Куда едешь?
В Крым! зло ответила она. Отвернувшись к окну, достала из сумочки зеркальце, и хитро сложив платок, начала вытирать глаза.
Мысленно улыбнувшись, я открутил пробку, сделав пару больших, вкусных глотков.
Воды? протянул ей пластиковую ёмкость.
Спасибо, уже гораздо спокойнее ответила она, как будто и не было мимолётной слабости. Взяла бутылку, отпила.
А я вот не догадалась купить. Сколько нам в этой духоте плестись?
Часа три.
О Боже!
И это только до Крыма. До моря дальше.
Удивлённые глаза растерянно смотрели на меня. Не выдержав, я рассмеялся.
Дурак! она тоже, наконец, улыбнулась, а ты куда?
Под Балаклаву.
А почему «под»? В подвале жить будешь? не без яда спросила, наконец, посмотрев в глаза.
Желтые. Но вместе с каштановыми вьющимися волосами смотрятся отлично.
Нет. У нас лагерь. Стоим дикарями на берегу моря.
В палатках, что ли? она брезгливо поморщила нос.
Именно.
Не понимаю этого. Без удобств. Горячей воды. Нормальной кровати.
Suum cuique.
Что?
Каждому свое.
А на каком это языке?
Латынь. Jedem das Seine. То же самое, но на немецком. Слова одни и те же, а смысл разный.
Это еще почему?
Потому что на латыни это выражение обозначало высшую справедливость. А вот
Хватит выражаться! Билеты предъявите! на полуслове меня оборвала строгая тётка контролер в форме, с большой сумкой на плече и металлическими кусачками в руке.
Я полез в карман, а девушка покраснела, начав лепетать о том, что она собиралась его, билет, приобрести, но тут все резко изменилось И она забыла.
Голову дома, в Москве, не забыла?
Я из Украины.
А мне все равно. Выписываю штраф.
Может быть, у вас можно купить этот злосчастный билет?
Нельзя. Я вам не касса! решительно отрезала злая контролёрша и лязгнула своими кусачками мне по билету, оставляя на нём россыпь каких-то дырок.
Штраф был небольшой, но настроение подпортил.
Какое-то время мы сидели молча, рассматривая в окнах неспешно проползающие пейзажи: дома, огороды, выгоревшую на испепеляющем солнце зелень, особых, крымских рыжих коров, больше похожих на больших собак. Мимо мелькали поля со спеющими персиками и виноградники, высаженные аккуратными рядами.
Мысли улетели в сторону. Я начал вспоминать, все ли заказы выполнил, всё ли требуемое везу, что еще нужно докупить в Севастополе. Вот, например, тушёнку необходимо везти из дома, в отличие от рыбных консерв, которые можно брать на месте. Как и спиртное. Про крупы с картошкой и всякими морковками не говорю. Они везде одинаковые. А вот сигареты Сигареты!
Куришь?
Девушка вздрогнула. Тоже, наверное, глубоко задумалась.
Пойдем.
Закрыв за собой раздвижные двери в тамбур и прислонившись спиной к стене так, чтобы видеть наши вещи, я достал пачку.
Как тебя зовут то хоть, заяц?
Почему заяц?
Ездишь бесплатно.
Она рассмеялась.
Лена.
«Высокая все-таки, отметил я, и немного нескладная».
Общаться было тяжело в тамбуре стоял грохот от колес, бьющих в стыки рельс, поэтому курили молча, наблюдая, как дым всасывается в неплотно закрытые двери на улицу. Через них прямо в глаза беспощадно било злое летнее крымское солнце. В жёлтых прорезях света была хорошо видна летающая пыль пополам с голубыми табачными волнами, заполнившими помещение. Внезапно вагон оглушительно завизжал тормозными колодками пополам со всем своим полудряхлым существом, начав останавливаться. С невероятными потугами астматика, несущего тяжелые сумки, хрипя, лязгая и, казалось, теряя какие-то детали, он, наконец, затих. Подумав немного, зашипел, как потревоженный кот, вкривь и вкось раскрывая свои двери.
На перроне стояла парочка ховайся в жито. Два худощавых парня, на вид либо только закончившие школу, либо год-два назад. Первый, чуть повыше, был одет в грязные брюки изначально серого цвета и синий пиджак, размера на два больше требуемого, на голое тело. Из старого, порванного резинового сланца торчал грязный большой палец. В руках он держал открытую бутылку шампанского. Его спутник был колоритен в никак не меньшей степени. В безукоризненно отглаженной белой рубашке, расстегнутой на три четверти, под которой была голубая полосатая тельняшка, застиранных старых коротких брюках, не доходивших даже до косточки на ноге и светлых туфлях, все в дырочку, на босу ногу. Даже из тамбура было видно, насколько парни были пьяны.
Поднявшись в поезд, тот который пониже, пошел в вагон, а второй, заметив Лену, затормозил, и начал картинно раскланиваться:
Оп-па! Бонжур, мадам! И как нашу кисю зовут? Мамзель не желает ляпнуть «шимпанзе»? Шобы разговор для разгону завязать.
Лена отвернулась к окну. У кавалера не хватало верхнего зуба.
Двери закрылись, мы тронулись. Дальше парень говорил громче, перекрикивая какофонию давно отработавшего свой ресурс состава.
Ты сатри! Манерная! Она у тебя всегда такая? он щербато подмигнул мне.
Когда как.
Каку драли кверху не закончив, он вдруг резко изменил настроение и голос. Из кривляющегося, тот стал дерзким, вызывающим.
Слышь, брателло. А дай закурить для начала!
Я внутренне напрягся. Драться особо не любил. Да, чего греха таить, до путя и не умел. Вытащил пачку, но открыть не успел. «Попандопуло» взял её у меня из руки, достал сигарету, прикурил, спрятал остальное себе в карман и посмотрел мне в глаза.
Я молчал.
От парня сильно воняло перегаром.
А чё, как у нас с благотворительностью? В помощь мировому пролетариату.
Денег нет.
Ты не дерзи, Вася! Не видишь трудящиеся в затруднении, сделав глоток из бутылки, он, булькая, прополоскал горло, нужна поддержка.
Денег нет.
Ты дуру только не гони! Потомушо если найду, возьму всё.
Весь разговор парень стоял, наклонившись чуть вперед, глядя в упор. Боковым зрением я увидел, как испуганно на меня смотрела стоящая в стороне Лена. Почему-то это придало уверенности.
Я сказал тебе, денег не дам! голос зазвучал уже твёрже.
Ты чо гонишь, обормот?!
Все. Ситуация патовая. Я сжал кулаки и стал прикидывать, как и куда буду бить. Правой рукой попытаться изо всех сил вмазать в нос, потом добавить слева. Если сперва промахнусь, нужно немного присесть и, развернувшись снизу, апперкотом в челюсть. Между лопаток вниз побежала капелька пота. Запах алкоголя усилился, парень начал движение в мою сторону.
Внезапно всё разрешилось. За спиной наезжавшего раскрылись двери, появился его спутник, и не успел я всерьез испугаться численного перевеса, как второй закричал:
Гена, да ты притомил! Какого ты тут кусалово устроил? Я из другого вагона вернулся! Пошли, он потянул первого за руку, брось ты этих лохов.
Погоди, тут вопрос есть.
Погнали, я тебе говорю!
Они вдвоем здорово напоминали махновцев из старых советских фильмов.
Ты, лопушок, мне больше не попадайся лучше! щербатый ловко плюнул мне под ноги, и шмару свою побереги.
Развернулся и начал уходить, по пути вычитывая своего друга: «На кой ты влез, я говорю?». «Да что ты от них хочешь? Это ж хохлы долбанные!»
Настроение было хуже не придумаешь. Острая боль пронзила правую руку. Ага. Сжав кулаки, не заметил, что в ней оставалась сигарета. Она «докурила себя сама», и дала о себе знать, начав поджаривать пальцы.
Чёрт! я затряс кистью.
Вернувшись, мы сели, и я снова потянулся за водой. Было стыдно за себя. На спутницу свою я изо всех сил старался не смотреть.
Дай и мне, пожалуйста.
Протянув полуторалитровый пластик, совершенно неожиданно для себя увидел, что она улыбается.
А ты молодец!
Вот это уж совершенно ни в какие ворота.
Издеваешься?
Совсем нет. Ты же один, а их двое. И ничего им не отдал.
М-да.
Одному из этой парочки нужно отрезать ногу и выдать попугая, ляпнул я какую-то глупость и, пряча, скрестил руки на груди, трясущиеся от выброса адреналина.
Лена засмеялась и сделала пару глотков.