Лоренцо. Видел, Вильгельм, радость ты моя, видел?
Вильгельм. Как ты почти выиграл? Видел: так близко и вправду редко мы можем к победе подойти.
Лоренцо. Давай, Милорд, ему ты покажи, как его положение шатко, чтоб не возгордился.
Вильгельм. Как же Графу покажу то, чего нет?
Лоренцо. Всю его тактику я пока не понимаю, но вот что тебе скажу: его козырь всегда выкидывать желаемое число на зарах.
Вильгельм. Спасибо, брат. Это, конечно, интересно, но как мне это поможет? Мне ему зары сбивать во время броска?
Генрих. Не издевайся над ним: он лишь пытается тебе как-то помочь.
Вильгельм. Лори, без обид.
Лоренцо. На братьев не обижаюсь никогда. А где Якопо? Он вроде сказал, что ненадолго. (Входит Сеня.) Да, Сень, что случилось?
Сеня. Прошу прощения, что потревожил вас, господа, но господин Якопо вас ожидает внизу.
Генрих. Прости, Виля, в другой раз. (Все втроём идут.)
Сцена III
Гостиная. Те же, входят трое поэтов.
Лоренцо. Зачем решил ты нас от игры отвлечь?
Якопо. Видишь, спит.
Лоренцо. О, вернулся!
Якопо. Позвал вас, чтобы вы ничего не пропустили из его рассказа, когда он проснётся: чувствую, что ждёт нас что-то интересное.
Лоренцо. Хорошая задумка.
Генрих. Да, но зачем сидеть нам без дела? Я же не хочу, чтобы Виля грустил из-за игры. Лиза! (Входит Лиза.)
Лиза (тихо). Слушаю, сэр.
Генрих. Не бойся: говори громче, ведь сон Августа крепкий. Не знаешь, где нарды здесь лежали?
Лиза. Боюсь, что нет, сэр. Вы их куда-то унесли.
Генрих. Ладно, принеси те, что в моих покоях.
Лиза. Хорошо. (Поклонилась и ушла.)
Генрих. Поесть бы нам чего-нибудь.
Лоренцо. Нет, во время игры я не люблю. Разве что кофе да конфет.
Генрих. Оля! (Входит Оля.) Четыре крепких кофе и конфет. (Она молча поклонилась и вышла.) Люблю, когда молча выполняют, а то все эти «господин» да «сэр» иногда смущают.
Вильгельм. Да, я тоже так думаю.
Лоренцо. А я наоборот.
Якопо. Согласен я с Лори.
Вильгельм. Конечно: два гордеца. (Лоренцо и Якопо рассмеялись и дали друг другу пять. Оля принесла кофе с конфетами, а Лиза нарды, и обе ушли. Вильгельм и Генрих начинают играть, а Лоренцо и Якопо смотрят, пьют кофе и обсуждают игру.)
Сцена IV
Квартира Юли. Юля дома.
Юля (легла на диван). А вдруг он был прав и это был лишь сон? А как такое может быть, что единый у нас сон? Как часто я мечтала, чтобы он обратил на меня внимание, и вдруг он сам говорит, что сидел часами в кафе ради меня Это сон ведь точно! Да только чей? А поцелуй?.. Никогда до этого не было такого поцелуя у меня. Хоть это было лишь во сне, но все другие, реальные поцелуи мужчин просто меркнут; как будто только этот как он говорил настоящий да, настоящий! Какое хорошее слово. Раньше я не замечала его силу. Мил мне сей обман, хоть невозможен он в жизни. Да, милая далёкая мечта. Странный сон, он ещё идёт или нет? (Ложится спать, но внезапно вскакивает.) Бумага! Он дал мне лист. Если есть он, значит, это был не сон. (Быстро лезет в одежду искать и, нащупав, вытаскивает.) Вот он (Разворачивает.) Стих для меня Он сказал, что здесь описана его Любовь ко мне. (Читает.) Это правда. Он любит меня! Я его Любовь! Есть ли у меня чувства? Конечно! И всегда они были. Я просто, как он сказал про себя, боялась Славься, Боже, за такое счастье! Недостойна я его. (Запнулась.) Если стих реален, значит, и поцелуй лучший поцелуй, настоящий! Значит, и вправду он мне звонил. (Ищет в телефоне номер.) Вот номер неизвестный но теперь он мне известен. (Звонит.)
Сцена V
Гостиная в Братских Землях. Всё те же.
Лоренцо. Ну как, Граф, с кем тебе сложнее было играть: со мной или с Вилей?
Вильгельм. Ты создавал ему во время игры больше забот.
Лоренцо. А я увидел на его лице на миг сомнение в своей победе, когда он с тобой играл.
Генрих. Господа, о глупостях вы спорите: одинаково легко мне было, если это вас утешит. (Все хохочут.)
Лоренцо. Однако ж удивительно, право.
Вильгельм. Что именно?
Лоренцо. Про нашего Дон Жуана я думаю: неужели и вправду он влюбился? Не могу никак это осознать. То есть конец всем его похождениям?
Генрих. По-твоему, это плохо? Я рад, что он понял бессмысленность своих прежних привычек, хотя мы все с ним слегка привычки те делили; мы и теперь продолжаем делать то же.
Вильгельм. Нет, брат, не то же: он был отчаянным гулякой, страстям всецело отдавался.
Якопо. Но сохранить он умудрился всё же чистоту души, Виля; он не Дориан.
Вильгельм. И рад я этому.
Лоренцо (смеясь). Однако ж его историй постельных теперь мне будет не хватать.
Генрих. Их мы столько знаем, что всю жизнь будем перебирать и не закончим, поэтому страшного в том нет ничего.
Якопо. Помню, помню! Когда к нему пришли парни тех студенток, которых, как им казалось, Гуся соблазнил; хотели то ли побить его, то ли спугнуть; а он, в шёлковом халатике одной из тех девок, ведь в её же доме его застали они, радушно принял их, чайку налил, поговорил и ситуацию объяснил: «Парни, не дурите: в чём смысл вам портить мне лицо да и самим от меня неплохо получить лишь оттого, что я спал с вашими девушками? Поймите, что глупо бить меня за то, ведь я их не заставлял чувства, значит, к вам у них слабые были, а я в том виноват? Как бы вы ни ревновали, ни подозревали, ни следили, та, кто хочет изменить изменит, а любящая никогда, сколько её ни склоняй такой, как я!». Потом, они к Августу стали ходить за советом, а он их искусству своему обучал. (Все смеются.)
Генрих. Ты забыл упомянуть, что они сделали из него кумира и создали братство на основе его учений. Как они назвали себя?
Вильгельм. Они стали зваться августистами. Но это переросло скоро в какой-то фанатизм, хотя они и сделались довольно серьёзной организацией.
Лоренцо. У них была и программа, и иерархия должностей, а также униформа и правила. Август сначала обучал лишь семерых, но дальше это стало бесконтрольным. Сколько их там было через месяц?
Генрих. Сотни две, если правильно я помню. Но Август не считал, что они поняли его учение. Они его копировали пуще, чем в своё время Оскара Уайльда: так же слепо и бессмысленно.
Якопо. Он к ним относился снисходительно, питая жалость к их глупости, пока они его не достали своим обожанием: у них же считалось, что если Август воспользуется твоей «добычей», то ты будешь среди других августистов в почёте.
Вильгельм. В итоге не вытерпел он этого идолопоклонства, ушёл в другой вуз, а там новые сторонники якобы его идей уже собрались вокруг него.
Лоренцо. Они же потом между собой ещё рассорились и разделились на левых и правых Августистов. Август, не вытерпев и устав от этого, объявил роспуск всех течений этого учения, сказав, что никто не понял его идей: «Вы превратили чистое искусство в глупую бюрократию; сладостное вино из водопада, которое надо пить, черпая руками, ныряя в него и утопая в нём, вы взяли и законсервировали в аккуратных и удобных упаковках. Я объявляю всё это ложью». После этого кто-то ещё старался сохранить влияние среди них, но без авторитета Августа это было невозможно, и движение, на радость Августу, прекратилось. Идеи Августа понимаем только мы.
Генрих. Помню другой случай: как-то лежит в кровати он очередной студентки, её ждёт, пока она то ли просто раздевается, то ли красивое бельё надевает неважно. Лежит один, задумался, увидел книгу, решил полистать, берёт, а это какая-то современная глупость была, так он не вытерпел и со стыда быстро оделся и убежал оттуда, пока рассудок цел! (Все смеются.)
Лоренцо. А помните, когда ещё одна его к себе пригласила, а ему как раз одной не хватало, чтобы месячную норму выполнить, а время было уж на исходе. Они идут к ней, он сразу идёт в её комнату, а она чуть позже заходит; начинается дело, а в дверях вдруг снова она, это сестра! И та говорит: «Не трогай его! Он ко мне пришёл!», а другая: «Кто успел, тот и съел», а потом они меж собой драться начинают; он им говорит: «Сегодня не получится, но можем втроём в следующий раз», и они обе кричат «Хорошо!», а Гуся уходит, удручённый невыполненной нормой, а перевыполнять не хотел. (Все смеются.)