Минут через двадцать заканчивается подготовка и начинается серия мелкотных взрывов, похожая на отдалённую канонаду.
Ещё через пять минут небо над известным местом Кисловки заполняется дымными клочками, которые тут же размываются ветром.
Через следующие пять десять минут стучат в ворота. Это непременно мсье Фритьофф. Он сосед справа. Мы уже говорили.
А слева забитая Катька Городовая, частенько восседающая на Дальних Воротах за копеечку. Она тоже видит канонаду, но молчит партизаном. Ей интересно, но в компаньоны она не напрашивается.
А дома у неё старый отец. Он абсолютно глух. Кстати, и слеп на правый глаз после одной из кабацких драк в молодечестве.
Первое обстоятельство радует особенно. Простите за то Михейшу.
Стёкла у соседей какието мягкие: приспособлены к любой динамике от мастера Михейши.
4
Мсье Макар Дементьевич Фритьофф не особенно дружит с головой. Его провести легко.
Les angelots natals11, (тут в середине непереводимые французские словеса), et non si entendaient vous quelque chose comme l'explosion12?
Quelle explosion, le grandpère Makar13 ?
Moi m., n'oubliez pas14
Грохоток, m. du grandpère Makar. Regardez: le nuage s'est rencontré au loin avec l'autre15
Смотрит. Действительно встретились.
Je ne murmure pas sur la nature16, рассуждает месье Фритьофф, tout lui est permis17. Et non direz, gentil18 (опять абракадабра), не ожидается ли очередное нашествие шаровых молний? Chez moi ma madame des éclairs craint beaucoup. Et je non octroie beaucoup ce phénomène naturel19. Упомянутые мадамы это свинюшки Фритьоффа. Но об этом будет сказано гдето ниже.
А явления природы иной раз рождают брат с сестрой. Месье только подозревает в неладном, но ни разу не ловил в деле. На шее у него трофейный бинокль. Но он не помогает: мешают разросшиеся вдоль общей ограды ёлочки и густые заросли хмеля.
К царевне Софье и агентурной работе всё это не имеет никакого отношения. Поэтому сворачиваем главу.
Потому как вспомнили НЕЧТО.
ШАРОВАЯ МОЛНИЯ
«Гек Финн:
Том, а ты пробовал когда нибудь палить в шаровую молнию?»
Год 1909. Лето.
Настоящая природная чудобеда заглянула в дом деда Федота.
Это случилось ровно в тот момент, когда, словно для будущего всеобуча, в дом понаехали гостевать дальние кузены полиевктовской малышни. Вновь прибывших было двое: девочка и мальчик. Между кузенами тоже Олей и маленьким шкетом Толькой и уже сбитой группировкой «Ленка, Михейша, Даша и Оля» тут же составилось некое физически разношёрстное сообщество. Разобраны они по возрастам, лицам и характерам как разнокалиберные и разноцветные стекляшки на дне калейдоскопа. Нет ни одного камушка одинакового. Но, каждый камушек дополнял другой. Собираясь вместе, вертясь босиком на траве, захаживая ежедневно в домашний зверинец, скользя по доскам пола, бегая вверхвниз по лестницам, звеня ложками в «РВВ» и роняя кто тарелку, кто вилку, а кто стаканы, они были счастливы. Они были так прекрасны вместе, будто то был ангельский узор божественного на поверку прибора. Взрослые не могли нарадоваться игрушке.
И что же? Именно в это время, одним из дождливых вечеров, когда, как назло, старших, кроме бабки Авдотьи, дома не было, следовательно, за всей ситуацией трудно было углядеть, гдето совсем рядом, почти что над головами, бабахнул гром. (На следующее утро обнаружили оплавленное место в кресте Алексиевой церкви и «чёртов круг» в том пятачке, куда опущен громоотвод). Дети в тот момент играли кто в «словашарады» под предводительством Авдотьи Никифоровны, кто возился с куклами. А кузен Анатолий картавый, всклокоченный малыш, крепкий и загорелый как сушка, которую он жевал, раскачивал босой ногой табурет и вспоминал считалку о крыльце и о короле. Он забыл, какой персонаж шёл за сапожником.
Кагхоль, какхалевич, шапожник кто, кто!? крикнул он одновременно со вторым, ещё более мерзким и страшным раскатом.
Но дети, даже не услышав его, закричали, повскакивали с мест, ринулись со страху кто куда.
Надо окна закрыть! гаркнул Михейша. Да так полезно и умно крикнул, как его по предмету грозы училипогоняли отец с матерью, а тут весьма кстати случился экзамен.
И двери! присовокупила Ленка. И сказала так пискляво, и так покойно и несоответственно силе беды, будто она взрослая сидела в детском кабаке, а тут случилась драка. А она была сильней и спокойней всех. И она просквозила слова через трубочку так спокойно, будто ей абсолютно безразлична вся эта детско кабацкая паника. Или как будто ей напрочь опостылела бурная, шумная жизнь, И она по законам обычнодрачливого и изредка забавного ковбойского времяпровождения продолжала вместе с не такими уж важными словами выпускать розовые коктейлевые пузыри.
Но было уже поздно. В Ресторан Восточного Вокзала величаво и медленно как гроб первой категории вплывал без спросу и приглашения томящийся огненнокрасным цветом, колеблющийся и потрескивающий искрами, то ли полупрозрачный и включённый в небесную электросеть Плафон, то ли приличной астраханской величины огненный арбуз.
Народ догадался тут же.
Это шаровая молния, прошептала, остановившись, упёршаяся локтями в печь, Оля. И повзрослому, будто рядом с пожаром, лаконично и по делу заорала: «Люди, беда!»
Я боюсь, тут же захныкала Даша. У неё непроизвольно затряслась голова. Чтобы остановить её, она присела на корточки, схватила косички, закрыла ими накрест лицо и застыла в такой позе.
Мне страшно, крикнули схватившиеся друг за дружку Оля и кузина ОляКузнечик. И так монолитно и враз, будто заранее сговорились, или всю жизнь желали быть сиамскими близняшками.
Упала Толькина табуретка: «Лазыщь!» Упал и завертелся по полу надкусанный Анатолием сухарь. И будто сухарь, а не Толька, заорал благим матом: «Шпашайша, кто может!»
Панику следовало прекращать.
Слуушай мааю кааманду! Играем в в «застынь на местее»! Это протяжным и неузнаваемым, нарочито безмятежным, словно привычным к катаклизмам боцманским голосом закричалазабурчала бабуля: «Кто не застынет я не виновата! Всё поняли? Не шевелиться!»
Её незаметно внешне, но мелко потрясывало изнутри. Потрясывало так мерзопакостно, словно она держалась за оголённый провод с не смертельно мощным, но зато ощутимо неприятным электрическим током.
Дети послушно застыли. Они натренированы лучше всех на улице. Игра в «замри на месте» была знакома, а вот с шаровой молнией раньше никто не виделся. Никто не хотел дружбы со страшным и загадочным незнакомцемнетопырем.
Авдотья, белая как рояль у батюшки Алексия, и подобно Иисусу на Голгофе, стояла почти неподвижно, сначала по швам, потом медленно вытянув в стороны руки. И, похоже, собиралась в случае беды притянуть шар к себе подобно героическому самоубийце громоотводу.
Дети честно играли свою роль. Даша, обе Оли и Анатолий попытались было снова захныкать, но бабка опять тихо цыкнула.
Всем молчать кому говорю! И не дышите, пригрозила, накажу строго!
Степенно, не торопя событий, летал по дому и трепыхался светящийся, наполненный внутренней страстью, строгий в наказаниях электрический судья. Он как будто выбирал для расправы жертву.
Побродивши минуты с три, показавшимся детям вечностью, и не найдя в нижних интерьерах ничего интересного, напрочь не заметив онемевших, недышащих детей, шар, ещё сильней колеблясь, нашёл невидимую глазу струю воздуха. Заторопился, и по невидимому течению поплыл на второй этаж.
Шло время Будто вечность растворила в себе Ресторан Восточного Вокзала с полуживыми статуями. На самом деле всё заняло минут четыре пять, не больше.