Я вижу плавный изгиб барной стойки из красного дерева (оно подлинное), которое отчистили от столетней патины. За ней винтажные зеркала, на фоне которых выстроились бутылки со спиртным. Причем напитки здесь отменные: дюжина различных джинов, «Апероль»[37], приличное виски. Я обожаю этот стиль «потертый шик»: смесь старого и нового. Да тут настоящий гламур!
Они отремонтировали паб, не вырвав его сердце. В кабинках у окон обивку для сидений в поезде заменили кожей цвета бычьей крови. Помещение освещено белыми фарфоровыми светильниками, низко повешенными.
Как мне помнится, пол был покрыт замызганным липким ковром. Теперь здесь темный паркет, покрытый лаком. Стены цвета неба в сумерки.
Я чую запах жарящегося мяса. Столы выстроились вдоль стен, на них блюда с треугольниками мягкого белого хлеба, прикрытыми пищевой пленкой.
Привет! Вы, должно быть, Джорджина?
Повернувшись, я вижу мужчину, который, опустив на пол большую композицию из цветов (слова составлены из оранжевых герберов и белых хризантем), устремляется ко мне, чтобы пожать руку.
Девлин.
Он совсем не такой, как я представляла, когда мы говорили по телефону. Я полагала, судя по певучему голосу, что он похож на Хагрида. А он оказался энергичным мужчиной пяти футов с небольшим, с черными как смоль волосами, глубокими морщинами и в модном пиджаке. Ему лет сорок, и у него привлекательная внешность.
Вы так нас выручили, согласившись помочь!
Никаких проблем О, как тут здорово!
Да, вы так думаете? Девлин просиял от удовольствия. Каторжная была работа, но я доволен результатом. Вы знали этот паб прежде?
Э-э Знала, но не посещала.
Да, это была забегаловка для алкашей, не так ли? Предыдущие владельцы тут все запустили. А ведь это настоящий бриллиант! Требовалась только оправа.
Так и есть! Вау!
Теперь в пабе так красиво, что мне сразу становится лучше.
Мы откроемся через неделю, поэтому еще не разобрались с кассами. Поэтому у нас будет бесплатный бар. Вам же меньше работы.
Кивнув, я улыбаюсь. Правда, я знаю по опыту, что бесплатные бары это кровавая баня. А уж бесплатные бары на поминках тем более. Как только отпадает необходимость платить, люди превращаются в животных. Марк сказал, что заплатят мне по-королевски, но только теперь я начинаю понимать почему.
Сейчас я впервые сталкиваюсь с похоронами после того, как двенадцать лет назад умер мой отец.
* * *
Когда мне было лет пятнадцать, мама приколола к пробковой доске на кухне приглашение на заупокойную службу. Умерла моя кузина Дженет, физиотерапевт из Суонси. На конверте было написано: «Празднование жизни такой-то», а внутри были фотографии: Дженет в костюме клоуна на вечеринке, Дженет сидит в байдарке, Дженет поднимает бокал с арбузной маргаритой перед камерой, стоя рядом с подругой. Дресс-код «краски радуги». Мама послала цветы.
Я помню, как папа раздраженно проворчал:
Мне не нравится это «празднование», и фотографии каникул, и веселье по поводу смерти. Пусть смерть будет смертью. Она печальна. И ни к чему эти нововведения! Куда это годится: мы в гавайских рубашках будем петь «КУМБАЙЯ МОЙ БОГ КУМБАЙЯ» и веселиться!
Дженет сама решила, какими будут ее собственные похороны, сказала мама.
В таком случае Дженет эгоистична: они же не для нее, не так ли? Это такое событие, когда следует думать о чувствах других людей.
Мама вздохнула, а папа пробормотал что-то насчет того, что идет в магазин и не нужно ли что-нибудь купить, и вышел из комнаты.
Только годы спустя я поняла, что, вероятно, мама не пошла на похороны, потому что знала, как на это отреагирует папа. Действительно ли его раздражали эти жизнерадостные проводы с притопом и прихлопом? Или это был только предлог для них обоих, чтобы не присутствовать на заупокойной службе? Иначе им бы пришлось провести выходные в Уэльсе в обществе друг друга. Может быть, они спорили совсем не о том? Впрочем, как и всегда?
А три года спустя мы хоронили папу, зная, что он не одобрил бы веселье и не был религиозен. От этого было еще тяжелее. По странной иронии, он не подумал о наших чувствах.
Мы выбрали для его проводов стандартный набор: недорогой гроб, служба в церкви, которую папа никогда не посещал (желание мамы, потому что это шикарнее, чем крематорий), затем поминки в соседнем зале, где молодые официанты в белых рубашках и темных брюках подавали горячие напитки из больших канистр и теплое вино, кислое, как укус.
Я так явственно ощущаю ту тошнотворную атмосферу дурного сна, словно это случилось вчера. Казалось, вселенная внезапно накренилась, и не знаешь, как выбраться обратно. Мама и Эстер опознали тело. Меня не было, так как я училась на первом курсе в университете. Обычное утро и вдруг мама услышала, как он рухнул на пол на кухне. Она бросилась туда и обнаружила, что он лежит ничком в луже кофе. Мне хотелось подойти к одному из этих мужчин с каменными лицами, в белых перчатках, обученных не смотреть в глаза, и, схватив их за серые лацканы, сказать: «Произошла ужасная ошибка. В том гробу мой папа. Смерть случается с другими людьми, но не с моим папой. И, конечно, еще не сейчас. Мне нужно срочно обсудить с ним кое-что, так что заберите его оттуда».
Слово «утрата» приобрело новое значение, либо его значение прояснилось для меня: человек, который меня любил и который незаменим, исчез и забрал с собой наши отношения. Исчез не только папа исчезли его планы на будущее, его одобрение, его мнение обо мне. Папы нет, а он мне так нужен! Я никогда больше его не увижу? Никогда?
Мы не попрощались.
Я неохотно возвращаюсь к этим воспоминаниям, затем отгоняю их. Это все равно что запихать в буфет слишком много вещей и прихлопнуть дверцу, чтобы они не выпали. И ты знаешь, что это ненадолго: когда ты откроешь дверцу в следующий раз, на тебя обрушится каскад.
Еще один знак, что эти поминки будут скорее в духе кузины Дженет, нежели моего папы фотографии, которые висят, как флажки, на веревке над баром. На них белокурый мужчина, которому за тридцать, с худым длинным лицом: на Пиках, или в костюме римского центуриона, или в пабах 1990-х. Снимки сделаны, когда еще не фотографировали на телефоны и все мужчины, казалось, носили короткие кожаные куртки и голубые джинсы. Над снимками висит поникший флаг с надписью: «Покойся с миром, Дэнни!»
О нет, он молодой. Просто меня сбили с толку старые фотографии. Это вызывает боль. Когда умирает человек, который прожил долгую жизнь и находится в доме для престарелых или которого одолевают недуги это одно дело. Я второй раз смотрю на фотографии, и у меня комок в горле. Как бы поздно ни кончились эти поминки и как бы неадекватна ни была моя оплата, я не стану сетовать.
Мне уже доставать бокалы из коробок?
Я указываю на коробки с бокалами из толстого стекла и на свободный стол, покрытый бумажной скатертью.
Да, это было бы здорово. Вы еще можете разливать красное и белое вино. Девлин бросает взгляд на свои часы. У нас есть около получаса. Они еще болтают возле церкви, служба только что закончилась. Католики, знаете ли. Они любят долгие церемонии.
Я снова смотрю на цветы и теперь вижу слова, составленные из них.
«АЙРН БРЮ»? спрашиваю я.
Девлин тоже смотрит на них.
Да, Дэн любил «Айрн Брю»[38]. Когда мы вспоминали его любимые вещи, то это были «Айрн Брю», покер, виски и титьки. Но я решил, что похоронная фирма согласится только на первое.
Я смеюсь, но тут же спохватываюсь.
Примите мои соболезнования, говорю я, зная по собственному опыту, как мало значат эти слова.
О, спасибо, Джорджина, спасибо, отвечает Девлин. Как приятно работать на того, кто помнит твое имя! Это означает: Я знаю, что ты не только мой лакей и что у тебя есть своя жизнь за пределами нашей сделки.