Так или иначе, русский рабочий, захватив первым власть, имел против себя сперва Германию, а затем все страны Антанты, руководимые Англией и Францией. Английский пролетариат, взяв власть, не будет иметь против себя ни русского царя, ни русской буржуазии. Наоборот, он сможет опереться на гигантские материальные и человеческие ресурсы нашего Советского Союза, ибо это мы не скроем от мистера Болдуина дело английского пролетариата по крайней мере в такой же мере является нашим, в какой дело русской буржуазии было и, по существу, остается делом английских консерваторов.
Мои слова о трудностях нашего социалистического строительства британский премьер истолковывает так, как если бы я хотел сказать: игра не стоила свеч. Между тем, мысль моя имела прямо противоположный характер: наши трудности вытекают из неблагоприятной для нас, как социалистических пионеров, международной обстановки; преодолевая эти трудности, мы изменяем обстановку к выгоде пролетариата других стран; таким образом, в международном балансе сил ни одно из наших революционных усилий не пропало и не пропадет даром.
Несомненно, что мы стремимся, как на это указывает Болдуин, к большей производительности труда. Без этого немыслим был бы подъем благосостояния и культуры народа, а в этом ведь и состоит основная цель коммунизма. Но русский рабочий работает ныне на себя. Получив в свои руки хозяйство, разоренное сперва империалистской войной, затем гражданской войной, которая питалась интервенцией и блокадой, рабочие России успели сейчас довести промышленность, почти замершую в 192021 г.г., в среднем до 60 % её довоенной производительности. Достижение это, как оно ни скромно по сравнению с нашими целями, представляет собой несомненный и серьезный успех. Если бы 100 миллионов фунтов стерлингов, израсходованные Англией на попытки катастрофического переворота, были, в виде займа или концессионного капитала, вложены в советское хозяйство для его постепенного подъема, мы бы теперь, несомненно, уже перешагнули довоенный уровень, платили бы английскому капиталу высокие проценты и, главное, представляли бы для него широкий и все возрастающий рынок. Не наша вина, если мистер Болдуин нарушил принцип постепенности как раз там, где этого не нужно было делать. Но и при нынешнем, очень еще низком уровне нашей промышленности, положение рабочих значительно улучшилось по сравнению с недавними годами. Когда мы достигнем довоенного уровня, а это дело ближайших двух-трех лет, положение наших рабочих будет несравненно лучше, чем было до войны. Именно поэтому, и только поэтому, мы считаем себя вправе призывать пролетариат России к повышению производительности труда. Одно дело работать на заводах, фабриках, верфях и шахтах, принадлежащих капиталистам, а другое дело на своих собственных. Тут большая разница, мистер Болдуин! И когда английские рабочие овладеют могущественными средствами производства, которые ими же и их предками созданы, они изо всех сил постараются поднять производительность труда. Английская промышленность в этом очень нуждается, ибо, несмотря на свои высокие достижения, она вся опутана сетями своего собственного прошлого. Болдуин как будто знает об этом, по крайней мере, в той же своей речи он говорит:
Примечания
1
Кэнт (cant) специфический вид условной лжи, всеми молчаливо признаваемой по соображениям общественного лицемерия. По Карлейлю, кэнт является искусством придавать явлениям, в собственных интересах, такой вид, какого они не имеют в действительности. В парламентарно-протестантской Англии это искусство доведено до чрезвычайной высоты (или низости). Л.Т. (так помечены примечания автора)
2
Политическая революция XVII века и индустриальная революция XVIII века. Еще в начале XVII века стали обостряться отношения между парламентом и королевской властью. Трения происходили главным образом вследствие отказа депутатов утверждать военные кредиты на ведение беспрерывных войн. Правительство пыталось изыскивать средства помимо парламента, что вызвало сильную оппозицию со стороны большинства депутатов. В 1629 г. король распускает парламент, который уже не созывался до 1640 г. Этот период ознаменовался жестокими гонениями на противников короля, подавлением восстания в Ирландии и т. д. В 1640 г. вспыхнуло восстание в Шотландии, для подавления которого потребовались большие средства, и король был вынужден созвать парламент. Этот парламент, прозванный «Долгим», вступил в резкую оппозицию к королю. В 1642 г. король пытается совершить переворот и требует от парламента выдачи 5 депутатов. В ответ на это в Лондоне начинаются волнения, особенно среди торговой части населения, и король бежит из столицы. В завязавшейся борьбе между королем и парламентом, в которой на сторону последнего встало городское торгово-промышленное население, а на сторону короля дворянство и высшее духовенство, победа осталась за парламентом. В этой борьбе огромную роль сыграл Оливер Кромвель, опиравшийся на мелкую буржуазию города и деревни. После смерти Кромвеля и непродолжительного управления страной его сына Ричарда вновь избранный парламент принимает решение о восстановлении королевской власти; начинается эпоха реставрации (1660 г.) Однако и этот реакционный парламент продолжает борьбу с неограниченной королевской властью. В 1688 г. происходит восстание вигов, и король, не оказав никакого сопротивления, бежит во Францию. Так совершилась вторая революция, названная буржуазными историками «славной» в отличие от первой революции, которую они прозвали «великой смутой». Новому королю Вильгельму III был предъявлен знаменитый билль о правах, которым устанавливалось безусловное господство законов, изданных парламентом; королю разрешалось содержать армию только с утверждения парламента, обеспечивалась свобода слова и петиций и т. д. Этот билль, являвшийся в тогдашних условиях победой аристократии и дворянства, означал в то же время падение абсолютизма и открывал путь для будущего развития английской буржуазии. Если в 1688 г. «славная» революция могла без кровопролития установить более либеральный режим, то, разумеется, только благодаря «великой смуте». Политические последствия «славной революции» не заставили себя долго ждать.
«Новым исходным пунктом, говорит Энгельс, был компромисс между развивающейся буржуазией и некогда феодальными крупными землевладельцами. Хотя последние тогда, как и сейчас, назывались аристократами, но они уже давно находились на пути к тому положению, какое значительно позже занял Луи-Филипп во Франции: именно, к положению первых буржуа нации. К счастью для Англии, старые феодальные бароны уничтожили друг друга в войнах между белой и алой розой. Их наследники хотя большей частью и отпрыски тех же старинных фамилий происходили, однако, из столь отдаленных боковых линий, что они составили совершенно новую корпорацию; их привычки и стремления отличались гораздо более буржуазным характером, чем феодальным; они прекрасно знали цену денег и быстро принялись вздувать земельную ренту, вытесняя своими овцами сотни мелких арендаторов» «Точно так же всегда находилась часть крупных землевладельцев, которая из экономических или политических соображений готова была к совместной деятельности с руководителями финансовой и индустриальной буржуазии». (Энгельс, «Об историческом материализме», сборн. «Исторический материализм», ГИЗ, 1924, стр.126).