Оскар говорил, что его отец рассказывал обо мне. Коннор пытался помочь моему отцу: это он скрыл его страшную метку.
Звук шагов разрывает нашу невидимую связь. Появляется человек в чёрном.
Это не просто трогательная встреча со старыми друзьями. Для тебя есть дело говорит Минноу.
Глядя на опустошённого Обеля, Джек Минноу будто набирается жизненных сил. Он сияет во тьме паразит, который питается страданием других.
Обель, почти не моргая, смотрит в пол. С каждым вздохом его тело будто теряет остатки сил. Даже в призрачном свете подземелья я вижу, как сияют от удовольствия глаза Минноу он счастлив наблюдать унижение бывшего чернильщика.
Он должен выглядеть прилично, со змеиной улыбкой сообщает мне Минноу. Вымой его и раскрась, обнови метки. Мне плевать, как ты это сделаешь. Просто выполняй приказ. У тебя три дня. Я в замешательстве бросаю взгляд на Обеля и удивлённо смотрю на Минноу. Он злорадно ухмыляется. Работай, чернильщица, покажи нам своё искусство.
Не добавив ни слова, Минноу уходит. Мел, заметно обескураженная, неотрывно смотрит вслед Минноу. Спустя всего несколько минут охранник приносит еду хорошую, настоящую еду, не тюремную баланду.
Я вернусь за тобой вечером, произносит Мел.
Ей хочется сказать что-то ещё или даже остаться, однако она лишь качает головой и уходит. Охранник отпирает решётку, и я вхожу в камеру. Искренне надеюсь, что успею привести Обеля в порядок.
Но что ему предстоит, я даже не догадываюсь.
* * *
Я прошу принести горячую воду, чистые полотенца и маслá для кожи и отмываю Обеля.
«Кожа. Как часто мне приходится заботиться о коже».
Я втирала душистое масло в папины ослабевшие руки, чтобы татуировки на его иссохшей, морщинистой коже не тускнели.
Помню, как Оскар коснулся моих пальцев в тот день, когда мы впервые встретились, как он сжал мою руку, повёл за собой, прочь от родившихся в музее вопросов. Мы пили кофе в маленькой кофейне с запотевшими окнами, говорили полунамёками, раздумывая, можно ли открыться друг другу.
«Хватит. Нельзя о нём думать».
Я помню первую метку, которую нарисовала под пристальным взглядом Обеля. Мне до сих пор приятно вспоминать, как пощёлкивал и жужжал аппарат, когда я левой рукой придерживала бледную кожу той женщины, а правой наносила чернилами рисунок листик в память о младенце. Запретный знак в память о потерянной жизни. Обель закрыл глаза на правила. Сделал меня соучастницей. Вовлёк в паутину сопротивления в надежде, что я помогу ему сплести из разрозненных нитей нечто достойное.
Разбитая чашка порезала мне ладонь, в раковине с посудой кровь
Кожа Галл покрывается волдырями девочка пыталась сделать себе татуировку золой и
Карл сильной рукой тянет меня к себе, мы спорим, он стискивает моё плечо, а я оступаюсь и падаю
Мама купает меня, ополаскивает нежную кожу. Пахнет лавандой
Метки проявляются на мне сами собой, рассказывают мне мою же историю прежде, чем я понимаю, какой она будет
Вот о чём я вспоминаю за работой, лишь бы не думать об Обеле.
Я ухаживаю за ним, как будто он незнакомец, клиент в студии чернильщика. Как будто я вернулась в прошлое, когда мы теряли папу, он исчезал постепенно, пока совсем не пропал, не растворился, и нам остались лишь намёки, воспоминания об ароматах.
Но сейчас всё иначе. Обель не умирает. Два долгих дня я смываю грязь с его кожи, кормлю хлебом и кусочками яблок, даю пить воду и пиво. Когда уходит въевшаяся в кожу грязь и сажа, Обель понемногу возвращается к жизни. Он выпрямляет спину, вгрызается в яблоко, сок которого стекает и капает с его подбородка. И вот уже Обель расправил плечи, его взгляд прояснился, старый друг шепчет моё имя. Я угрюмо усмехаюсь: «Как тебе такое возвращение из мира мёртвых, Лонгсайт?»
Охранники приносят Обелю лечебную мазь для израненной кожи, щипчики для ногтей и чистую одежду.
На второй день я спрашиваю:
Почему ты до сих пор в тюрьме. Зачем? Ради какой цели?
Не знаю, едва слышно бормочет он. Не представляю.
В чернильной тьме раздаётся грубый смех хохочет Коннор Дрю.
Хватит прикидываться, Обель, говорит Коннор. К чему бы Лонгсайту держать под замком чернильщика? Художника, который целиком и полностью у него в руках и сделает всё, что прикажет мэр?
Он подходит ближе и прислоняется к решётке. Под грязью и щетиной я различаю на его лице черты Оскара. И отворачиваюсь.
Чего хочет Лонгсайт? мягко спрашиваю я обоих, старательно пряча страх. Зачем он потребовал вымыть тебя и вернуть тебе метки, Обель? Что происходит?
Обель молча смотрит на Коннора. В его глазах сверкает гнев.
Ничего не кончено. Ты им ещё покажешь, уговариваю я Обеля, втирая бальзам в его правую руку.
Кости срослись криво, слабые пальцы растопырены. Я прошу его взять меня за руку, шевельнуть пальцами, и Обель отворачивается. Его рука дрожит в попытке сжать кулак кончики пальцев никак не могут коснуться ладони.
Это придётся исправить, вздыхаю я.
Сейчас я играю роль матери и думаю о Тание. Она далеко, в Фетерстоуне. Как тяжело было бы ей узнать обо всём. Она потеряла обоих и Обеля, и Галл.
«Интересно, где же Галл? Она жива? Я должна верить, что она жива. Лонгсайт обещал, что с ней ничего не случится. А если случится, то по моей вине».
* * *
В тот же день я беру ножницы и принимаюсь стричь Обелю отросшие волосы. Когда я впервые его увидела, Обель брил голову, потом отпустил короткий ёжик, а теперь у него на голове всклокоченные, перепутанные пряди.
Парикмахер из меня не очень над ушами получается слишком коротко, надо лбом криво, но я всё равно стригу Обеля, убираю спутанные клочья волос.
Он хочет, чтобы я вернула тебе все метки, говорю я Обелю. Нарисовала всё, что было раньше. Зачем?
Потому что он хочет устроить церемонию публичного нанесения знака. Я едва не роняю ножницы, услышав такое, однако Обель успокаивающе поднимает руку. Не тревожься, этот знак не для меня. Я не знаю, кому будут делать татуировку, какую и почему. Он говорил что-то о новом учении. Сказал Как же он выразился?.. Он «заберёт страдания людские». Обель пожимает плечами. Я просто выполню приказ.
Обель, с упрёком охаю я.
Как ужасно слышать его голос печальный, отрёкшийся от надежды. Мне страшно. Тот, кому нечего терять, способен на любые поступки. Это одновременно пугает и поражает до глубины души. Я хочу быть храброй. Я выкую себе новую броню и встану плечом к плечу с Обелем. Вот только против кого наша битва? Если б знать
* * *
Когда за мной приходит Мел, мы с Обелем сидим рядом, прислонившись к каменной стене камеры. На сегодня я сделала достаточно. Завтра займусь метками. Остаётся надеяться, что за ночь его кожа достаточно восстановится, и утром чернила лягут без труда, и знаки скроют пробелы.
Ночью я снова гуляю по музею и вижу Джека Минноу. Он опять с виноватым видом направляется к Залу поминовения. Никто не ходит в это священное место каждую ночь, даже самые благочестивые граждане. А Джек Минноу и подавно.
Он что-то прячет в ночи. И что бы то ни было, я вытащу это на свет божий.
Глава девятая
Мне снится Оскар. Я вижу его лежащим на больничной койке. Сиделки качают головами и говорят, что он умер, затем накрывают его белой простынёй. Я кричу и стаскиваю ткань, но под ней лишь маска вместо лица только маска. Срываю маску, и мне ухмыляется Сана.
Мёртв? Жив? В Фетерстоуне это неважно. Её губы растягиваются в отвратительной усмешке. Иди ко мне, Леора. Возьми меня за руку и иди за мной.
Сана возвышается надо мной. Огромная, чудовищная Воительница. Она протягивает мне руку.
И я протягиваю свою в ответ.
* * *
Я просыпаюсь, так и не увидев, что будет дальше, соприкоснутся ли наши руки? Больше мне не уснуть. Я жду рассвета, мысленно разрисовывая кожу Обеля знакомыми метками. Я сделаю его идеальным.