Раздается грохот это Посейдон выходит из океана, спотыкаясь на гальке. Большая часть его широкого тела покрыта кудрявыми волосами, полоска темного меха сбегает вниз по животу.
Привет! кричит он, размахивая руками в сторону Сигрейвов. Что у нас тут?
Кристабель в ступоре ей незнаком протокол приветствия обнаженных волосатых мужчин. Ов решает эту дилемму, закрыв лицо руками и сказав:
Мы Флоренс и Кристабель. Приятно познакомиться.
Кристабель, уколотая тем, что Ов ответила до нее, решает смотреть только на бороду и ни на что больше. Когда она поднимает глаза, чтобы найти ее, то обнаруживает, что та движется навстречу.
У этого ребенка такое лицо, говорит мужчина, что мне показалось на мгновенье, будто за мной сюда последовала Анна Ахматова. Он протягивает влажную от океана руку, и она охватывает челюсть Кристабель как повязка от зубной боли. Я должен нарисовать тебя, говорит он, и на мгновенье она думает, что он хочет ее раскрасить, покрыть ее студенистой краской, будто она безглазая статуя. Издали слышен жалобный, комариный призыв мадемуазель Обер.
Нам надо идти, говорит Ов из-под ладоней, медленно отступая. Это наша гувернантка. Она заметила наше отсутствие, поэтому вы не должны пытаться захватить нас.
Голый мужчина доброжелательно улыбается и широким жестом поднимает руки.
Так всегда и происходит, нет? Едва мы встречаемся, как должны расстаться. Его редеющие черные волосы зализаны назад, обнажая выступающий лоб и глубоко посаженные в черепе темные глаза. У него по-боксерски квадратные скулы и бычья шея.
Прошу прощения, но это наш пляж, говорит Кристабель. Это наш пляж, а эти дети стоят на моем ките.
Это твой кит? говорит одна из женщин. Не можешь ничего сделать с вонью?
Другая женщина говорит:
Не волнуйтесь, девочки, мы знаем вашу мать. Заглянем навестить. Роз будет вне себя.
Вот уж точно, говорит первая женщина, обвивая талию подруги и примыкая к ней. Позади них дикие дети скачут по киту. Один из них высовывает язык.
Розалинда мне не мать, говорит Кристабель, игнорируя то, что Флосси тянет ее за рукав.
К этому времени мадемуазель Обер обогнула мыс и быстро приближается крепкие ноги несут ее по камням.
Alors! Криииистабель! Флооооренс! Отойдите от этого вонючего кита!
Мужчина взял полотенце и оборачивает вокруг талии призыв заставляет его с интересом поднять взгляд.
Bonjour, восклицает он и добавляет по-французски с сильным акцентом, и какие же гроши они платят, чтобы вы бегали вместо них за детьми?
Мадемуазель Обер отрезает на родном языке:
Простите, но это не ваше дело, месье.
И всего-то, а? говорит мужчина, все еще по-французски. Но это же привилегия для служанки, не так ли? Гонять детей богачей в такой прекрасный день.
Мадемуазель Обер приближается, тяжело дыша.
Я не служанка, месье. У меня хорошее происхождение.
Я в этом не сомневаюсь, мадемуазель. У меня тоже хорошее происхождение и красивый дом в лучшем городе России, но в прошлом году мой брат водил по Парижу такси, пока я рисовал портреты жен богачей на берегах Сены, и никто из нас не мог сказать, живы наши родители или нет. Таково нынешнее время, нет? И мы обнаруживаем себя здесь, выброшенными на пляжи Англии.
Мадемуазель Обер хмурится на этого странного незнакомца, который говорит на ее языке, и переходит на медленный английский.
Вы знаете Париж?
Как знаю тела своих любовниц, отвечает он, тоже по-английски.
Мадемуазель Обер хмурится сильнее.
Это был мой дом.
Тогда мы должны поговорить о Париже. Это единственный город, не так ли?
Мадемуазель Обер складывает руки на груди.
Для вас, возможно. Для меня больше нет.
Но почему?
Мадемуазель Обер кидает на него сердитый взгляд.
Мужчина внимательно смотрит на нее.
Позвольте, угадаю. Ваша семья не та, что прежде. Настали тяжелые времена.
Она кивает.
Он продолжает:
А до того была жизнь, полная удовольствий. Прекрасный дом.
Мадемуазель Обер горько смеется.
В Фобур Сен-Жермен. Каждый день года свежие цветы.
Фобур Сен-Жермен? А теперь бегать за детьми. Ах. Что за ужасный рок пал на дом цветов?
Это, месье, вас не касается.
Не касается, дружелюбно соглашается он.
Мадемуазель Обер двигает челюстью из стороны в сторону.
Не надо держать меня за дуру.
Как можно.
Дом был потерян не из-за глупости.
Кто бы так подумал?
Мой отец погиб героем при Марне. Он никогда не верил, что умрет.
Герои никогда не верят.
Теперь моя мать живет над магазином на Рю-де-Розье. Шьет на дому. Она надеется, что богатый человек возьмет ее в жены и наша семья вернет былую славу. Но она стара и некрасива.
Кристабель и Ов не отводят глаз от мадемуазель Обер. Они ни разу не слышали, чтобы она так много говорила. Прежде они видели в ней только твердую преграду в не льстящем ей черном платье, а не человека, и уж точно не человека с историей. Как любопытно узнать о людях, живущих в красивых парижских домах, и старых матерях, шьющих на дому, ведь о Франции они знают только, что там солдаты Империи храбро отдали свои жизни в Великой войне и куда Розалинда и Уиллоуби направляются, чтобы сбежать от детей, а ничто из этого даже не намекает на существование коренных жителей, которые занимаются чем-то интересным.
Время идет медленно для тех, кто ждет возвращения прошлого, говорит мужчина и протягивает руку. Я Тарас Григорьевич Ковальский. Для меня честь познакомиться с вами.
Мадемуазель Обер, чьи зрачки сузились до оценивающих точек, задумчиво оглаживает родинку над верхней губой, после чего протягивает руку Тарасу Григорьевичу Ковальскому и не кажется удивленной, когда он склоняется, чтобы поцеловать ее.
Я мадемуазель Обер, объявляет она над его склоненной головой, Эрнестина Обер.
Одна из блондинок, заметив широко распахнутые глаза Ов, громко сообщает в сторону:
Все в итоге рассказывают Тарасу историю своей жизни, милочка. Обычно перед тем, как согласиться снять для него одежду. Он ловкий зверь, вот увидишь.
Мадемуазель Обер прожигает женщину взглядом, а затем хватает Ов за руку и пускается в обратный путь по пляжу, бросая за спину:
Au revoir, Monsieur Kovalsky[14].
Месье Ковальски, бог Посейдон, рисовальщик портретов, ловкий зверь, машет вслед мадемуазель Обер и Ов, поворачивается, чтобы ласково улыбнуться Кристабель, и эта улыбка кажется абсолютно естественной, будто продолжением череды предыдущих улыбок. Он наклоняется к ней и кивает на кита:
Я пришел за этим созданием. Я хочу нарисовать его. Ты говоришь, что он твой. Глаза у него черные и сияющие.
Я его нашла, месье, говорит Кристабель.
И заявила о своих правах.
Именно.
Могу я просить разрешения нарисовать его портрет?
Она задумывается на мгновенье, затем говорит:
Ну ладно. Oui. Я даю свое разрешенье. Но заставьте этих детей слезть с него. Они должны относиться к нему с уважением.
Будет сделано. Он складывает ладони вместе. Merci[15].
De rien[16], говорит Кристабель. Надеюсь, портрет выйдет великолепным.
Месье Ковальски отворачивается, говоря:
Надеюсь, наши пути пересекутся вновь, хранительница кита.
Кристабель бежит за Ов и мадемуазель Обер. Она оборачивается только однажды, чтобы мельком увидеть, как месье Ковальски, запрокинув голову, пьет из бутылки шампанского, а две женщины стаскивают друг с друга рубашки. Затем месье Ковальски ревет на диких детей, и они исчезают с кита, будто сметенные мощью его голоса.
На протяжении послеобеденных занятий у Кристабель перед глазами стоит месье Ковальски; его образ она хранит, как подобранную ракушку. Мадемуазель Обер Эрнестина! схожим образом витает где-то мыслями. Кристабель и Ов замечают, как она смотрит в окно, мурлыкая под нос незнакомую мелодию. Она просит ответить на вопросы: «Как далеко станция метро?» и «Сколько стоят красивые тюльпаны?»