Тем более университеты уже выбраны.
Для кого-то калужский филиал Бауманки: сопромат, высшая математика и бессонные ночи перед очередной сессией. Для кого-то инженерный факультет: механика колесных машин и зажатые под мышкой тубы с чертежной бумагой. Выпуск у нас как на подбор одни технари.
Только Федот, которому часы, проведенные за уроками, всегда казались пресными, выбивается из общей картины. Лучшего повода для шуток и не найти.
Я, ребят, так считаю, сделал он умозаключение, чем логарифмы считать, пошли бы на соцфак.
Пф-ф-ф, Вася, обычно сдержанный, в этот раз не стесняется смеха. Что, Федот, троебасы подвели?
Это тебя рост подвел, огрызается Миша. Я на соцфак иду, чтобы лишний раз не париться. Надоела эта пахота учебная
Федот правильный выбор сделал. Будет бабушек обслуживать. Продукты им приносить. Благое дело, как ни крути, рассудительно подколол я друга.
Взрыв смеха.
Пошли вы все похоже, что подкол засчитан. Сами потом от своей учебы взвоете.
Считалось, что соцфак последний вагон для тех, кто не успевает поступить на факультеты посерьезнее, но вышку получать все же хочет. Из учебных дисциплин библиотечное дело и основы кадрового учета, а самые большие опасности жениться в двадцать (кандидаток в новобрачные хоть лопатой загребай) или попасть на практику соцработником: все лето носить пакеты с продуктами и мыть полы в квартирах пенсионеров.
Не, ну правда, Миш, меня понесло. У меня в доме много бабушек живет. Так мы, может, чаще с тобой видеться будем.
Стас, ты смотри сам с бабками своими там не обломайся, Федот мстит за удачную шутку. На инязе.
Да. Спустя несколько месяцев, после подготовительных курсов и сданных вступительных экзаменов, было решено иностранный.
Возможно, повлиял тот факт, что мама в свое время привила мне любовь к чтению литературы, как русской, так и иностранной. Помню, с каким интересом я в детстве слушал перед сном увлекательные рассказы и сказки, а став чуть старше, уже сам зачитывался приключенческими романами и фантастикой, а также периодически листал New Yorker.
А возможно, я сделал выбор из-за того, что английский мне очень сильно импонировал: нравилось, как звучат слова, нравилось их произносить, обожал те моменты, когда мы с мамой общались на английском языке.
Но у меня еще был один вариант. Невзирая ни на что, я усиленно готовился последний год к поступлению в Высшую школу ФСБ.
И когда уже пришло время подавать документы
Стас, не будем, ладно? мама стоит в дверном проеме с пультом от телевизора.
Ты о чем?
Я про ФСБ.
А чего так? Я же неплохо подготовился, мам.
Ну, пойдем, зовет меня в гостиную к включенному телевизору, глянешь.
По Первому каналу репортаж Политковской сменился сюжетом о Чечне, где красные, изможденные и высушенные ветром и пороховым дымом срочники вытаскивают из «УРАЛа» груз-200. Ребят, с которыми еще недавно сидели в окопе.
Вы в первых рядах пойдете, сына. Как командный состав. Притом твои настоящие знания там не пригодятся.
Больше об Академии ФСБ речь не заходила.
Так и вышло, что инженерное дело и военная служба как-то сами по себе сменились основами языкознания и заучиванием наизусть «Гаудеамус игитур». А еще английским. По итогам конкурса я был распределен в более слабую группу иняза (подкачал трояк на вступительных по русскому языку, хотя английский сдал блестяще).
Глава 8. Болезненный переход
Я сижу на первой паре в новой группе. Вижу, как открывается дверь и появляется голова мамы.
Женщина, вам чего? преподаватель, худенькая молодая девушка, явно растеряна и возмущена.
Извините! улыбается мама. Стас, можно тебя на секундочку? Желательно с вещами.
Я подхватываю портфель и направляюсь к выходу, чувствуя, как спину буквально прожигают десять пар глаз.
Мам, ты чего? У меня пара идет, наконец-то выхожу в коридор, прикрыв дверь в аудиторию.
Ну и мы, значит, пойдем, мама выдала очередную фразу из разряда тонкого юмора, и я поневоле улыбнулся.
Через полминуты я оказываюсь в другом кабинете.
Галина Александровна, простите? мама обращается к женщине лет пятидесяти, которая стоит за кафедрой с мелком в руке.
«Простите? Что-то не похоже на мамин стиль общения».
Леди у доски даже не пытается ответить. Только высвобождает руку из-под палантина и дозволительно машет ладонью входите, дескать. Я осматриваю небольшую аудиторию десять человек, двенадцать парт, расположенных очень близко друг к другу, и занимаю первую попавшуюся парту в среднем ряду. Отсюда отлично видно преподавательницу. Она небольшого роста, плотного телосложения, темно-каштановые волосы подстрижены каре. В строгом кашемировом костюме, а сверху волны клетчатой ткани, а точнее, накидки. Выглядит она как идол, впитавший в себя все британское: начиная от чая, который следует наливать в молоко, а не наоборот, и заканчивая взглядом Железной Леди и ветрами острова Скай.
Медленно, вальяжно она подходит к кафедре.
Good afternoon! демонстрируя хорошее британское произношение, «идол» изучает собравшихся в аудитории студентов и награждает каждого цепким холодным взглядом. Говорит, едва приоткрыв рот и медленно: Меня зовут Галина Александровна Козырева. Я ваш преподаватель. Надеюсь, я не разочарую вас, а вы меня. Чтобы научиться английскому в совершенстве, необходимо долго и упорно работать. Если вы не готовы до свидания, я никого не держу.
Оглядываюсь по сторонам. Двое парней, остальные девчонки.
Как я выяснил позже, среди них Ксюша Шумейкер, дочка декана и самая одиозная персона факультета, привыкшая говорить французское «ма-а-а-а-нифик» вместо «отлично».
Не знаю, как это сделала мама, но как потом мне стало известно, Галина Александровна была ее учителем аж двадцать пять лет тому назад.
Так я оказался в первой группе.
Думаю, если бы не старания мамы привить мне любовь к книгам, обучение давалось бы на порядок хуже. Я был бы совершенно не готов ни к объему обязательной литературы, ни к суровому распорядку дня, который кардинально отличался от школьного.
Сначала ранний подъем, заброс «сотен тысяч» тетрадей в рюкзак и торопливый марш-бросок до института. В нем почти весь день монотонные лекции английского, иногда в маленьких душных аудиториях, иногда перед двумя-тремя группами, общая численность которых редко превышала тридцать студентов. А после настоящий кошмар: долгие часы лингафонного кабинета[2]. Наушники своей дужкой впиваются в кожу висков, а в них native speaker быстрым темпом диктует текст, в этот раз что-то о Гражданской войне. Civil War, Civil War
Галина Александровна тем временем постукивает мелком по столу кафедры и задает свои бесконечные вопросы:
Услышали, коллеги? Звуку "r" на концах предложений свойственно соединяться с гласным звуком следующего слова.
Да-да-да, умные мальчики и девочки, advanced-выпускники городских языковых гимназий и лицеев, послушно кивают головой.
А теперь услышали, коллеги? Деформация буквы "t" в слове water, она произносится почти как русское «д».
И снова:
Да-да-да.
«Ну просто жесть», лично я не слышу ни соединяющейся со следующим гласным звуком буквы "r", ни пресловутого «д» "t". Счастьем будет, если я уловлю хотя бы общий смысл сказанного. А я, наивный, думал, что хорошо знаю английский.
Самое сложное начинается далее.
Занятия прерываются обеденным перерывом (растворимый кофе и на ходу проглоченная сосиска в тесте) и сменяются разговорными практиками.
Модные перваши из ведущих школ города, такие как Ксюша Шумейкер, разговаривают на английском бегло и со вкусом. Он для них почти что родной. Ни единой запинки, ни единого неправильно сказанного слова или неверно употребленного оборота. Лишь иногда прерываются, чтобы перевести дух, набрать в грудь побольше воздуха и незамедлительно выпалить следующую тираду. В общем, как бы сказала Ксюша: