Я встретил тебя, шепнул он мне. Разве в этом кто-то из нас виноват? Я тебя люблю, солнышко. Димка взял меня за подбородок, заглядывал в лицо, и мне пришлось открыть глаза, чтобы встретить его взгляд. Я знала, что он хотел именно этого. Моего прямого взгляда, чтобы понять, насколько я прониклась его признаниями. А я вдруг испугалась, что он так и не сможет увидеть в моих глазах то, что ищет. И чтобы как-то этого конфуза избежать, приподнялась на цыпочки, обхватила Димку руками за шею, и поцеловала. Поцеловала крепко, поцеловала провокационно, лишь бы отвлечь его.
Отвлечь получилось, Дмитрий Алексеевич уже спустя минуту подхватил меня на руки и понёс обратно в постель. А я, наверное, впервые за всё время наших отношений, не занималась с ним любовью, не отдавалась ему в полной мере, а всё больше смотрела в потолок над его плечом. Дмитрий Алексеевич, голый, разгоряченный лежал на мне, шептал мне на ухо, как сильно меня любит, что я женщина, которую он всю жизнь мечтал встретить, а я лежала и думала, насколько это неправильно заниматься с ним сексом под крышей этого дома.
Страшные глупости, на уровне бреда, но я никак не могла принять тот факт, что жизнь моя изменилась настолько, что я стала хозяйкой отцовского дома. И Димка, отчего-то, в этом доме мне страшно мешал. И делал непозволительные вещи.
После секса мы лежали рядом, обнявшись, Дмитрий Алексеевич гладил моё тело, я прятала лицо у него на груди, но совсем не потому, что никак не могла отойти от полученного удовольствия и неги, я продолжала расставлять в своей голове по полочкам свои чувства и ощущения. По крайней мере, пыталась.
Наверное, моё долго молчание Абакумова всё-таки насторожило. Потому что он в какой-то момент спросил:
Марьяна, всё хорошо?
Я немного отодвинулась от него, посмотрела ему в глаза. Широко улыбнулась.
Да. Всё хорошо.
Я села, а Димка потянулся рукой за мной, погладил по голой спине.
Марьяна, я тебе клянусь, я всё решу. В самом скором времени.
Что решишь? решила я уточнить.
Поговорю с Оксаной. Ты права, давно мне говорила, что нужно ставить точку в отношениях, в которых тебе некомфортно.
А как же дети, Дима? спросила я, направляясь в ванную.
Дети проговорил он за мной эхом, при этом в его голосе прозвучало сомнение, я заметила. Но Абакумов тут же взбодрился: А что дети? Дети подросли. Да и я же не собираюсь исчезать из их жизни, с энтузиазмом продолжил он. Буду заботиться, буду помогать. Буду делать всё то, что и делал. И, повысив голос, чтобы я услышала, поинтересовался: Ты что думаешь?
Я задержалась, прежде чем войти в душевую кабину. Размышляла, а затем дала ему совет, от души:
Я бы для начала поговорила с детьми. Выяснила, что они думают, по поводу вашей семьи.
А что они могут думать? удивился Димка. Они же дети.
Которые привыкли жить с мамой и папой. А вдруг у них будет серьёзный стресс? Или психологический срыв? Думаю, тебе нужно подойти к этому вопросу очень осторожно, Дима. Чтобы никому не навредить.
Я закрыла за собой дверь душевой кабины и включила воду. А когда повернула голову, увидела, что Димка стоит в дверях ванной комнаты, и за мной наблюдает.
Марьяна, ты беспокоишься о детях, спросил он, или пытаешься дать мне понять, что я в отношениях с тобой тороплюсь?
Подумать только, сколько прозорливости. Раньше Дмитрий Алексеевич в этом замечен не был.
Я приоткрыла дверь кабины, глянула на него.
Я беспокоюсь о детях, Дима. Я сама жила в неполной семье, знаю, что это такое. Да ещё неизвестно, как отреагирует твоя жена. Я хмыкнула. Знаешь, мне кажется, она настолько тебя любит и тебе доверяет, что ей не приходит в голову сомневаться в твоей честности. Наверное, и сегодня она безоговорочно поверит, что ты настолько вчера устал, что заснул в офисе.
Я дверь снова прикрыла, но всё равно услышала Димкины слова:
Сегодня я ей врать не собираюсь.
Отвечать я не стала. В конце концов, это не моя семейная жизнь.
Но я для себя такой жизни точно не желаю.
Шура испытывала неловкость, кормя Абакумова завтраком. Я видела это по её лицу, по её сосредоточенным движениям, по тому, с каким пристрастием она подавала Дмитрию Алексеевичу кофе. И наблюдала за ним, когда Абакумов, позавтракав, поднялся из-за стола, подошёл ко мне, наклонился, и запечатлел на моём лбу хоть и скромный, но совсем не отеческий поцелуй.
Мне нужно в офис. Ты останешься дома?
Я кивнула. Закинула голову назад, Димке улыбнулась.
Да. Останусь дома.
Он в мои глаза смотрел, затем попросил:
Пожалуйста, не делай глупостей. Останься дома, отдохни. Последние дни выдались тяжёлыми. А я приеду вечером, и мы с тобой куда-нибудь сходим.
Обещать я ничего не стала, лишь удерживала на губах улыбку. Кажется, Дмитрий Алексеевич в своей голове уже нарисовал нашу с ним совместную жизнь. В этом доме, с определенным укладом светских мероприятий, с его работой на определенной должности. Со штампом о разводе в своём паспорте.
Он что же, Марьяна, жить у нас будет? осторожно поинтересовалась у меня Шура, когда Абакумов уехал.
Шура убирала со стола посуду, оставшуюся после завтрака подзадержавшегося, как она считала, гостя, и на меня, молчаливую и задумчивую, поглядывала. Я перевела на неё взгляд. Помолчала, будто и, правда, задумалась над её вопросом. Потом сказала:
Не будет. Не переживай.
Шура тут же фыркнула.
Ведёт себя, как хозяин. Как ещё только на стул Александра Гавриловича не сел. Прости, но я бы его полотенцем по хребтине прогнала.
Я посмотрела на пустующий отцовский стул. Сказать мне по этому поводу было нечего, поэтому я резко из-за стола поднялась.
Шура, я буду у отца в кабинете. Позови ко мне Пал Палыча. Он мне срочно нужен.
Позову, согласилась она, а сама на меня продолжала поглядывать с настороженностью. И поинтересовалась: Марьяна, ты что задумала?
Правду хочу знать, не стала я скрывать.
Какую ещё правду? обеспокоенно проговорила Шура, но я уже ушла в кабинет и прикрыла за собой дверь.
Нехорошая это затея, Марьяна, скривился начальник охраны, когда я озвучила ему свою просьбу. Я думал, ты сама уже всё поняла, и не полезешь в это дело. Лысовский же тебе ясно сказал: ни к чему.
Мало ли что мне Лысовский сказал, взбунтовалась я. Мне самой надо всё выяснить, своими глазами посмотреть. Я, как в детстве, стукнула кулачком по столу. Дядя Паша, найди мне её. Хочу увидеть, хочу поговорить, хочу во всём сама разобраться.
Рыков вздохнул напоказ. И тут же пожаловался:
Глупость делаем. Не разгребем потом.
Разгребем, легкомысленно отмахнулась я. Улыбнулась ему. Ты же меня защитишь, при необходимости.
Пал Палыч головой качнул.
Лиса, проговорил он. Всегда такой была. С детства. Александр Гаврилович всегда говорил: другие дети капризами и истериками своего добиваются, а ты улыбкой. А это опаснее, говорил он! закончил Рыков, назидательно ткнув пальцем в потолок.
Для кого опаснее? заинтересовалась я.
Для мужиков, для кого, удивился он.
Я легкомысленно отмахнулась.
Черт с ними, с мужиками. Будем решать проблемы по мере поступления. А нам сейчас не до мужиков. Верно?
Я бы эти слова этому хлыщу передал. Который решил к нам приквартироваться.
И ты туда же, вздохнула я. Вы с Шурой сговорились, что ли?
Мы беспокоимся. Не нравятся нам типы, которые очень быстро просчитывают варианты и переобуваются в полёте.
Мне тоже не нравятся, сказала я. Так что, не переживайте. И закончила: Иди, ищи Лилю.
А что её искать-то? проворчал Рыков. А то я не знаю, где эта девица живёт в Москве. Всё я знаю.
Вот и отлично. Тогда нечего ворчать. Поедем, как только я соберусь.
Пал Палыч снова вздохнул, на этот раз мне в спину. И снова пожаловался:
Ох, не дело делаем. Ох, не дело.
Лиля, как и говорила, жила у подруги. Я бы сказала, что не в таком и близком Подмосковье. Я так далеко, наверное, и не заезжала. В спальные районы, в смысле. Смотрела в окно, не узнавая ни одной улицы, а Пал Палыч ещё обернулся ко мне с переднего сидения и недовольно проговорил: