Какие еще звуки? оживился заскучавший было Малинин. Давай-ка поподробнее. Изобразить сможешь?
Даже не знаю, как их описать, товарищ капитан, у меня ж образования не хватает, погрустнел Сопелко. А изобразить и подавно не смогу. Видите ли, товарищ капитан, у меня с детства наблюдается полное отсутствие музыкального слуха. Правда, одна из наблюдательниц наших, интеллигентная такая бабенка, сморщенная, из тех, что «красных» до смерти ненавидят (она даже очки с обычными стеклами вместо линз на кончик носа надевает, для этого самого, как его, для имиджу), так вот она очень точно все описала. Так точно, что и писатель какой-нибудь не смог бы так описать. Позвольте, процитирую ее слова. Я их даже в блокнотик себе записал, я всегда туда мудрые слова записываю. Память у меня какая-то выборочная, тут помню, тут не помню. Меня когда-то из школы за это чуть не выгнали, я таблицу умножения не мог запомнить. Даже к врачу ходил. Он меня подлечил. Теперь таблицу умножения знаю назубок, но с тех пор глупости всякие хорошо помню, а умную мысль быстро забываю. О, вот мой блокнотик. Позвольте зачитать? Спасибочки, в смысле, слушаюсь. Так вот, бабенка интеллигентная сказала, что этот паршивец, простите за выражение, козла дразнит. Это, видимо, по-интеллигентному так называется. Не мог же я допустить такое безобразие, вот и пришлось вмешаться. Заглянул я, значит, за занавесочку, гляжу, а гражданин Шумов уже из кабинки вышел, стоит возле урны и вправду, простите за выражение, козла дразнит. Склонился над ней и дразнит самым громким и непристойным образом. Так я этого негодяя сразу схватил за шиворот и поволок в туалет. Да только не успел пресечь, так сказать, правонарушение. Мерзавец, как оказалось, уже закончил свое черное дело к тому времени, как я его схватил. Товарищ капитан, да если б я знал, если б только мог предположить, что такое может произойти, я бы пресек все на корню, честное слово! Даже на участок бы его не пустил.
Короче! цыкнул на разволновавшегося участкового Малинин. Не нужны мне твои оправдания. Рассказывай, что было дальше?
Отвел я его, значит, сначала в туалет, где он умылся, потом в буфет, продолжил рассказ Сопелко. Там опросил, протокол составил за нарушение общественного порядка, и привел в отделение, словом, все по инструкции сделал. Правда, пришлось этому гаду купить пирожок с капустой, потому что на голодный желудок он отказывался давать показания. А откуда ж желудку полным быть, если такое дело произошло Товарищ капитан, я интересуюсь, нельзя ли стоимость пирожка с капустой, шесть рублей пятнадцать копеек, вернуть мне в виде добавки к зарплате? Я ж не на личные нужды деньги израсходовал, а, так сказать, на благо государства. Нет? Так я и думал, ну да и шут с ним, не обеднею, может, и государство когда обо мне позаботится Так вот, начальник опорного участка, когда я ему все рассказал, мне не поверил и сказал, что я форменный идиот в погонах лейтенанта и что капитанской звездочки мне ждать, как победы сборной России на чемпионате мира по футболу. Потом он решил лично побеседовать с задержанным. Не знаю, о чем они там говорили, только после беседы начальник велел мне срочно доставить гражданина Шумова в РОВД. Сказал, что идиот не только я и спросил, не состоим ли мы с задержанным Шумовым в родственных отношениях. Потом добавил, что дело Шумова пахнет хулиганством, то есть мелкой уголовной статьей, поэтому он свои руки марать не будет. Велел к начальнику райотдела полковнику Герасимову вести. Доложил я, как положено, дежурному, тот Герасимову позвонил, а уже тот приказал гражданином Шумовым ему голову не морочить, а вести сразу к вам, Сопелко с облегчением перевел дух и, приложив ладонь рупором ко рту и чуть подавшись вперед, шепотом доверительно добавил. Дежурный говорит, что дело, возможно, пахнет не хулиганством, а осквернением государственной символики, не говоря уже об экстремизме.
Экстремизме? задумчиво переспросил Малинин, снова уткнувшись взглядом в протокол. Чудненько, гражданин Шумов, напакостивший в урну, опасный экстремист. Очередной И откуда они только берутся на мою голову? На прошлой неделе один экстремист на клумбу у райадминистрации в шесть утра помочился, теперь этот Н-да, замечательная досталась мне работенка, да еще в воскресенье, да еще в чудесный мартовский вечер Ну и почему я в свое время в военное училище не пошел? Воевал бы сейчас где-нибудь себе спокойно, тушенку бы армейскую алюминиевой ложкой лопал, из автомата б стрелял, э-эх Лейтенант, а где сейчас этот Шумов?
Так мы его временно под замок поместили, чтоб под ногами не путался. А шо, не надо было? Что прикажете делать, товарищ капитан?
Что делать? А ничего. Веди сюда этого избирателя. Послушаем его версию.
***
В то время как между двумя бравыми блюстителями закона и правопорядка шел этот разговор, виновник торжества, действительно, томился в заключении. Из задержанного Шумова еще не выветрились алкогольные пары. А потому он пребывал в прекрасном расположении духа, несмотря на то, что свободу его передвижения временно ограничивало мрачное, сырое помещение площадью в шестнадцать квадратных метров, снабженное крепкой металлической дверью. У стен в два яруса стояли нары, представлявшие собой четыре кровати, сваренные из крепких металлических труб. В углу у двери за вылинявшей шторкой имелись сток и отверстие, от которых так несло хлоркой и нечистотами, что у Шумова не возникло сомнений относительно их функционального предназначения. Уходящий дневной свет тускло пробивался в камеру из единственного зарешеченного окошка, выдолбленного почти у самого потолка.
В камере Шумов был не один. На нижней кровати с правой от входа стороны неподвижно лежал человек неопределенного возраста в старой черной телогрейке, из прорех на которой кое-где клочьями торчала грязная вата. На нем также были ватные штаны и стоптанные кирзовые сапоги со стершимися почти до основания каблуками. Странный арестант лежал лицом к стене и с тех пор, как Шумов переступил порог камеры, ни разу не шевельнулся. С его стороны не доносилось даже звука дыхания, что не могло не настораживать. Шумов по опыту знал, что опасность чаще всего исходит от того, от кого ее совсем не ожидаешь: от людей, которые кажутся безобидными, выглядят беспомощными, смотрят на тебя лучистыми глазами агнца, улыбаются тебе во весь рот и не скупятся на лесть в твой адрес в твоем присутствии. Такие, обычно, держат ушки на макушке, и как раз из них и получаются самые лучшие предатели и доносчики. Отец так ему и говорил на земле все люди добрые, но многие из них добрые лишь, когда спят зубами к стенке.
А он, случайно, не умер? любознательно осведомился Шумов у второго сокамерника, ткнув пальцем в неподвижного.
В отличие от неподвижного, второй арестант проявлял завидную прыть. Он без устали ходил взад-вперед по камере, меряя ее быстрыми шагами. При этом он делал круглые глаза, страдальчески заламывал руки к потолку и без остановки бормотал что-то неразборчивое себе под нос, иногда отчаянно грозя кому-то в поднебесье кулаком. На вид ему было лет тридцать пять, хотя на деле могло быть и больше. Одежда выдавала в нем типичного городского жителя, а лихорадочный взгляд вспыльчивый и решительный характер.
Данный господин любил, чтобы его называли не иначе, как политиком. Особенно он настаивал на этом в захудалых забегаловках, где частенько бывал и где частенько страдал за свое поведение по поводу и без: нередко ему «чистили» лицо не за политику, как он потом всем рассказывал, а за банальные пьяные приставания к официанткам и случайным барышням. Впрочем, задержанный Шумов об этом, конечно, понятия не имел и даже не подозревал, что перед ним бегает натуральный политик во всей своей неповторимой красе. Людей этой неблагодарной и нервной профессии он представлял себе исключительно по телевизионной картинке, вечно слегка подпорченной отцом тот любил поплевать на экран во время политических ток-шоу или теледебатов, споря с самим собой на бутылку пива о том, в кого из участников шоу он попадет большее количество раз. Ко всему прочему, энергичный господин был неестественно тощ для политика. В связи с этим Шумов смотрел на своего товарища по несчастью как на нормального человека, а не как на представителя политической среды.