Но к каким выводам всё-таки пришли интеллектуалы XIX века? В чем они видели русскую идею: в сохранении православной веры, решении славянского вопроса, синтезе европейских идей, или в чем-то ином?
В XIX веке едва ли не больше остальных отечественных мыслителей о русской идее размышлял Ф. М. Достоевский. Поэтому в следующей главе мы рассмотрим его взгляды.
Источники
1.2 Русская идея в произведениях Достоевского
Попытки осмысления исторического предназначения русского народа встречаются уже в самых ранних сохранившихся письменных источниках. О судьбе народа, о смысле существования Руси размышляли многие великие писатели, начиная со времен «Слова о Законе и Благодати» митрополита Иллариона (XI в.)
А. С. Пушкин, которого Достоевский называл главным славянофилом России, так писал о своеобразии национальной литературы:
«Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии. Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу». [1]
Вслед за Пушкиным Н. В. Гоголь пишет о России, как о символической «птице-тройке». Размышления о судьбе России привели к возникновению трех основных направлений: западнического, славянофильского и консервативного, интенсивно развивавшихся в течение всего XIX века. В этом отношении интересны философско-публицистические труды Чаадаева П. Я., Белинского В. Г., Хомякова А. С., Грановского Т. Н., Киреевского И. В., Аксакова И.С и К.С, Данилевского Н. Я., Герцена А. И., Лаврова П. Л., Каткова М. Н., Победоносцева К. П. и др.
Однако, мы ограничимся знакомством с трудами Федора Михайловича Достоевского, впервые использовавшего термин русская идея, и много писавшего о судьбах русского народа.
Интеллектуальные и творческие искания гениального писателя и мыслителя отражены в его произведениях. И здесь следует особо отметить «Дневник писателя», ставший интереснейшим явлением русской литературы. В Дневнике Достоевский излагает свои размышления о русской душе, истории, геополитике, пытается определить, в том числе, и русскую идею.
Но и в других его произведениях мы встретим размышления писателя по поводу судеб русского народа и предназначении России. Знаток человеческих душ, он многое предвидел. Что-то, из предсказанного им, уже исполнилось, а что-то еще ждет своего времени. Будучи человеком верующим, Достоевский, всё рассматривает через призму православного христианства.
В романе «Идиот» (время написания: 1867 1869 гг.) автор устами главного героя говорит о необходимости явить Европе Христа, Которого Европа потеряла, Которого она не знает. Атеизм и социализм называет порождением католицизма, его лжи, пустоты и духовного обнищания:
«Римский католицизм верует, что без всемирной государственной власти церковь не устоит на земле, и кричит: Non possumus! [Не можем! Лат.] По-моему, римский католицизм даже и не вера, а решительно продолжение Западной Римской империи, и в нем всё подчинено этой мысли, начиная с веры. Папа захватил землю, земной престол и взял меч; с тех пор всё так и идет, только к мечу прибавили ложь, пронырство, обман, фанатизм, суеверие, злодейство, играли самыми святыми, правдивыми, простодушными, пламенными чувствами народа, всё, всё променяли за деньги, за низкую земную власть. И это не учение антихристово?! Как же было не выйти от них атеизму? Атеизм от них вышел, из самого римского католичества! Атеизм прежде всего с них самих начался: могли ли они веровать себе сами? Он укрепился из отвращения к ним; он порождение их лжи и бессилия духовного!» [2]
«Католичество римское даже хуже самого атеизма, таково мое мнение! Да! таково мое мнение! Атеизм только проповедует нуль, а католицизм идет дальше: он искаженного Христа проповедует, им же оболганного и поруганного, Христа противоположного! Он антихриста проповедует, клянусь вам, уверяю вас! Это мое личное и давнишнее убеждение, и оно меня самого измучило» [3]
В цитате, приведенной ниже, мы снова видим отсыл к фразе немецкого «железного канцлера» об объединении через насилие «железо и кровь».
«Ведь и социализм порождение католичества и католической сущности! Он тоже, как и брат его атеизм, вышел из отчаяния, в противоположность католичеству в смысле нравственном, чтобы заменить собой потерянную нравственную власть религии, чтоб утолить жажду духовную возжаждавшего человечества и спасти его не Христом, а тоже насилием! Это тоже свобода чрез насилие, это тоже объединение чрез меч и кровь! «Не смей веровать в Бога, не смей иметь собственности, не смей иметь личности <.> И не думайте, чтобы это было все так невинно и бесстрашно для нас; о, нам нужен отпор, и скорый, скорый! Надо, чтобы воссиял в отпор Западу наш Христос, которого мы сохранили и которого они и не знали! Не рабски попадаясь на крючок иезуитам, а нашу русскую цивилизацию им неся» [4]
Герой Достоевского говорит о социализме, который, по его мнению, хоть и является порождением жажды духовной и отчаяния, зиждется на вере в действенную силу насилия, и в этом сходен с немецким национализмом. В период написания романа (18671869 гг.) Достоевский смотрит на европейский социализм, как на гибельный путь, от которого Россия может спасти Европу. В последнем романе великого писателя, слышны уже другие нотки: как будто бы у писателя меняется взгляд на социализм, а вернее проскальзывает мысль о возможности облагородить его христианской духовностью, впрочем, это прозвучит лишь намеком. Подробнее рассмотрим это в следующей главе.
Вдумчивому и внимательному читателю становится понятно, что для Достоевского Западная идея, в самом широком понимании, связана с языческой Римской империей. Именно языческий Рим, как центр силы и власти стал для Запада потерянным идеалом, который Запад стремится воссоздать в той или иной форме. И даже католичество несет на себе отпечаток этой мечты, этого Западного идеала.
По сути своей Западная идея есть стремление к всемирной власти. В XIX веке эта мысль прозвучала в Германии, а в XX веке о национальной исключительности, и своем «праве» контролировать весь мир говорят англосаксонские идеологи США.
Западный мир влюблен в языческий Рим, ставший олицетворением силы, закона, порядка и власти над окружающими народами. Не забудем, что в языческом Риме все жители делились на «сорта»: патрициев, плебеев, римских граждан, латинян, перегринов (неграждан), дедитициев, (бесправных) и рабов.
Западная идея понятна, но она органически не приемлема русскому человеку, ищущему духовности, высшего идеала. Поэтому некоторые пытаются найти «крепкий берег» вне отечества, и не находят, исступленно кидаясь в крайности:
«И не нас одних, а всю Европу дивит в таких случаях русская страстность наша: у нас коль в католичество перейдет, то уж непременно иезуитом станет, да еще из самых подземных; коль атеистом станет, то непременно начнет требовать искоренения веры в Бога насилием, то есть, стало быть, и мечом! Отчего это, отчего разом такое исступление? .Оттого, что он отечество нашел, которое здесь просмотрел из тоски по высшему делу, по крепкому берегу, по родине, в которую веровать перестали, потому что никогда ее и не знали!» [5]
Русские никогда не отворачивались от Запада, который видит в нас лишь варваров, и ждет насилия, поскольку судит по себе:
«Они ждут от нас одного лишь меча, меча и насилия, потому что они представить себе нас не могут, судя по себе, без варварства». [6]
Федор Михайлович подмечает важную черту русского человека, которую он назвал духовной жаждой, порой принимающую причудливые формы, переходя даже в атеизм: