное самому Хенри умение Глядеть фертом развязно, с уверенностью в своём праве бестрепетно подойти на танцах к девушкам и начать болтать с ними, нимало не беспокоясь, а не получишь ли ты от ворот поворот. «Как им это удаётся?» всякий раз думает Хенри, топчась в заднем ряду большой смешанной компании и с завистью наблюдая, как его приятели ловко проделывают этот трюк. Как им удаётся представлять себя этакими тёртыми калачами, бывалыми и ко всему безразличными? У самого Хенри кишка тонка навязываться девушкам. Хотя он тоже общается с ними, он их шофёр; в их компании ни у кого больше нет прав, а уж тем более им негде взять машину, чтобы съездить на танцы или поколесить по улицам в поисках развесёлой гулянки, поэтому Хенри сперва отвозит их на танцы, а потом доставляет домой, вот как в эту субботу.
Время позднее, вечер удался. На заднем сиденье парни наперебой хвастают своими победами, но Хенри не вслушивается в их разговор. Он втапливает педаль и чувствует, что машина прибавила скорости, из-под колёс летит гравий.
Каждую пятницу и субботу они едут в новое место. Мимо проплывают дома и люди, а в машине бурлит полноводной рекой радость, предвкушение и дружество. Хотя сами места меняются, атмосфера везде одинаковая. Свет и музыка, которые льются из дверей клуба или дома культуры им навстречу, везде похожи, а уж тем более витальность, и тяга к женщине, и возбуждение, и влечение, и юность. Даже подвыпившие мужики во всех городках и деревнях одинаково ковыляют нетвёрдой походкой по высокой траве. И одинаково хихикают, сбившись в стайку, девицы с мудрёными причесонами и в летних платьях, так туго подогнанных, что тонкая ткань чуть не лопается на груди и бёдрах. И одинаково возбуждены и ненасытны парни.