Извини, она осторожно касается крыла, и замираю, пытаясь запомнить это ощущение тепла и нежности, пусть вынужденное, но все-таки
Я не хотела обидеть просто ну ты же понимаешь работать надо.
Понимаю. Глупо надеяться на большее. Раздражаясь от глупых мыслей, запускаю руку в ведро.
Разные, правда? Она раскрывает ладонь, демонстрируя ровные круглые жемчужины. Вера
Нежно-белая, не столько камень, сколько капля света, застывшая по Его прихоти.
Благословение нежно-золотая сфера.
Любовь А у тебя что? Покажи!
Мне стыдно, но отказать не смею, разжимаю кулак, демонстрируя
Фанатизм, белый комок извести.
Проклятие, кривобокий золотой уродец, отвратительный даже мне. Ненависть
Почему? в ее глазах читаю обиду и боль за изуродованные дары. Но я же не виноват, что все так странно. Не дождавшись ответа, она бросает жемчуг вниз, и я свой мусор следом. Молчим. До самого рассвета молчим, и хочется выть от боли и бессилия и от вопросов
Зачем нас двое?
И почему ведро одно, а в результате быть может дело не в содержимом, а в том, кто запускает руку, готовясь сделать подарок?
Рассвет наступает быстро, небо светлеет, раскрашивая ее крылья нежной акварелью синевы а в ведре пусто, почти пусто.
Держи, она протягивает на ладони последнюю жемчужину, крошечная, чуть неровная поверхность отливает всеми цветами сразу. Это тебе
Краснеет, не жемчужина ангел, смешно, совершенно по-человечьи заливается румянцем и, растерявшись, принимаю дар пусть с крыльев слезет чешуя, если отдам кому-нибудь.
Это надежда, объясняет ангел. Прости, но мне показалось, что тебе пригодится
И как, пригодилась?
Не знаю, ответила Нгаи, сворачиваясь клубочком. Демоны и ангелы, они ведь почти как люди тоже любят придумывать несуществующие препятствия.
Работа
Волосы цвета мяты и рыжие глаза таких не бывает, точно знаю, что не бывает, но вот она, передо мной, зеленоволосая и рыжеглазая, смотрит доверчиво и беспомощно. Одним словом, русалка.
Ты говорить-то умеешь?
Смеется, один в один ручеек звенит. Нет, подобные экземпляры мне еще не попадались. Ну, главное, что нашел, теперь осталось наладить контакт. Копаюсь в сумке. Шоколадка, пачка сигарет зеркальце. Кажется то, что надо, быстро вытираю о майку и протягиваю русалке.
Хочешь? На, возьми, это тебе.
Берет, пальцы холодные, с лиловыми лепестками ногтей, и хочется схватить ее за руку, чтобы рассмотреть поближе, но нельзя. Спугну.
Вертит зеркальце в руках, разбрызгивая капли солнечного света, и жмурится, как кошка.
Я подойду поближе, не убегай.
Кивает, даже подвигается, уступая место на камне. Темно-красный, расчерченный лиловыми жилками, валун на половину ушел в илистое дно реки, зеленая вода попахивает тиной, тени скользят вниз по течению, а ближе к середине важно покачиваются глянцевые листья кувшинок.
От русалки пахнет чем-то непонятным не рыбой, точно. И кто придумал, что от них рыбой вонять должно? И про хвосты тоже чушь. Русалки, они вообще на людей похожи, только доверчивые слишком и в воде живут. А эта еще и масти необычной. Интересно, сколько за нее взять-то можно? Раза в два больше а если к серьезному человеку подойти, то и вообще но о цене потом, еще мысли учует.
На, протягиваю «Сникерс». Вкусно.
Осторожно откусывает, по такой жаре и после валяния в сумке шоколад слегка расплавился, и русалка, съев батончик, протягивает измазанные ладошки.
Вытереть?
Кивает. Как дети малые, ей богу в такие моменты хочется бросить все и пойти вопрос куда. Кому я нужен, ни образования, ни опыта работы имею в виду нормальную работу, а не это браконьерство. Мятым платком вытираю русалочьи пальцы, стараясь не раздавить, уж больно нежныепонял, чем от нее пахнет. Ромашкой, желтый такой, уютный запах и еще немного перечной мяты и липового цвета.
Откуда ты такая чуднáя?
И ресницы у нее тоже зеленые, и брови, а на бледной коже россыпь серебристых веснушек, радужка к зрачку светлеет до желтизны нельзя смотреть в глаза, заморочат, задурят голову, наведут кошмаров ночных.
Снова смеется, все-таки красивая раньше не понимал, чего в них находят, а теперь вот жаль ее стало. Но деньги нужны, а жалость пройдет. Всегда проходит. Кольцо в кармане, в бархатной коробочке, русалки любят, чтобы красиво
С трудом получается сохранять равновесие, камень неожиданно скользкий, приходится цепляться за тонкие ивовые плети, покрытые мелкой листвой, ну да главное, чтобы русалка не сбежала. Нет, сидит, ждет, наблюдает за моей акробатикой с явным интересом так и хочется подзатыльник отвесить за эту детскую доверчивость.
Улыбаюсь, опустившись на одно колено, протягиваю коробочку и теперь либо выгорит, либо нет:
Стань моей женой!
Закрывает лицо ладошками, но так, чтобы видеть главное, сейчас в глаза ей не смотреть и не думать о деньгах, о ней думать, о том, какая красивая, а веснушки пятнышками фольги, потрогать бы и волосы расчесать, чтобы зеленой волной лицом зарыться, окунаясь в запах ромашки и мяты.
Берет коробочку, кольцо сверкает золотом и синим камнем, на самом деле позолоченное олово и кусок стекла, но им нравится. Наивные. А ведь с размером угадал, подошло, словно специально для нее.
Протягиваю руку:
Идем.
Идти недалеко, с полкилометра, чуть больше. Серегин фургончик наполовину въехал в заросли ежевики, колеса оставили полосы мятой травы, и русалка, видя подобное безобразие, вздыхает.
О, уже? Серега выбирается из кабины. Ну ты это профессионал. Давай отгоню.
Мотор заводится не сразу, русалка смотрит, доверчиво жмется ко мне и от ромашково-мятно-липового аромата голова идет кругом. Наконец, Серега выводит машину и, открыв заднюю дверь, шутливо кланяется:
Добро пожаловать, мадмуазель, карета подана.
Она смотрит на меня, уже понимая все, но надеясь, что ошибается. Не ошибаешься милая.
Иди. Там климат влажность.
А еще темнота и клетка, удобная, чтобы товар не испортить, но все-таки клетка.
В кабине пахнет сигаретами, немного прихожу в себя, закуриваю, теперь-то можно, теперь все равно
Слышь, прикольная попалась зеленая, а глазищи-то, глазищи ну чисто янтарь. А ты это, молодец, я б не смог хоть и нечисть, а все равно как думаешь, сколько протянет? Ну, как профессионал.
Месяца два, может три или даже полгода. Никто не знает, почему, но русалки в неволе быстро дохнут. Дым щекочет небо, выплывает в кабину, изгоняя прочие запахи. А я да профессионал охотник за нечистью сами виноваты, нечего людям доверять.
Огни святого Эльма
В ее глазах огни святого Эльма летишь вперед, захлебываясь ветром и вдруг резко каменный нож в брюхо. Доски трещат, черные волны холодом зализывают рану и, распластавшись на белой пене, пытаешься понять куда летел
Туда, за ней, зовет и слышу голос столь же явно, как ругань капитана. Он зол и испуган. Люди всего боятся, и ветра, и моря, и самих себя, это мне так кажется, но точно не знаю. Больно. Оседаю, оползаю вниз, погружаясь в солено-горькую влагу, но лучше так, чем догнивать в порту, в черной корке ракушек и водорослей, мелких язвах древоточца, крысиным домом и остатками воспоминаний. Я знаю, я стар и ненадежен, и капитан давно уже стыдится того, что стоит на мостике «старой лоханки», но она она помнит меня таким, как прежде. Нос взрезает волны, брызги в стороны, в парусах барахтается ветер и мачты стонут счастье полета, блеск меди и запах дерева, черные дельфиньи спины и ее смех, клочьями пены волосы и шелестом волн колыбельная в редкие минуты штиля.
Она всегда была рядом, и незримое ее присутствие помогала выживать как тогда, заносчивая испанка-каравелла вынырнула из тумана. Чугунные ядра клыками вспороли борта, взрывая такелаж и свернутые крылья парусов. Было больно и обидно открыть порты, ответить порохом и дымом, дрожью канонады заглушить боль и собственный страх.