Нет, мне нужна Евгения. Мне был нужен кто-то, кто меня защитит.
Я поправила комбинацию и натянула крестьянский сарафан на блузку. Он был просто скроенным, красного цвета, с незатейливым узором из белых цветов и скрывал под собой почти все пятна на оставшейся одежде. Конечно, шелковая блузка странно смотрелась в сочетании с грубым льняным сарафаном, но этот наряд привлекал меньше внимания, чем обгоревшая юбка. Я подобрала ставшую ненужной одежду, скомкала и выбросила в поле. Уж там-то, за высокой пшеницей, никто не заметит юбку. Вот так, вещь за вещью, я сбрасывала остатки своей прошлой жизни.
Так-то лучше, оглядела меня Евгения, когда я забралась на облучок, и одобрительно кивнула.
Телега тронулась с места.
Куда именно мы направляемся? спросила я. Есть ли в поселке надзиратель или глава, к которому можно обратиться?
Она презрительно усмехнулась:
Нет. Трус сбежал в прошлом году. В Исети теперь Совет. Мне как раз нужно передать председателю письмо, так что начнем с его дома. Потом можем зайти к Виталию Стравскому. Он тоже член Совета, но охотно прикупит что-нибудь из-под полы.
Значит, как и Екатеринбургом, Исетью управляли коммунисты. Я снова окажусь в опасности, даже если командир Юровский не вернется.
Почему ты везешь письмо?
Я состою в большевистской группе в Медном, гордо ответила она. Мы пытаемся учредить там свой Совет. У меня есть телега и Буян, поэтому я играю роль посыльной.
Во рту пересохло, я нервно сглотнула.
То есть ты большевичка.
Есть возражения?
Конечно нет, тут же открестилась я. Надежда, которую я лелеяла последние несколько часов, заметно ослабла. Наоборот, через силу выдавила я, это отлично. Если ты знакома с председателем местного Совета, мы можем продать бриллиант напрямую ему. Без сомнения, самый важный человек поселка лучший покупатель.
Евгения нахмурилась:
Товарищ Морозов не захочет иметь с нами дело. Торговлей в городе всегда занимался Стравский. Когда-то он заработал много денег на продаже пшена. Он клянется, что теперь он примерный коммунист, однако мой брат говорит, что в душе он все еще капиталист. Виталий легко перепродаст твой самоцвет, да еще и прибыль получит, попомни мои слова.
Тогда мы должны не мешкая идти к нему. Мы же не знаем, когда приедет почтовая карета. Нам нельзя ее пропустить!
Успокойся, Анна. В поселке всего две дороги. Карету мы не пропустим.
Но
Дом Морозовых по дороге к Стравскому. Смотри, вон, впереди, она указала на дом пальцем. Я мигом.
К тому времени мы уже въехали в Исеть. Поселок состоял из жавшихся друг к другу маленьких одноэтажных избушек, разделенных простыми деревянными заборами. Туда-сюда ходили старушки и носились маленькие дети. Некоторые даже здоровались с Евгенией, когда мы проезжали мимо. Женщины занимались своими делами: стирали одежду, копали грядки, а дети постарше таскали тряпье и ведра или загоняли кур обратно во двор. И все они, особенно ребятня, были покрыты слоем грязи. На фоне этого мои испачканная блузка и неподходящий сарафан уже не казались такими уж неуместными.
Евгения остановила телегу у одной из избушек, велела мне ждать и пошла к калитке. Я осталась сидеть у всех на виду и с каждым вздохом начинала нервничать все сильнее и сильнее. Юровский был не так далеко.
Группка детей подошла на меня поглазеть. Они задавали вопросы, а я молчала и улыбалась. Женщины проходили мимо, кидая подозрительные взгляды.
Ты потерялась? спросила одна из них, узколицая, с корзиной капусты в руках.
Я не ответила.
Женщина поставила корзину на землю и недовольно скрестила руки на груди:
Не разговариваешь, что ли?
Я не потерялась, спасибо. Просто жду подругу, она в доме.
Какую подругу? Я никого не вижу. Ты откуда? В гости приехала?
Крестьянка подошла поближе и стала с интересом разглядывать мою одежду. Дети продолжали крутиться рядом, подслушивая.
Слишком много внимания, и все из-за Евгении: она задержалась дольше обещанного. Я начала сильно нервничать. Несмотря на то что женщина выглядела довольно дружелюбно, все же стоило поостеречься: чем меньше людей меня увидят, тем лучше.
Да, моя подруга должна вернуться с минуты на минуту, сказала я.
Говоришь как городская, продолжала настойчиво расспрашивать она. Откуда ты?
Раздался спасительный скрип закрывшейся калитки: Евгения наконец-то вернулась. Она тут же узнала любопытную женщину и обменялась с ней любезностями. Все было хорошо, пока она вдруг прямо не заявила, что я всего лишь путница, которую она подобрала по дороге.
Я аккуратно пнула ее по ноге. Ладно, может, не слишком аккуратно.
Евгения развернулась.
Осторожнее! с возмущением рявкнула она.
Нам нужно ехать, напомнила я полушепотом.
Евгения скривилась, словно съела лимон, попрощалась с женщиной и, забравшись на облучок, вновь взяла поводья.
Ты на целую вечность пропала, добавила я со сквозившим в голосе обвинением, а говорила, что мигом.
Не так долго меня не было.
Эта женщина задавала столько вопросов
А почему ей их не задавать? Ты что-то скрываешь? воинственно спросила она. Я не ответила, и Евгения наградила меня долгим взглядом, полным подозрения. Откуда у тебя эти самоцветы? Они вообще твои?
Я уже привыкла, что Евгения порочит мое имя, но это было что-то новенькое.
Что-то случилось у председателя?
Ничего не случилось, буркнула она. Я просто опомнилась. Мы с тобой теперь должны быть на равных, но ты прячешь драгоценности. А я тебе помогаю. Она покачала головой.
Эти драгоценности, процедила я сквозь зубы, все, что осталось у меня от моей семьи. И продаю я их только потому, что это единственный способ добраться до моих друзей в Челябинске. Если бросишь меня сейчас, все твои усилия до этого момента окажутся напрасными. Ты этого хочешь?
Евгения, как обычно, недовольно нахмурилась, но поумерила пыл. Выдвинулись мы в тишине. Ближе к центру поселка, у церкви, дома стояли на расстоянии друг от друга. Избушки были в лучшем состоянии, чем на окраине. Они выглядели прочнее, с деревянными, а не соломенными крышами. Вместо полей рядом раскинулись сады.
Дом Виталия Стравского меня удивил. Двухэтажный, белый, со стеклами в окнах. Да, немного обветшалый: кое-где отвалилась черепица, а сад зарос сорняками. Но по сравнению с другими домами, которые встречались мне на пути из Екатеринбурга, этот выглядел неплохо. Промелькнула мысль, что, возможно, купец способен помочь мне больше, чем я думала.
Одно из окон дома было открыто. Когда Евгения остановила телегу и скрип колес затих, стала слышна музыка, которая доносилась из него. Сюита для скрипки, часть композиции, которую я не узнала. Вот Татьяна определила бы сразу. Мелодия была медленная, меланхоличная. Я улыбнулась. Если Стравский увлекался современной музыкой, он никак не мог быть бессердечным коммунистом. Подозрения Евгении в том, что Стравский не полностью исправился, должно быть, верны. Тем лучше для меня.
Я слезла с телеги и только тогда заметила, что моя спутница не сдвинулась с места. С открытым ртом она смотрела на дом, ошеломленная звуками музыки.
Евгения?
Она помотала головой и тихо засмеялась.
У него фонограф, с удивлением произнесла она. Это записанная музыка!
Я не знала, что сказать.
Да, согласилась я.
О Кажется, Евгения поняла, что я не впечатлилась. Ну, очевидно, он дома, сказала она. Дай я отведу Буяна в сторонку, чтобы никто его не донимал, и пойдем внутрь.
Она отогнала телегу к стоящему рядом амбару и вернулась ко мне.
Слушай, когда войдем, не произноси ни слова. Ты странно разговариваешь.
Я моргнула. Это она разговаривала, как деревенская бабушка. Но та любопытная женщина тоже решила, что я городская, так что, видимо, моя манера речи меня выдавала.